Как я свалила из Германии обратно в Россию - Лидия Штерн

Я молчала. В грустной беспомощности (связалась с добрым человеком…) я думала только о том, что нужно срочно обращаться к юристу за разъяснением.

Между тем Ханс разошелся не на шутку. Он был зол – на письмо, на эту формулировку, – но до него так и не дошло, что всю кашу заварил не иностранный комитет. И не Хуберт. А он сам, Ханс, не подумавший о последствиях губительной деятельности своего брата.

Посещение иностранного комитета в Падерборне было определено Хансом, как первое и спасительное мероприятие. Все еще возмущаясь наглостью формулировок и указанной в письме датой высылки жены из Германии, он готовился к серьезному разговору с чиновниками. Но я и без юридического диплома понимала, что все это мыльные пузыри. Я знала Ханса и знала о его страстной смелости и бойцовских качествах только в стенах квартиры… Понимая серьезность содержания письма и самой ситуации, я рассчитывала на компетентность и поддержку юриста.

Но в иностранный комитет мы все же пошли.

Уже не первый день у Ханса болела правая нога, и он брел, подволакивая ее и несколько примедляя свой шаг. У меня было смешанное чувство паники, отчаяния, пустоты и беспомощности. Поскольку Саша находился еще в России, я думала о нем, но от волнения мысли путались: «Как быть с сыном? Что теперь делать… Надо все это обсудить с юристом…» – стучало у меня в голове.

Мы подошли к кабинету чиновников. Я – внешне спокойная и уверенная в себе. Ханс же – с видом героя, который сейчас, немедленно, покажет всем «кузькину мать» и одновременно устроит «веселую жизнь». Благо, смелостью и военной выправкой он обладал. По крайней мере, был в этом очень уверен.

К счастью, никого из посетителей перед кабинетом не было, и мы смогли сразу зайти. В кабинете сидел хорошо знакомый господин Шлитт, в декабре приходивший на проверку в нашу квартиру. Это был тип, который, щурясь, смотрел на всех иностранцев как на потенциальных преступников и нарушителей правопорядка, а смыслом жизни и целью своей работы считал очищение Германии от этих самых иностранцев. Во всяком случае, такое мнение сложилось у меня, пока я ходила в иностранный комитет для получения документов, подтверждения или продления своей визы. Всякий раз, покидая этот кабинет, я замечала ненависть, презрение и недовольство на горькой мине этого молодого чинуши, который имел власть над людьми и ненавидел их – за то, что они вечно чего-то хотели от его страны.

Излишне и говорить, что у господина Шлитта, наверное, было ощущение экстаза, когда он получил письменное донесение на меня от заботливого брата Ханса.

Чиновник пригласил нас сесть и спросил – конечно, без улыбки! – чем он может быть полезен. Ханс в один момент потерял свои мужество и пафос, которыми только что бряцал в коридоре, перед дверью этого кабинета. Повисшая в воздухе пауза указывала на растерянность и замешательство «бравого бойца». Потом Ханс, хорохорясь, как еще не совсем состарившийся петух, начал, запинаясь, свою речь.

Он описал ситуацию с письмом, свое удивление… Чему тут, собственно, удивляться? Иностранный комитет любит проверки и почесывает руки от удовольствия, выявляя обманы, нарушения закона и т. д. Но Хансу хотелось показать, что он-де все решает… Он же – муж, черт возьми! Кроме того, кто вообще этот господин Шлитт? Да он ему, Хансу, сопляк сраный, в сыновья годится! Недовольство Ханса было просто написано на его лице.

Ситуация была смешной… жуткой… позорной… Для меня. Мне от всего этого хотелось под землю провалиться. Но я молчала… Ханс карикатурно размахивал кулаками после драки… Его жест уже ничегошеньки не мог изменить, так как поезд тронулся, и мои акты были отложены в особую стопку с пометкой: «Выставить из страны. Срок – до 28. 01. 2001».

Продолжая спектакль, Ханс наклонился к своим ботинкам и стал развязывать шнурки, показывая, что он, пенсионер и ветеран, на особом счету, что у него вот нога болит и надо бы к его ситуации повнимательней отнестись. И нечего ему, старому, доброму человеку, свои условия диктовать! Нечего тут, понимаешь… Он знает жизнь не по книжкам. Да!..

– Господин Мюллер! – прервал Ханса чиновник. – Для нас не имеет никакого значения, кем вы приходитесь этой фрау. По результатам проверки… от одиннадцатого декабря… у нас возникли подозрения в фиктивности ваших отношений. И они подтвердились показаниями многих людей, в том числе вашего брата, Хуберта Мюллера.

Где-то на краю своего мелкоэгоистичного мышления Ханс понимал, что его брат, наверное – совсем капельку, – зашел слишком далеко. Но, к сожалению, у меня не было впечатления, что Ханс сознает всю серьезность положения в этой стране своей жены и ее сына Саши. Ханс был наивно зол на этот «идиотский» иностранный комитет, который «позволяет себе все, что ему вздумается».

Вконец разозленный, Ханс опять наклонился, чтоб завязать свои шнурки. Но хоть он и пыхтел, как старый паровоз, на чиновника эффект больной ноги не подействовал. Тогда, решив не сдаваться, Ханс набрал в грудь воздуха и грозно спросил Шлитта: «Где сидит ваш начальник?»

В кабинете, на который указал ему Шлитт, Ханс строго посмотрел на пожилого служащего за столом и сообщил, что тот вскоре получит от него письмо и что он, Мюллер, не позволит с собой так обращаться.

Со стороны, наверное, ситуация выглядела абсурдно. Такое просто не придумать! Но я не смеялась. Это была моя собственная жизнь – трагедия, которую уже никакой «муж» не мог изменить.

Здесь нужна только профессиональная и компетентная помощь юриста».

Глава 49

Компромисс. Аргументы адвоката

Несмотря на то, что мы с Хансом теперь находили общий язык, его адвокат настаивала, чтобы я выезжала из нашей общей квартиры, оставив «бедного, больного старика» в покое. Она аргументировала это тем, что совместная жизнь ее подзащитного с «такой женой» для него невозможна и даже опасна!

После бессмысленных усилий, поездок на собеседования в разные города и веси (а не только в радиусе пятидесяти километров, как это предпочитают делать в поиске работы немцы) я пошла на компромисс. Я больше не могла терпеть давление и хотела изменить ситуацию. Мой врач-стоматолог помог советом и дал адрес жилищного кооператива, предлагающего недорогие и частично поддерживаемые государственной дотацией квартиры.

В разговоре со моим адвокатом (флегматичная немка не дремала, а активно занималась моим делом) я выяснила, что ничего не нарушала в браке с Хансом. Я вела себя, как и подобает супруге, заботясь об общем хозяйстве, о семье, проводя время совместно и приезжая после трудной, ответственной, стрессовой работы в общую квартиру. Все байки об «отсутствии секса в браке» были актуальны скорее в семидесятые годы (иронично улыбаясь, адвокатша махнула рукой назад). С беспокойством я спросила ее о возможности сына приехать сейчас в Германию. Юристка, тепло улыбнувшись, неторопливо произнесла, что лучше все-таки подождать, пока вся переписка с иностранным комитетом «устаканится» и все, как говорится, встанет на свои места.