Дневник мотылька - Рейчел Кляйн

17 февраля

Я все не могла добраться до дневника. Теперь, пропустив ланч, я сразу прибежала к себе. Я боюсь забыть хоть малейшую деталь из того, что случилось этой ночью. Сейчас все уже кажется сном. И сон этот начинает исчезать из моей памяти. Таких болезненных месячных у меня никогда не было. Из меня просто лило. Когда я откинула одеяло, то увидела, что на белой простыне подо мной растеклось огромное темное пятно. Я с трудом добрела до ванной и села на унитаз. Стало чуть легче, и я просидела на унитазе довольно долго, пока кровь беспрепятственно вытекала из меня. Так я и задремала, положив голову на спинку стула. И вдруг из комнаты Люси донесся тихий протяжный звук. Сначала я не обратила на него внимания, но звук повторился — громче и явственнее. Он отделился от ночной тишины. Он взлетал и опадал сам по себе. Встав, я почувствовала слабость. Мне пришлось прислониться к стене, когда я поворачивала ручку. Дверь в комнату Люси приоткрылась. Лунный свет заливал комнату — шторы были подняты, и я видела все очень отчетливо. Люси лежала в кровати, на спине. Кожа ее серебрилась. Я заметила, что глаза у нее закрыты, а губы разомкнуты и видны краешки белых зубов и кончик языка. Она была так неподвижна, что казалась бы спящей, если бы не эти звуки. Это были стоны, растущие и опадающие вместе с ее дыханием. Рядом с ней лежала Эрнесса. Ничто не разделяло их тел. Они соприкасались от головы до пят. Эрнесса опиралась на локоть. Она склонила голову, прижалась губами к соску Люси и жадно втянула в себя розовую плоть. Рубашка Люси была спущена до пояса, обнажая и вторую грудь с туго натянутой кожей и маленьким красным бугорком соска. Рука Эрнессы обвивала обнаженную талию Люси. Сплелись их тела, спутались волосы — черные и серебристо-золотые. Луна скрылась за густыми облаками, и в комнате стемнело. Я испугалась, почувствовав, что теряю сознание. Я больше не могла разглядеть кровать. Она растворилась в ночной мгле. Поспешно закрыв дверь, я бросилась к себе в комнату.

Вот над этим мы с Люси всегда посмеивались. Мы всегда были очень осторожны, чтобы не стать такими. Девочками, которые зашли слишком далеко. Девочками, которые делают вид, будто остального мира не существует. Девочками, которые не могут повзрослеть.

Счастливы ли они? Найдется ли слово, чтобы описать их состояние? Блаженство? Экстаз? Забвение?

Что же такое — любовь?

После ужина

Люси этим утром так и не встала с постели. И сама я пропустила завтрак. Миссис Холтон отправила Люси в лазарет, а позднее, когда мы все были на занятиях, приехала «скорая» и увезла ее в больницу. Люси так ослабела, что не могла идти. Из лазарета ее пришлось нести на носилках. Это Клэр, конечно же, все разузнала и сообщила мне. За ужином я была сама не своя. От огорчения не могла ничего есть. Я понимала, что мне следует беспокоиться о Люси. Но у меня перед глазами стояло одно лишь видение: две девочки, купающиеся в лунном свете, как пылинки. Эрнесса сегодня за ужином выглядела прекрасно. На лице играл легкий румянец. Она пришла в общую комнату покурить, но села в стороне и ни с кем не разговаривала. Мы все вместе сели на диван и говорили о Люси. Эрнесса держала сигарету в зубах и непрерывно дымила, как будто она ужасно нервничала. Она была одна со своими сигаретами. Эрнесса виновата в болезни Люси. Это так очевидно. Всё из-за нее.

Я никому не рассказала о том, что видела ночью. Никто бы мне не поверил. И в любом случае это уже не важно. Важно то, что Люси в больнице. Я заглянула в свой дневник: всего неделю назад я писала о том, что Люси стало намного лучше.

18 февраля

Во время тихого часа я зашла к миссис Холтон, чтобы спросить, есть ли какие-то новости о Люси и когда я смогу навестить ее в больнице. Она сказала, что Люси очень слаба и у нее берут анализы и пока никого к ней не пускают. С ней сейчас ее мама. Миссис Холтон пообещала, что сообщит мне, как только что-нибудь узнает. Она изображала расположение ко мне.

Полночь

Сегодня нет луны. Нет облаков. Небо черно. Но лунный свет проливался в комнату Люси. Он был таким ярким, что я могла разглядеть поры на ее коже.

19 февраля

О Люси по-прежнему ничего не слышно. Я собиралась даже звонить к ней домой, чтобы спросить о ней, но мне не хотелось разговаривать с ее отцом.

Я знаю — «нечто» убило Патера. Я знаю, что видела рой мотыльков, порхающих в комнате Эрнессы. Я знаю, что кто-то ходил по водосточному желобу накануне смерти Доры. Я знаю, что Чарли и Дора ушли. Одна за другой. Я знаю — та, что обнимала Люси, существует на самом деле.

Таковы факты.

Закончился урок химии, за окном повалил снег, и всем захотелось на улицу. Эрнесса пошла в противоположную сторону — в Галерею. Кики окликнула ее, приглашая со всеми во двор. Она единственная, кроме Люси, кто общается с Эрнессой и проводит с ней какое-то время. Кики курит с Эрнессой траву с тех пор, как Чарли канула в небытие. Эрнесса явно предпочитает блондинистых англосаксонских девочек.

— Нет, мне не до этого, — бросила она на ходу, не оглядываясь, и толкнула дверь, ведущую в Галерею; никому это не показалось странным.

Я не помню, чтобы Эрнесса когда-нибудь выходила на улицу. Как-то Люси обмолвилась, что кожа Эрнессы невероятно чувствительна к солнечным лучам. У нее какое-то редкое кожное заболевание. Но теперь-то шел снег! Еще никто не получал солнечных ожогов во время снегопада.

Я тоже направилась было к Галерее, но София схватила меня за руку и потянула в снег следом за остальными.

Мы пригоршнями набирали смерзшиеся комья и, пронзительно визжа, бросали снежками друг в друга. Мы падали на спину в сугроб и, разметая снег руками и ногами, изображали снежных ангелов. На мягком и пышном снегу крылья у ангелов получались восхитительные. Все вокруг побелело, затуманилось, подернулось кисеей.

Я встала, залепленная комьями мокрого снега с головы до ног. И вдруг осознала, что, кувыркаясь в снегу, напрочь позабыла о Люси.

Она стояла у окна в Галерее, прижимаясь лицом к стеклу, и наблюдала за нашими снежными забавами. Сквозь толстое стекло мы, наверное, были похожи на привидения.

Я помню, как она спряталась от солнца, когда мисс Норрис отворила дверь своей комнаты.

20 февраля

Наконец-то миссис Холтон кое-что узнала о Люси. Врачи взяли все анализы, но единственное, что они смогли выяснить, — у Люси жесточайшая анемия. Врачи полагают, что это какое-то нарушение кроветворной системы, когда иммунитет атакует красные кровяные тельца. Миссис Холтон сказала, что у Люси все красные кровяные клетки молодые. Это говорит скорее об общей слабости, чем о болезни. Ей перелили много крови. Собственно, ей почти полностью заменили кровь. Как только врачам удастся стабилизировать ее состояние, мать Люси переведет ее в больницу поближе к дому. Сейчас к Люси никого не пускают. И не только потому, что она чрезвычайно ослаблена и нуждается в отдыхе. Она в очень подавленном состоянии и все время плачет, и с этим надо как-то справиться.

Люси не из тех, кто склонен к нервным срывам. Она не слишком сложная натура. И до нынешнего года она всегда была счастлива. Это я вечно расстроена и подавлена. Даже если она знает, что я видела их с Эрнессой, никакое чувство стыда не может разрушить кровяные клетки.

Как жаль, что мне нельзя с ней увидеться — хоть раз до ее отъезда домой. Наверное, в школу она уже никогда не вернется. Так было бы лучше всего. Мне бы только увидеть ее еще разок, вглядеться в ее лицо, чисто ли оно, не отмечено ли некой печатью.

21 февраля

Вордсворт: «„Что, если б Люси умерла? О боже!“ — вскрикнул я».

Я думала о Люси, когда впервые прочла эти строки.

Сегодня я умоляла миссис Холтон разрешить мне навестить Люси в больнице. Я сказала, что так волнуюсь за нее, что ни на чем не могу сосредоточиться. Я не могу ни есть, ни спать. Заметив, что миссис Холтон немного смягчилась, я говорила и говорила, не останавливаясь:

— Она была моей лучшей подругой, с тех пор как я поступила в школу. Она так поддерживала меня, когда мне было тяжело!

Тут я заплакала. Миссис Холтон пообещала поговорить с матерью Люси.

Это правда. Я действительно ни на чем не могу сосредоточиться. Большую часть времени я сижу на подоконнике, уставившись в окно. И даже думать ни о чем не могу. Сижу и рассматриваю голые ветви дуба, который растет у меня под окном: длиннопалые рогатины сучьев, склонившиеся в пустоту, узловатые побеги, темные расщелины в серой коре. Оконные стекла, древние, как и всё в Резиденции, искажают все образы по ту сторону окна. Все равно что смотреть на мир из-под воды. Сквозь зеленоватую толщу вод я разглядываю деревья и небо. Все звуки приглушены. Свет колеблется и течет.

Книги мне больше не интересны. Прежде я жить без них не могла. Между мной и окружающим миром стеклянная стена.