Черные колокола - Александр Авдеенко

На площади Рузвельта, просторно раскинувшейся на самом берегу Дуная, у Цепного моста, Ласло Киш остановил машину. Здесь, на господствующих позициях Пешта, были жаркие бои. Почти во всех домах выбиты окна. Цоколь и стена Академии наук исклеваны осколками снарядов и пулями. Обрублены ветки деревьев. Глубоко изрыты зеленые лужайки парка. Не пощадила война и памятника Иштвану Сечени, знаменитому деятелю эпохи реформ. Досталось и его вечным спутникам — Минерве, Нептуну, Вулкану, Цересу. Пострадал и другой известный либерал, крупный политический деятель Ференц Деак, изваянный из бронзы и окруженный аллегорическими фигурами Правосудия, Соглашения, Любви к родине и Народного просвещения.

Ласло Киш кивнул на памятник прославленному мадьяру, усмехнулся:

— Такое надежное прикрытие не помогло. И не мудрено. Либеральная броня. Сейчас уцелеет, выживет; утвердится лишь тот деятель, кто крепко будет держать в руках автомат и гранаты, кто не остановится на полпути, беспощадно расправится со своим противником.

— После драки кулаками машешь, — сказал Дьюла Хорват. — Автоматы и гранаты нам больше не понадобятся. Мы у самых врат победы. Скоро, с часу на час, выступит Имре Надь, официально признает все, что нами завоевано.

— На Большого Имре надейся, как говорится, но и сам не будь лопоухим.

Дьюла в тот день, в тот час не придал серьезного значения этим словам. Но уже на другой день он вспомнил их и понял, что за ними скрывается.

На улице Ракоци, около францисканского костела, Ласло Киш снова остановился, вышел из машины, кивнул профессору, велел телохранителям караулить «мерседес» и пошел по центру города.

Высокий, подтянутый, стройный Хорват чуть отстал от своего друга. Сделал он это скорее инстинктивно, чем сознательно. Сегодня ему было почему-то стыдно идти рядом с этим худосочным, на высоких дамских каблуках, проспиртованным, затянутым в черную гремящую кожу недоделанным человеком.

Атаман, к счастью Дьюлы, так был занят собой, что не заметил маневра профессора.

На тротуаре Ласло Киш лицом к лицу столкнулся с мужчиной в черной шляпе и теплой куртке, какие носят все жители Альфельда, Огромная ивовая корзина горбилась у него за плечами. Не мужская ноша, женская.

— Вы кто? — Атаман в изумлении остановился. — Откуда? Как сюда попали? Куда спешите?

Крестьянин смущенно, виновато улыбался, не зная, на какой вопрос раньше отвечать.

— Вы из деревни? — спросил Ласло Киш.

— Ага, деревенские, — обрадованно ответил крестьянин.

— Прекрасно! Вы мне как раз и нужны. Имею ряд вопросов. Ну, как там у вас, над Тиссой, жизнь?

— Ничего, живем, работаем. Отсеялись и вот на вашу жизнь приехали посмотреть.

— Колхоз разгромили? Председателя и парторга в колодце утопили? Землю, инвентарь, скот и семена разделили?

Степняк спокойно, внимательно посмотрел на прохожего, сказал с достоинством:

— Ничего такого не учиняли. Все на месте, как было.

— Почему? Чего ж вы зеваете? Надо ковать железо, пока горячо.

— Больно оно горячее, железо это. Как бы не обжечься.

— Вот как! Боитесь?

— Ну да. А то как же. Кузнец я, между прочим. Хорошо ковать ту железину, из какой лемех получится или, на худой конец, кочерга. А если из лемеха иголки не выкроишь, если пшик брызнет тебе в очи, — тогда, брат, рука не подымается. — Крестьянин без улыбки, серьезно посмотрел на свою темную, мозолистую, с твердыми ногтями кисть руки. — Видал, какая она у меня? Чует, дура, разбирается, где собака зарыта, где паленым волком пахнет. Вот так, дорогой товарищ, или как тебя там величают.

— Байтарш я, а не товарищ. Ясно? Документы! Ты имеешь дело с командиром революционного повстанческого отряда.

— Я давно, брат, уразумел, с кем имею дело. Вот мой вид на жительство.

Крестьянин достал паспорт, аккуратно завернутый в тряпочку, протянул его Кишу.

Поток, прохожих, одетых и обутых по-зимнему, помятых, закопченных, небритых, невыспавшихся, с голодным блеском в глазах, обтекал со всех сторон карлика-«гвардейца» и кузнеца. И никто не обращал на них особого внимания. За семь дней войны будапештцы успели привыкнуть к подобным сценам. С утра до утра теперь люди проверяют друг у друга документы. Пожалуй, только на Киша с любопытством косились прохожие — уж больно приметен он своим малым ростом и кожаной махновской курткой, перехваченной ремнями.

Мальчик придирчиво изучал паспорт кузнеца. На самом же деле он только фамилию успел прочитать. «Ну, Балинт Портиш, как с тобой поступить, свинья ты этакая? — думал Киш. — Мы тебе свободу, землю, единоличную жизнь завоевываем, а ты… маятником качаешься. Нет, далеко ты не нейтрал. Мила тебе, мужлану, дарованная колхозная земля, руками и ногами держишься за нее. Таких никакая революция не подымет на бой».

Дьюла Хорват, безучастно, молча стоявший в стороне, у заколоченной витрины магазина, подошел к Ласло Кишу, тронул его за плечо, сказал по-английски:

— Прекрати, Лаци! Пусть идет своей дорогой.

— Да ты слыхал, какая у него дорога? — по-английски возразил Мальчик.

— Слыхал. Отпусти!

Киш вернул кузнецу паспорт и строго, уже по-венгерски спросил:

— Зачем ты явился в Будапешт?

— Харч сыну привез. Голодаете вы тут, говорят.

— Где работает сын?

— Служит мой Тибор. Второй год.

— В войсках? В милиции? В АВХ?

— А кто же его знает. Военная тайна.

— Адрес.

— Бульвар Йожефа Ференца, угол шоссе Юллеи, напротив кино «Корвин», что в переулке Кишфалуди.

— Казармы Килиана, бывшие Марии Терезии?! — воскликнул атаман. — Штаб-квартира рабочего батальона, в котором отбывают службу не вполне благонадежные молодые венгры: сынки так называемых кулаков, подкулачников, то есть всех, кто любит землю и умеет на ней работать.

— Они самые.

Ласло Киш шумно, с облегчением рассмеялся. Полная неразбериха. Отец за старый режим цепляется, а сын новый утверждает. Досады как не бывало. Потеплело, посветлело на душе Мальчика. Он похлопал кузнеца по плечу, пожелал ему счастливого пути и сказал на прощание:

— Передай привет герою килианских казарм. Скажи сыну, что командующий отрядом революционных повстанцев «Крылья турула» низко ему кланяется. И еще скажи насчет земли: в обиду ее не дадим, определим в надежные руки. Будь здоров! Иди!

Крестьянин не торопился уходить. Поправил на спине корзину, с лукавой ухмылкой посмотрел на «революционного повстанца».

— Я самое главное вам не сказал, господин хороший. Скажу и пойду… Недавно у меня был разговор с таким же вот повстанцем. Про нее, про земельку, говорили и про то, где собака зарыта…

— Эй, кузнец, не валяй дурака, говори толком! — повысил голос атаман. — Не имею времени болтать с тобой.

— Какое тут дурачество! Про жизнь и про смерть буду говорить.

Киш примерно догадывался, что хотел сказать кузнец, и закипел гневом. Крестьянин ясно это видел и не выразил ни страха, ни малейшего желания остановиться, промолчать, пойти своей дорогой. То, что он собирался сказать, распирало ему грудь, делало гордым, сильным.

— Ну! — сквозь стиснутые зубы поторопил Киш. Ему во что бы то ни стало надо было знать до конца, чем живет этот толстокожий, плутоватый, крепко стоящий на своих медвежьих ногах мужик. Знать и сделать далеко идущие выводы.

— Так вот, я говорю: два дня тому назад я столкнулся с таким же умным советчиком, как вы. Примчался в нашу деревню со своей ватагой на грузовике. Автоматы во все стороны торчат. Карманы набиты патронами. На шапках кокарды сияют, на груди — ордена Франца Иосифа. Кузов машины опоясан трехцветной новенькой лентой. На радиаторе старый герб красуется. Шик, блеск, гром и молния — падай на колени всякий, кто в помещичьего бога перестал верить, кто пашет помещичью землю, кто живет в его усадьбе. Короче говоря, явился к нам собственной персоной наш старый «благодетель», владелец земель всей округи — километров двадцать пять на север, километров сорок на юг, столько же на восток и запад. Магнат. Помещик. Сын помещика. Внук помещика. Правнук помещика. Воскрес покойничек и протянул костлявую лапу к нашему кооперативному добру: мое оно, ироды, отдайте, а сами поживее убирайтесь, пока целы, к чертовой матери. Ну, мы, конечно, уважили благодетеля, — крестьянин подмигнул Кишу. Его толстые обветренные губы широко раздвинулись, открыли белые литые зубы. — Гуртом уважили магната. Сразу, со всех концов накинулись на его братию, отняли автоматы и гранаты и таких тумаков им надавали, что они еле ноги унесли. Даже машину бросили. Известно, и нам кой-чего досталось — кому по ребрам, кому в дыхло. Отчаянно огрызались покойнички. Зато мы теперь с хорошей прибылью даровую машину и автоматы приобрели. В случае чего ехать есть на чем и по зубам дать есть чем. — Крестьянин поднял плечи, встряхнул тяжелой корзиной и сказал на прощание: — Вот так-то, господин хороший. Намотайте себе на ус. Будьте здоровы. Передавайте привет битому магнату. Скажите, что рядовой член сельскохозяйственного кооператива имени Ленина Балинт Портиш низко ему кланяется.