Три косточки тамаринда - Елена Вернер

В деревне Алла тут же принялась хлопотать по призванию, раздобыла патефон с пластинками для вечерних танцев и даже умчалась в райцентр – довольно большое село, из которого вернулась на телеге с подвыпившим киномехаником, киноаппаратом и жестяными коробками с бобинами. В них покоились «Чапаев», «Укротительница тигров» и «Алые паруса».

– Девчачий выбор, – пошутил Витя.

В ответ Алла показала язык:

– Кто в райцентр мотается – того и выбор.

Не подпуская Аллочку к тяжелым бобинам, Витя сам разгрузил телегу. А вечером, во время сеанса, когда она тихонько всхлипывала, глядя на красные паруса, плывущие по стене столовой, крепко сжимал ее руку. Рядом, кутаясь в ватники, утирали слезы другие девушки: к вечеру становилось зябко.

Четвертый день пребывания в колхозе выпал на день рождения Аллочки. Ей исполнилось восемнадцать. По этому случаю после работы на задах огородов разожгли большой костер, принесли гитару. Из темноты вынырнули два тракториста с водкой в телогрейке, а доцент Алексеенко, призванный контролировать молодежь, наоборот, улетучился куда-то. Поговаривали, что к поварихе Настасье на чай.

В самый разгар гулянья, когда Аллочка подбросила в костер пучок полынных веток и еловую лапу, чтоб так сильно не кусали комары, Витя потянул ее за руку:

– Пойдем что покажу.

Так они и оказались в школе. Это голубое здание позади разросшихся облетевших шиповников было совсем небольшое, одноэтажное, чуть больше сельского дома на две семьи. Здесь учились только младшие классы, а ребят постарше автобус возил в соседнее село. Витя каким-то образом еще раньше отпер входную дверь и провел Аллочку внутрь. В одном из классов он чиркнул спичкой, поджег большую свечу, капнул пару раз на крашеную половицу и закрепил свечку в лужице парафина. В дрожащем желтом свете стали видны несколько телогреек, брошенных в углу одна на другую, на стуле рядом с ними бутылка портвейна и газетный кулек с ирисками. В тень уходил ряд парт с поднятыми крышками.

– Сюрприз. Я хотел, чтобы нам никто не мешал.

Здесь, в этом классе, Витя и сделал Аллочке предложение. Протянул кривенькое деревянное колечко:

– Будешь моей женой?

– Буду. А то как же?

Колечко проворно скользнуло на мизинчик да там и осталось.

Она не собиралась оставаться с ним ночью, честно. Но ведь и спорить тоже не хотелось. И обижать его не хотелось, он ведь старался, конфет добыл. И даже колечко, колечко сам вырезал, из сучка березового! В голове бесилась и вилась соблазнительная мысль: мы ведь скоро поженимся. Какая теперь разница – сегодня или попозже?..

Так получилось, что – сегодня.

Через неделю по возвращении Витя повел Аллочку знакомиться с мамой Капитолиной Аркадьевной и старшей сестрой Риной.

Девушка тряслась всю дорогу, одергивая рукава блузки и без конца поправляя букет из пяти чахлых гвоздик. Но оказалось – напрасно. За час до их с Витей прихода коммуналку, в которой Ковровы занимали две комнатки, затопило. У соседей сверху прорвало трубу, и теперь Капитолина Аркадьевна, забыв, что так и не сняла с волос бигуди, ползала по полу с тряпками всех мастей. Рина выливала ведра и пыталась просушить вафельными полотенцами стены. Алла всплеснула руками, сбросила туфли и кинулась помогать.

– Ох, теперь грибок все сожрет подчистую! – сокрушалась Витина мать.

– У меня бабушка медным купоросом выводила. И еще, кажется, уксусом, – припомнила Аллочка.

Капитолина Аркадьевна с удивлением взглянула на девушку, будто только что узнала о ее существовании, оглядела с головы до ног и улыбнулась:

– Может быть, тогда и нам поможет. Говоришь, медный купорос?

Витя в свою очередь пообещал, что перекрасит стены, как только все окончательно просохнет. И преподнес забытый в сумятице букет гвоздик. Мать приняла цветы с благосклонной улыбкой и тут же поведала Алле, что ее сын – мужчина каких поискать.

– Ну мам… – покраснел Витя.

– Говорю как есть, не спорь.

Общий переполох сгладил неловкость первых минут знакомства, и когда дело дошло до чаепития с тортом «Птичье молоко», за столом установился мир. Капитолина Аркадьевна, впервые представшая перед Аллой в бигуди, уже не казалась страшным монстром даже после того, как взбила кудри и переоделась в платье из искусственного шелка. Где-то в другой части жизни она, может, и была начальником отдела кадров на крупном предприятии, но здесь казалась просто гостеприимной и ласковой хозяйкой. Она подливала чаю с чабрецом и показывала альбом с фотографиями своих детей.

– А вот Витюшка наш совсем маленький. Тогда еще папа, муж мой Гоша, был жив… А тут Риночка серьезная, насупилась… Я у нее игрушку взяла, сказала, что потом отдам, как сфотографируют…

– Рина – это сокращенно от Екатерины? – уточнила Алла.

– Нет, это Октябрина. Меня родители называли в честь «Капитала» Маркса, а в ЗАГСе записали неправильно. Надо было КапитАлина, а они, видимо, торопились. Написали через «о». И когда Риночку родила, решила, что хоть теперь нормальное имя выберу… – рассказывала женщина.

После этого Аллу еще несколько раз приглашали к Ковровым. И с каждой встречей Капитолина Аркадьевна нравилась Аллочке все больше. То они вместе подвязывали старыми тряпочками помидоры, которые женщина выращивала прямо на балконе в больших деревянных ящиках, то кипятили в тазах белое белье, то секретничали за чашкой чая. По большей части говорила будущая свекровь, а Алла слушала. Капитолина Аркадьевна часто поминала в своих речах покойного мужа-фронтовика.

– А какой красавец был, аж дух захватывало. Как увидела его, сразу поняла, что пропала. Правда, и он мне потом то же самое твердил. Ну, что с первого взгляда… – с гордостью говорила она, и на глазах у нее поблескивали слезинки. – Проклятая война. Сердце Гоши так и не забыло ее. Инфаркт – и это всего в тридцать пять лет. Жить бы еще и жить. Как же я порой по нему скучаю. Иногда ночью будто рядом кто-то на кровати лежит. Спросонья улыбаюсь, думаю, он. А потом глаза открою – нет никого.

Витина сестра Рина относилась к Алле ровно, без особой нежности. Может быть, оттого, что виделись они редко – Рина постоянно пропадала на работе в аптеке. Удивительно, как сильно отличались друг от друга брат и сестра. И без того невысокая, Рина постоянно сутулилась, туго заплетала жиденькие русые волосы и напрочь отказывалась подкрашивать брови и ресницы над водянистыми глазами.

– Риночка, ну хоть чуток поярче, – уговаривала Капитолина Аркадьевна. – Бровки. От них все лицо выразительнее становится. Я тебе и карандашик купила. Очередь в отделе была аж до галантереи.

– И так сойдет, – категорически отказывалась Рина. – Отдай Алле.