Бермуды - Юрон Шевченко

- А какая вам разница, кого кормить? Или у вас люди по сортам расписаны? Эх вы, строители светлого будущего.

Он не раз конфликтовал с властью Советов, но успел закончить вуз и вернулся на родину. Не знаю, чем он занимался у себя в Париже, только вот через несколько лет вернулся в Киев снимать фильм о маньяках.

- А чего ж он во Франции не снимал? - спросил именинник Вовчик.

- В Киеве оказалось значительно дешевле, - объяснил Арнольд.

На Бермудах они должны были снимать сцену эксгумации в гаражах. Жан Кристоф первым делом привез несколько муляжей жутких киношных трупов. Он и Жека украсили ими пустой гараж Павла Викторовича. Кого-то повесили на стену, кого-то усадили вместе с собой. И, как я уже рассказывал, они пробухали неделю, обсуждая будущие мизансцены и другие примочки.

- Помню, - перебил Опанас, - однажды ко мне в кабинет вошел, покачиваясь, бледный от страха Андрей Захарович. Я подумал - сердце, нашел валидол, налил ему стакан воды. Он начал издалека - как дела на Бермудах? Все ли в порядке? Говорю ему: «Не тяни резину, Захарыч, выкладывай все начистоту». А он: «Опанас, ответь мне, где Павло, мой сосед?» Я ему отвечаю: «Да вроде на дачу уехал пожить». Тут он заявляет: «Святая простота, ты сам положи валидол в рот и вызывай милицию. Я его только что видел - он мертвый висит на стене. А какие-то готические отморозки в черных капюшонах цинично бухают у него в гараже при свечах». Я расхохотался и рассказал ему о кино. Он долго молчал, потом произнес: «Не смешно мне. Я когда увидел это, то чуть не гигнул».

- Но это не конец истории, - снова продолжил Арнольд, - после съемок пару полуистлевших трупов, сделанных особенно натуралистично, забросили на чердак. Отсняв весь материал, Жан Кристоф и его команда устроили прощальный банкет. Мы весело погуляли с французами, они оказались милейшими ребятами, а наутро мы их проводили.

Прошло несколько лет. На Бермудах началась реконструкция. И вот какую историю рассказал мне Павлуша. Он решил подсуетиться и достроить второй этаж. Руки у него золотые.

- Не пнавда, это у Петна Петновича нуки зонотые, - очнулся задремавший Петро.

- Ну, хорошо, хорошо, - успокоил друга Арнольд, - раз золотые у тебя, то у него пускай будут серебряные.

- Пускай, - кивнул головой Петро и опять закрыл глаза.

- Так вот, он все делал своими серебряными руками, а помогали ему естественно соседи - Петро и Виктор Павлович. Они разбирали крышу, а Павел Викторович сортировал внизу стройматериалы. Внезапо раздался крик Петра и Виктора Павловича, они с перекошенными от страха лицами слетели с чердака. «П-а-а-вло, у тебя на чердаке два трупа в паутине валяются!» После этого заявления Виктора Павловича вырвало. Смелый Павло Викторович не поверил: откуда они могли там взяться? «Жена и теща дома огурцы крутят на зиму. Что-то вы перепутали, ребята».

Он по стремянке бодро забрался на чердак. Через мгновение Павло Викторович подбежал к краю с такими же перепуганными от страха глазами и, чтобы не свалиться с чердака, схватился за стропило. Перед глазами снова пролетела вся жизнь. Опять почему-то вспомнилось, что в детстве он страдал энурезом…

- За здоровье именинника давно не пили, - заполнил паузу Вовчик.

Любивший порядок Свенсен подписал кассету и обратился к Вовчику.

- Ну, а именинник поведает нам свою историю?

- Да у меня, как у всех, - от неожиданности застеснялся Вовчик. - Единственное отличие в том, что жизнь моя разделилась вроде как на две части.

Вовчик

- Когда я был старшеклассником, до нас, наконец, докатилось движение хиппи. Длинные волосы, колеса, косяки, свободная любовь, психоделическая музыка и другие прелести. Скажу честно, мне было стыдно за мой город. Он никак не отреагировал на это мировое социокультурное явление. В то время все средства массовой информации были заняты - они клеймили позором богатых и бездуховных американцев, развязавших грязную войну во Вьетнаме, и объясняли нам, почему мы считаемся самыми счастливыми людьми на планете. Да, мы еще не построили коммунизма, зато нас уже боится весь мир.

Все мои сверстники через треск глушилок слушали ночами пробивавшиеся отрывки песен любимых кумиров. Каково же было мое удивление, когда в журнале «Украина», по-моему, за 1968 год, я прочитал ругательный памфлет на группу «The Beatles». «Дике ревіння лунає з Британських островів, заглушуючи чудову класичну музику». Далее продолжалось в том смысле, що «це ревів джаз-квартет «Беатлес», у якому співпрацювали: Джон Ленков, Рауль Макартньов, Георгій Нарізов та Ранчо Стар». Наши СМИ о Западе давали только отрицательную информацию. Но всё, что просачивалось сквозь железный занавес, свидетельствовало о противоположном. Я решил поддержать движение, сколотил инициативную группу. Мы все отрастили волосы, завели хипповую одежду: в набор входили изделия из джинсовой и вельветовой ткани, футболки с надписями на английском языке, кирзовые сапоги, фуфайки, феньки, значки, причем новое не катило. Экипировка должна была быть старой, потертой и порваной. Да вы помните, наверное. Тщательно подготовившись, мы заявили о себе выходом в город. Нас было человек пятнадцать. Коба, прошу не путать с отцом народов, снимал происходившее на узкопленочную кинокамеру, тогда еще не существовало цифровых технологий. Конечно, гвоздем программы были я и моя подружка Галченок. У меня прикид состоял из фуфайки, надетой на голое тело. На шее болтался знак пацифистов, фуфайку я украсил коллекцией значков моего братишки - гербы городов СССР. Всего триста значков. Я их развесил квадратно-гнездовым способом. Фуфаюшка получилась веселенькая. Она хорошо сочеталась с моим протертым до белизны «Левисом», состоявшим из сплошных заплат. Ниже коленей штаны кончались и дальше висели только нитки. Я был босой, это хорошо контрастировало с кирзовыми сапогами Пэпы. На голову мы повязали черные ленточки. На них белыми буквами было написано «HENDRIX» (дело было двадцать восьмого сентября, в день смерти известного рок-гитариста Джимми Хендрикса). Я держал саквояж, которым обычно пользовались земские врачи. Свой я нашел на мусорке и отремонтировал. Левой рукой я держал канат, привязанный к ошейнику лохматой дворняжки, шею которой украшала картонка с именем Вафлик. Галченок тоже прикинулась, будь здоров. Я уже не помню деталей, но люди останавливались и крестились, провожая ее взглядами. Придя на центральную площадь, мы расселись полукругом на асфальте за бронзовой спиной вождя мирового пролетариата. Я открыл саквояж и достал буханку черного хлеба. Мы ее порвали на куски и, беседуя, съели. Менты сходили с ума - мы ничего не нарушали и нас не за что было задерживать.

Но вскоре государство развернуло против нас войну. Не знаю, как в других местах, а у нас решили уничтожить главный символ хипов - волосы. С длинными волосами нельзя было появиться в школе, техникуме, институте и даже на улице. Я перешел на нелегальное положение. Каждый день волосы мочились, тщательно расчесывались, обрабатывались мылом, после процедуры голова покрывалась коркой. В нижней части шеи волосы перехватывались резинкой.

Вторая резинка фиксировала хвост на туловище. После этого я надевал свитер с горлом, а летом поднимал воротник рубашки. А если окликал кто-то - синхронно поворачивал голову и торс, будто был родственником принца Чарлза.

Так продолжалось несколько лет, пока я не поехал поступать в какой-то питерский вуз. Там я вышел из подполья. Перестал мазать балду мылом, выбросил резинки и, распустив свою кучерявую причу, наповал сразил питерскую публику. Даже братья Анжелы Девис с уважением смотрели в мою сторону. В приемной комиссии седая хрупкая ленинградка в кружевном нафталиновом воротнике с удивлением меня рассматривала, принимая документы, а потом высказала мнение: «Вряд ли вы сюда поступите, молодой человек». «Почему?» - посмеиваясь, спросил я. «Потому, что мне показалось, будто вы думаете прической». Срезался я на первом экзамене, так как накануне братался в «Сайгоне» с единомышленниками и, естественно, ни к чему не готовился. Но домой не поехал, а вызвал в Питер Галчонка и гастролировал с ней. Мы бомбили фиников* и с этого жили. Так продолжалось до тех пор, пока мать в письме не прислала грозной повестки из военкомата, в которой напоминалось, что в СССР альтернативой воинской службе может быть только тюрьма. Я вернулся домой и месяц оттопыривался по полной программе. За сутки до призыва друзья возле городского фонтана выстригли мне лысину, оставив волосы только на боках, ну, как у Ленина. Я надел картуз и, путаясь в своем приталенном макси-пальто, направился в ресторан на заключительную вечеринку. Там меня ждал сюрприз.

____________________

*Занимались фарцовкой с гражданами Финляндии.

Друзья собрали вместе лучших рок-музыкантов города: Кизим, Пира, Потяп, Жека Тихомиров провели хард-рок сейшен. В зал меня внесли на руках и, поставив на стул, поднесли на подносе граненый стакан «пшеничной». Я обратился к народу, кагтавя слова по-ленински: «Товаищи, социаистическая евоюция свейшиась, а тепей дискотека». Во время монолога я сорвал картуз, зажал его в кулаке, подняв руку, будто стоял на броневике. Потом глушанул водяру. Зал, стоя, зашелся в овации, потонувшей в «Speed kinq» «Deep Purple». Пацаны так завели зал, что посетители сорвались с мест и побежали плясать. Галчонку из-за дефицита места пришлось прыгнуть на стол и исполнять коронный рок-н-рольный танец живота между тарелками и рюмками. Работники ресторана побросали работу и выбежали в зал смотреть на наш шабаш. В этот вечер даже менты никого не трогали - главный хиппи шел в армию.