Двое из будущего. 1904-... (СИ) - Казакевич Максим Валерьевич

Много позже узнали, что с нашей стороны было прямое попадание в разложенные прямо на земле боеприпасы. Последовала детонация и как вследствие полное уничтожение персонала и имущества. В тот же день Стессель для офицеров высших чинов закатил небольшую вечеринку со скудным угощениям, но с обильной крепкой выпивкой. Пригласили и меня, как изобретателя чудесного оружия.

На празднестве Бржозовский был героем. Он принимал поздравления, выслушивал хвалебные речи. Стессель, который щеголял с перевязанной головой, после первого тоста, после поздравления офицеров с удачным уничтожением досаждавших мортир, возгласил:

— В честь избавления города от бомбардировки, приносящей столько вреда и разрушения, позвольте сообщить всем, что я за прекрасную работу, за блестящий результат присваиваю подполковнику Бржозовского очередное звание и произвожу его в полковники. Ура, господа, поднимем бокалы!

Офицеры в унисон грянули «ура» и, не стесняясь, опрокинули в глотки то, что было у каждого налито. Утерли усы и бороды и полезли к новоиспеченному полковнику с поздравлениями. А тот и сам не ожидал подобной награды, принимал похлопывания по покатым плечам с легким смущением.

Честно говоря, бомбардировки города после этого не прекратились. Ничего подобного, они только усилились, да так, словно японец разозлился не на шутку и озверел. Весь огонь, который он вел по укреплениям он перевел на Старый и Новый города, разрушал инфраструктуру. Тут и там повсеместно вспыхивали пожары, калечились люди, губились души. Но, тем не менее, таких разрушений, которые приносили с собою эти ненавистные мортиры более не наблюдалось. Раньше было страшно — один такой снаряд стирал с лица земли любую постройку, разносил все по кирпичикам. Сильно страдали из-за них наши форты. Только одиннадцатидюймовые снаряды могли разрушить толстые своды казематов, галерей и прочего. Сейчас же, попадания не таких больших калибров хоть и приносили разрушения, но не несли с собою тот страх и ужас.

Празднество и поздравления шли почти до полуночи. Господа изрядно надрались и осоловели. Кого-то сильно развезло, и их уводили под белы ручки по домам. Бржозовский сильно захмелел и развязался на язык. Стал беспрестанно рассказывать, как он производил непростые стрельбы, как корректировал огонь. Молол языком, придумывая небылицы и приписывая себе невозможные поступки, и под самый конец договорился до того, что он чуть ли не сам, в одиночку выставлял все три орудия, сам наблюдал с биноклем и телефоном, сам же выставлял прицел и сам же закидывал в жерло медных стволов тяжелые мины. Но, как говориться, все уже было пофиг на реализм, люди, соскучившиеся по развлечениям, охотно его слушали и хохотали, ловя новоиспеченного полковника на новых несоответствиях и невозможных деталях.

Я на этом празднике жизни, отдыха от сурового быта, так же тихонько напивался. Вел беседы с офицерами, придумывал историю о том, как я додумался изобрести такую замечательную штуку. Меня слушали, с умным видом кивали, вставляли разумные замечания. На мои огрехи в разговоре они не обращали никакого внимания — кондиция у людей была уже такая, что можно было молоть любую чушь. Вот я и молол, иногда в шутку вбрасывая в разговор факты из будущего и новые интересные мысли о политическом устройстве.

Почти под самый конец вечеринки ко мне подошли сильно хмельные Стессель и Витгефт. Отвели меня в сторонку, так чтобы никто не мог слышать и стали с неудовольствием выговаривать:

— Голубчик вы наш, дорогой Василий Иванович. Все никак не доходили до вас руки, все не как не могли мы высказать вам свои претензии.

— Что такое, что случилось, Анатолий Михайлович?

— Ну как же! — удивленно вздернул брови Стессель. — Вы же не до конца использовали все те средства, что вам выделила крепость. Часть денег вы привезли обратно, а это очень не хорошо. Ведь плохо это и дурно.

— Что же в этом плохого? Я, кажется, честно выполнил свою часть сделки, вы получили то, что хотели. Я вас не понимаю.

— Совсем не до конца вы выполнили вашу сделку. Вы привезли часть денег назад, привезли бумаги и по бумагам выходит, что денег в кассу вы вернули не достаточно.

— Вы хотите сказать, что я украл? — поразился я подобного обвинению.

— Нет, что вы, мы хотим сказать, что нам не понравилась идея возвращать в казну нашу часть вознаграждения. Мы на такое не рассчитывали.

Теперь я понял — господам не понравилось расставаться с частью уже украденных средств, не понравилось покрывать недостачу. Витгефт тот вообще смотрел на меня исподлобья, как будто я лично вытащил у него из кармана эту несчастную тысячу-полторы. Стессель же сохранял любезный тон.

— Чего же вы от меня хотите? — напрямую спросил я, предчувствуя, что предстоят долгие маневры.

Они оглянулись, убедились, что нас никто не может подслушивать. Наконец Витгефт глухо проворчал:

— Вы должны еще раз сходить в Чифу.

— Да-да, — поддакнул Стессель. — Но на этот раз потратить там все до копеечки. Обратно в Артур вы должны привезти только продовольствие и никакой наличности.

— Сходить в Чифу не сложно, — ответил я секунду спустя, прикинув в уме будущий маршрут, — дорожка налажена. Но позволят ли в этот раз японцы провести караван? Как только поймут, что я появился на стороне пролива, то сразу поймут, что произойдет дальше. И будут готовы. Едва караван снимется с рейда, как они нападут на него.

— Бросьте вы, голубчик, говорить полную ерунду. На суда под иностранными флагами они напасть не посмеют и даже более того, потребовать остановиться на досмотр они тоже не могут. Иначе их растерзает мировая общественность. Той пощечины, что они получили напав на наш миноносец в территориальных водах Китая они никогда не забудут и теперь будут предельны осторожны в своих подлых делах. Нет, Василий Иванович, на караван никто не нападет до тех пор, пока он не зайдет в наши воды. Но на всякий случай мы отправим письмо нашему консулу в Чифу, чтобы он уговорил дацуна и тот приказал новому адмиралу сопроводить торговые суда до наших вод. Хотя бы одним кораблем. Не думаю, что он откажет. Побыть наблюдателем это не так сложно и совершенно безопасно.

— Взятку придется дацуну давать.

— Ну, как же без этого. Он деньги любит, сделаем ему небольшой подарочек.

— Хорошо, а здесь же как?

— Как и в прошлый раз, — пробубнил глухо Витгефт, — боем и маневром свяжем противника и проведем караван.

Собственно говоря, то, как все будет происходить это не моя забота. Мое дело — торговля. Все остальное — Витгефта и Стесселя. Хотят они безопасно прибрать деньги к рукам, значит постараются чтобы все произошло без сучка и задоринки.

— Хорошо, я согласен. Расценки, я надеюсь, вы не снизили?

— О, нет, что вы. Даже более того, мы их повысили еще ненамного, так что и китайскому дацуну хватит на все его курительные удовольствия.

Я улыбнулся. То, что китайцы частенько курят опиум знали все — колониальное наследие плохо выветривалось из привычек населения. И китайцы не очень-то любят англичан, впрочем, как и японцев. Они и от тех настрадались и от этих. Хотя до сих пор боятся, что одних, что других. Китайцы никого кроме себя не любят, и мы для них такие же чужаки, как и все остальные, и нас они боятся тоже. Китай за это прошлые десятилетия настрадался выше крыши.

— И вот что еще, Василий Иванович, — вдруг нетрезвым говором сказал Стессель, когда я уже подумал, что мы обо все договорились. — Тут по вашу душу почта пришла.

— Где? — встрепенулся я. Это было неожиданно. Всякая связь давным-давно обрезано и если почта поступала, то совсем уж редко и только тогда, когда кто-то возвращался из Чифу.

— Да успокойтесь вы, — улыбнулся Стессель, — она не здесь. Оба письма у меня в кабинете, завтра придете и заберете.

— Боже, Анатолий Михайлович, почему же вы сразу мне их не отдали?

— Была одна причина, — усмехнулся он. — А впрочем, не хотите ли узнать от кого пришли вам письма?

— Боже мой, не томите. Одно от жены, я догадываюсь. А второе? От моей торговой компании?