Орел расправляет крылья - Роман Злотников

Общее число высланных, с учетом того что бояре забрали с собой и часть служилых дворян и иной дворни, холопьев, а также крестьян, пребывавших у них в долгах и потому никак не способных выйти «из крепи», составило на тот момент около тысячи душ. Год они просидели в Томске, собирая сведения о том, где расположена эта самая проклятая Амур-река, на которую их выслал государь. Но никто ничего путного про эту реку сказать не смог. Поэтому следующей весной, наняв проводников, бояре двинулись на восток, по направлению к какой-то большой воде, уповая на то, что это будет упомянутое в той куцей грамотке, коей снизошел до них царь, великое озеро Байкал.

Так оно и оказалось. На Байкале зазимовали, по осени наловив и насолив рыбы (солью запаслись сразу, в обжитых местах, и обильно, потратив на нее много денег), а кроме того, отослали в Тобольск по зимнику караван за хлебом, которого оставалось уже шибко мало. Хлеба купили на два года, на что ушли практически все остатние деньги. А по весне, перейдя озеро по уже хрупкому льду и переждав на другом берегу еще месяца полтора, пока не подсохло, двинулись далее на восток, так как в грамотке было сказано, что река Амур протекает где-то на востоке, за Байкалом, и впадает в «дальнее море». Именно тогда произошел первый большой конфликт, закончившийся тем, что один из бояр отказался идти далее и решил повернуть назад. Остальные трое ослушаться государя не осмелились и двинулись далее Удой-рекою, выспрашивая во всех встречных становищах о неведомой реке и какой-нибудь еще большой воде, могущей оказаться тем самым «дальним морем». Шли медленно, поскольку хлеб берегли, питаясь более охотой, благо зверя было много, но от почти исключительно мясной диеты у многих заболели животы…

До первых заморозков успели добраться до Шилки-реки, где с радостию великой узнали, что она есть приток той самой давно разыскиваемой ими Амур-реки. Но бежать на нее сразу же, этим годом, не рискнули, порешив зимовать здесь. А обустроившись, зимой спуститься по реке на санях до этого самого Амура и заранее присмотреть место, где можно осесть.

В этот раз снова зимовали тяжко, причем еще тяжелее, чем в прошлую зиму. Умерли сорок детей, по большей части из тех, что народились уже в дороге, и двенадцать взрослых. Почти закончилась соль. Пало восемьдесят лошадей, но сие обратили себе на пользу, потому что их мясо помогло перезимовать. Планируемую экспедицию на Амур-реку также не совершили, потому как лошади шибко ослабли. Да и людям тоже было несладко.

В путь тронулись ранней весной, даже еще до того, как земля подсохла. Лето здесь, как они успели узнать, было короткое, так что требовалось как можно быстрее найти место под посев, потому что хлеба оставалось всего ничего, огненного припасу тоже, и стало совершенно ясно, что будущей зимы они не переживут…

В этот раз ушли недалеко, токмо спустились по Шилке до Амура-реки и сразу начали обустраиваться. Особливо доброго поля не нашлось, а жечь лес было уже поздно, и пришлось засевать все обнаруженные поляны и прогалины. Однако свежая земля, хоть и засеянная старым зерном, полыхнула невиданным урожаем сам-шесть, на который и не рассчитывали, изрядно запася рыбы, мяса, орехов и ягод. Кроме того, за осень успели поставить настоящий острог, обнеся его частоколом. На этот раз зимовали куда веселей, чем в прошлый, всю зиму рубя лес и выжигая пни — готовили поля под посадку. За зиму троих лесорубов порвал невиданный зверь навроде кошки, но размером больше медведя, однако рыжий и полосатый. Зверя в конце концов скрали и убили.

Следующее лето отъедались и накапливали запас. Каждый из бояр собирался взять под свою руку возможно более большой край, так что садиться всем на одном месте никакого резону не было. Но и рвать вперед без припасу также никто не собирался. После того как Амур встал и морозы добро прихватили лед, собрали и отправили по реке несколько разведывательных отрядов — подыскивать место для двух других боярских острогов и деревенек. Потому как садиться все трое решили по Амуру-реке. Кому какое место достанется, пока не определили, решив по весне бросить жребий, коий и определит, кому где садиться в вотчину. Оттого все отряды, хоть и были составлены дворянами да детьми боярскими разных бояр, свое дело учинили добросовестно. Потому как, может, самим это место обживать и придется.

Отряды обнаружили местных, ликом башкир, однако крестьянствовавших, именем дауры. Местные платили оброк и ясак какому-то народу, именуемому журжени, коий жил далеко на юге. Поэтому решили остеречься.

Мест для поселения отыскали много, но на первый случай наметили заложить два острога и еще десяток деревенек. А по возвращении принялись ладить лодьи. Кроме того, охотники отыскали в предгорьях солончаки, что сняло проблему с солью.

По весне, отсеявшись, бросили жребий, и те, кому выпало уходить в иные места, загрузив основной скарб, двинулись к намеченным для поселения местам, где сразу же принялись рубить лес и заготавливать сено. А как крестьяне убрали урожай — повезли их на место, где они тут же принялись ладить избы. Лодьи оказались слажены не шибко добро, поэтому по осени большинство разобрали на дрова.

Еще одну зиму снова провели тяжело, но более не от недостатка пищи, той уже было добро, а от того, что всю зиму много трудились, снова валя лес и расчищая поля под будущие посевы. К тому же за время дороги все уже изрядно поистрепались, а семян льна никто взять не догадался. Ну и с овцами тоже была беда, так что и прясть было не из чего. А устроить мену с местными пока было не на что. Топоров, кос и пил самим было мало, а ничего более для мены не было. Отнимать же не решились… Но — перезимовали.

По весне посеяли и принялись обживаться. На всех шесть сотен человек, что добрались до Амура-реки, был только один священник, увязавшийся за ними с Нарыма-городка, и по осени уже начали потихоньку играть свадьбы.

На следующий год уже отсеялись и озимыми, семян хватило. К тому же по осени выменяли у дауров на зерно несколько коров, овец и с полсотни кур, так что появилась и живность. В общем, жить стало куда веселей. С рухлядью дело тоже поправилось. Поскольку зверя было немерено, а торговать мехом было не с кем, шубы шили из того, что добывали. Так вот, даже у кого из крестьян ноне имелись собольи шапки…

Следующие два года прожили почитай добро. Яйца первое время совсем не ели, потому уже через год кур развели изрядно. Хотя курятники приходилось крыть не соломой, а дранкой, да дюже толстой, иначе сильно озоровали куницы и горностаи. Кроме того, обжившись, начали переманивать и сажать в свои деревеньки дауров. Те жили куда как худее, избы добрые строить не умели, бани не знали, да и пахали не шибко добро. Поэтому, когда бояре стали предлагать им на порядье дом и иное обустройство, что в барщину строили пришедшие с ними русские крестьяне, дауры вельми быстро побежали в новые деревеньки. А насчет журженей выяснилось, что те в этих краях не жили, а только приезжали за ясаком. Причем числом небольшим и гораздо южнее. Местные сами отвозили ясак на юг. Так что бояре порешили разузнать насчет них все получше, да и забрать себе дауров под руку, буде такое дело сладится. Положив им вдвое меньший ясак. Он здесь и так был дюже богатый…

Однако под Рождество умер один из бояр. Поэтому по весне было решено отправить ко мне гонцов, дабы доложили, что они-де свою долю уговора выполнили. И ждут от меня того же. Ну а также продать запасенной меховой рухляди и купить огненного припасу, да кос, да топоров, да всего иного, чего было надобно. Ну и сманить еще людишек сколько получится…

Я покачал головой. Да… вот оно как повернулось. Если честно — не ожидал. Нет, Урал и Сибирь я, особенно первое время, заселял активно. В моей уральской вотчине, коя раскинулась аж на территорию нынешних Свердловской и Челябинской областей, да еще, похоже, прихватив часть Пермской, Курганской и Оренбургской, уже жило около шестисот тысяч душ. Из них тех, кто переселился моим тщанием, было не более половины. Остальные — из приехавших ранее, перебравшихся самостийно и уже народившихся на месте… В остальной же Сибири, по прикидкам, обитало еще где-то столько же, и из них русских поселенцев опять-таки также было не более половины. Остальные — местные. Но поток мало-помалу рос. Однако уже как два года тому я перенаправил свою переселенческую программу с Сибири на юг. Потому как заселение Сибири было эдакой мечтой, идефиксом, а вот заселение южных степей, то есть Дикого поля, — прямой экономической выгодой. Ибо земли там лежали добрые, черноземные, а и османы, и немцы охотно покупали хлеб, да и для моей программы экономического развития, базирующейся на тушенке, требовалось довольно зерна. А с зерном в последнее время в стране начались напряги. В первую голову потому, что по северным и центральным уездам начали активно сажать картошку. Так что заселение южных степей было насущной необходимостью. Поэтому я скрепя сердце притормозил заселение Сибири, коей, как говаривал (ну или еще скажет) Ломоносов, богатства России прирастать будут, и принялся сколь возможно активно заселять Дикое поле…