СССР-2061 (антология) (СИ) - Гвор Виктор

Эта книга посвящается светлой памяти твоей, Зарянка.»

Всеволод Ржевский

Здесь и сейчас

Курить хотелось, как из пушки. Как назло, в нашей бригаде, кроме нас с Палычем, не курит никто, и это понятно — дело, в общем-то, совершенно бестолковое. Это у Палыча что-то там было в армии такое, что он с тех пор чадит, как паровоз, а я пристрастился ещё на Колыме, у нас в экспедиции все курили. Вчера-то мы оба с проводов Кельта вернулись домой слишком поздно, чтобы купить по дороге курева, а обнаружилось это, разумеется, именно сегодня с утра, когда пришли это мы на работу и кинулись друг у друга стрелять. Н-да, курение — это наша с Палычем повседневная беда и неизбывная трагедия. Понятно, что привычка исключительно дурацкая, и на Марсе будет нельзя…

Кстати, да. На Марсе. Покурить на улице. — Не в жилом же помещении, разумеется? — Зимой, например, ага. Да если даже и летом… Нет, не так, всё гораздо круче:…Суровым Марсианским Летом… — Смешно. Ха-ха. А вот интересно, папироса в тамошней атмосфере будет тянуться? Это без кислорода-то? Н-да, проблема… Идёшь, бывало, покурить на улицу и несёшь с собой для папиросы баллон с кислородом… Маразм.

В общем, с куревом всё понятно, но времени бросить пока что нет. Всё пока слишком напрягает — работа, учёба, ещё тут кое-что сверху… Вот скину с плеч диплом, отобьюсь на защите от комиссии, поступлю к осени на второе высшее, тогда и брошу. С новыми силами. И в анкете для экспедиции так и напишу: вредных привычек не имею. И мне прямо так и поверят. Сразу, без анализов крови. Ага. Ладно, есть у меня ещё три-четыре месяца, если прямо сейчас бросить пить, курить и… Эээ, нет, а вот это на анализы крови не влияет. Скорее наоборот. В смысле, влияет, но в лучшую сторону. Естественный процесс, всё-таки. Можно сказать, главная цель существования и основная функция здорового мужского организма. Так. Это, значит, мы бросать не будем…

Ну, хорошо, пить я и так практически не пью, курить брошу, самое позднее, через месяц, сразу после защиты, значит, где-то к концу июля — к августу всё у меня будет нормально. Можно идти на медкомиссию. Проблем там, судя по всему, у меня не возникнет… Молодой я ещё. Не то что Палыч, у которого от застарелых ран ломота в суставе чуть ли не на каждый дождь. Война даром не проходит. Хоть он и не старый ещё совсем, чего там — сорок лет с небольшим, а сам сказал, что никакая медкомиссия его уже никуда не пропустит, особенно на Марс. Невесело так сказал. Завидует, что ли? Куда уж ему, у него же давным-давно и жена, и дети, как бы он без них? А всё равно как-то без особой радости слушал он вчера наши с Кельтом разговоры да планы…

Так, со здоровьем, вроде бы, разобрались, а вот что там с квалификацией… Да, в общем-то, тоже не так уж и плохо. Где-то через месяц одно высшее у меня уже будет, и стаж работы по специальности уже не самый маленький, а второе высшее сделаю по сокращённому варианту. Если идти на наш геодезический факультет, на маркшейдера, то базовые курсы мне перезачтут с первого диплома, а спецкурсы за два-то года сдам, не привыкать. Две моих специальности явно будут для комиссии весомым пряником, вон, как за Кельта уцепились с его строительным и робототехникой…

И чем тогда я хуже Кельта? — Да ничем, собственно. Возраст одинаковый, здоровье не хуже, высших тоже будет два, причем оба там требуются… Должны взять. А Кельт вообще сволочь, это он разбередил самые бездонные глубины моей чёрной зависти. Это из-за него Марс прочно засел у меня в печёнках. И даже не вчера, когда мы с Палычем провожали его до полуночи… Кстати, о проводах, — я посмотрел на браслет, — он, небось, уже улетел. Или прямо сейчас вылетает. Ладно, попутного ветра в его горбатую спину… Ну, хорошо, совсем даже не горбатую. Нормальная у него спина, иначе бы его медкомиссия не пропустила… Так вот, он про этот Марс мне последний год чуть ли не все уши прожужжал, каждую новость оттуда пережёвывал и писал себе самое, по его мнению, существенное в компендиум, как будто заранее знал, что, в конце концов, его всё-таки возьмут. И если я ничего не путаю, он мне этот opus magnum, вроде бы, недавно прислал на почту, нужно будет посмотреть. Кельт далеко не дурак, чего уж там. Ерунды не напишет, времени пожалеет…

Кстати, о времени, — я опять кинул взгляд на браслет, — ещё минут пятнадцать, и начнём. Без перекура. Медь дюралевая, Палыч! Где ж я тебе в такую рань курева найду?! Иди, говорит, спроси у прохожего какого в улицах. Шутник, туда-сюда. Все нормальные прохожие в это время проходят заключительные стадии сладкого и беззаботного утреннего сна. А в улицах этих — никого. Только деревья да кусты вдоль обочины. Зелень придорожная, опять же, после ночного дождя вся из себя такая свежая и пахнет просто одуряюще, как хорошая газовая атака. По голове бьёт не хуже дубины. На аллеях — полная тишина, только орут где-то далеко то ли вороны, то ли сороки, да ранний троллейбус по соседней улице едет…

Какое тут курево! Не хотелось бы самому так курить — не пошёл бы я сюда, всё равно без толку. Сидел бы на ящике, медитировал бы потихонечку. Думал бы о ба… В смысле, о фатально необходимом условии существования человечества, о судьбах мировой цивилизации, или, на худой конец, о собственном дипломе. Мне, в конце концов, завтра-послезавтра окончательный вариант Василию нести показывать. Во всяком случае, я надеюсь, что окончательный. Позавчера он, в сущности, никаких серьёзных замечаний не высказал, так, общие соображения по поводу косметических улучшений. Я, правда, и прибежал-то к нему в институт поздновато, после обеда, может, ему времени просто не хватило? — Да нет, вроде бы нормально поговорили, насколько мне помнится…

Подойдя к двери кабинета, я коротко, но резко постучал в нее ногтем два раза.

— Да-да, войдите, — донесся из-за двери голос Василия.

Я зашёл, затворил за собой дверь. Василий стоял в пол-оборота ко мне у стола, оперевшись на него обеими руками. Напротив него за столом сидела Анна, моя соседка по подъезду и, по совместительству, тоже дипломница Василия. Она что-то наколачивала на клавиатуре, высвеченной лазером на столешнице.

— Здравствуйте, Василий Иванович, — сказал я, изобразив намёк на поклон, и, повернувшись к Анне, продолжил. — Привет.

— Здравствуйте, здравствуйте, Пётр Витальевич, — поморгав, задумчиво протянул Василий. — Проходите, посидите пока чуть-чуть, мы скоро с Анной Никитичной закончим.

Анна, не отрываясь от своего, несомненно, важного дела, коротко мне кивнула и продолжила стучать по клавиатуре своими ярко накрашенными коготками. Я прошёл и сел на свободный стул рядом с ней. Она покосилась на меня и продолжила своё увлекательное занятие. Стук от столешницы походил на короткие, но злые пулеметные очереди. Интересно, что это она такое набивает? Уж не сдох ли у её планшета голосовой ввод?

Видимо, эта же мысль пришла в голову и Василию, он как-то внимательно посмотрел на Анну и кротко поинтересовался:

— Анна Никитична, не сочтите за дерзость, а что это Вы там делаете? Вам не нравится записывать мои эээ… предложения голосом, и Вы решили их сразу в текст? А Вы успеваете?

— Нет, Василий Иванович, — ответила та, серьёзно глянув на него своими пронзительными глазищами. — Я, конечно, всё пишу голосом. Но мне как раз в голову пришла одна мысль, и я не хотела бы её забыть. Сейчас вкратце наколочу, а дома переделаю.

— Да, — вполголоса пробормотал я, — такую редкость, несомненно, следует записать. Не так часто случается, в конце-то концов.

Анна с брезгливой гримаской метнула в мою сторону холодный и крайне презрительный взгляд. Василий с усталой укоризной посмотрел на меня, вздохнул и сказал:

— Пётр Витальевич, я попросил бы Вас… Не отвлекать нас с Анной Никитичной, нам осталось совсем немного, отдохните пока… Молча, если возможно.

Я сосредоточенно нахмурился и покивал головой.

— Вот и хорошо, — мягко проговорил Василий и, повернувшись к Анне, спросил: — Вы пишете?