Диалектика Переходного Периода Из Ниоткуда В Никуда - Виктор Пелевин

Простислав замолчал и покачал головой, словно борясь с каким-то мучительным воспоминанием.

– Ну? – спросил Степа.

– Баранки гну. Он сам так всех загипнотизировал, что вспомнить стыдно. Стали дальше думать. Обыскали дачу, квартиру – думали, может, у него там где ослик деревянный с детства остался. Ничего не нашли. Загадка. А че тебе-то за интерес?

– Он мой партнер по бизнесу, – сказал Степа. – Надо же знать, с кем вместе рискуешь.

– Насчет бизнеса можешь не волноваться, – сказал Простислав. – Тут осел не ошибется. Смотри только, чтоб тебя самого не кинул, – он ушлый. Это я не в смысле ушей, хе-хе…

Разговор с Простиславом запал Степе в душу.

«Вот оно что, – думал он по дороге в банк. – Выходит, „43“ – это мой гипногештальт. Ну, нашел. А дальше что? Что мне делать, когда я это понял? Я ведь вроде понял? Или не понял? Вот это как раз ясно не до конца… Надо уточнить у Простислава».

На работе уже никого не было. Степа вошел в кабинет и включил свет. Глаза остановились на плакате «Так Надо!» над рабочим столом, и он подумал, что восклицательный знак может сбивать всю настройку, превращая «34» в «35», и его стоило бы заклеить полоской белой бумаги.

На столе накопилась целая кипа бумаг. Степа обреченно вздохнул.

«Завтра с утра посмотрю, – подумал он, – Нет, завтра у нас это самое… Тогда в понедельник».

На вершине бумажной горы лежал сложенный вдвое розовый лист. Степа узнал письмо Сракандаева, которое велел отдать курьеру.

«Чего они, забыли, что ли?» – подумал он и взял его в руки. Оказалось, что оно успело побывать в «Дельта-кредите» и вернуться назад – под его ответом было написано:

COOL-COOL-COOL!!![38]

Снизу была подрисована ослиная морда, широко улыбающаяся, с зажмуренными от счастья глазами и какими-то веселыми звездами, летающими вокруг по неровной орбите. В ослиной морде ясно читалось «43» – немного стилизованную четверку давали челюсти, а тройку – уши.

43

Господин Чжоу И должен был сидеть в последней комнате по коридору, это Степа знал твердо. Проблема заключалась в том, что последних комнат было две – справа и слева. Их симметрично расположенные двери упирались прямо в тупиковую стену, на которой был нарисован алтарь с седобородым духом-покровителем, державшим в одной руке персик вечной жизни, а в другой – бумажный свиток, исписанный мелкими иероглифами. По бокам от духа-покровителя летели по небу бессмертные даосы на белых журавлях. Изображение было очень старым, но сохранилось хорошо.

Над верхней границей алтаря остался еще более древний слой, на котором синела выцветшая надпись, сделанная головастиковым письмом. Степа заметил, что понимает не только значение каждого из знаков, но и общий смысл фразы. Больше того, он знал ее происхождение. Это было даосское изречение-врата для вступления на Путь. Иероглифы означали:

«Лучше журавль в небе, чем … в …».

Два последних иероглифа стерлись, но все было ясно и без них. Степа вообще-то уже начинал догадываться об этом и без древних даосов. Но размышлять на эту тему не было времени – надо было понять, в какую из комнат идти, правую или левую. Выбирать следовало быстро, потому что из-за угла уже слышались ленивые разговоры, смех, военные песни Эминема, звуки торопливого совокупления, гудки машин и лай собак – словом, обычный шум погони. Наконец в одной из строк на свитке духа-покровителя обнаружилось число «34», а рядом – указывающая вправо стрелка.

Господин Чжоу И сидел на полу в центре комнаты. На его лице была белая венецианская маска. Это Степа объяснил тем, что между Китаем и Венецией существуют торговые связи – венецианцы меняют маски на шелк. Догадку подтверждал наряд господина Чжоу И – он был в черном блестящем шелке, а его грудь украшал расшитый яркими узорами квадрат. Еще у него был красный шарик на шапке. Перед ним стояли тушечница и кисть. Справа лежал короткий меч с желтой кисточкой, привязанной к рукояти.

– Здравствуйте, господин Чжоу И, – сказал Степа.

Маска поглядела на Степу овальными дырочками глаз, и китаец хлопнул в ладоши. Подумав, Степа тоже хлопнул в ладоши и улыбнулся.

В руках китайца появился лист бумаги, который он положил на пол перед собой. Затем он наклонился вперед и стал мелко трясти головой. Стало слышно металлическое дребезжание. Степа понял, в чем дело. Три монеты, с помощью которых производилось гадание, были у китайца прямо в черепе. Остановившись, господин Чжоу И взял в руки кисть и провел ею по листу.

Проделав эту операцию шесть раз, он поднял лист и показал его Степе. На нем была нарисована гексаграмма, состоявшая из четырех непрерывных линий снизу и двух прерывистых сверху. Степа хотел спросить китайца, что это значит, но тот показал ему кулак с двумя оттопыренными пальцами – знак «Victory», – а затем опять стал трясти головой, и звон монет сделался таким громким, что Степа проснулся.

Он сразу вспомнил, что сегодня за день. В первые секунды казалось, что дело еще можно замять или поправить, повернувшись на другой бок и заснув опять. Но тут зазвонил будильник, и последний путь оказался отрезан.

Степа поглядел на высокие жидкокристаллические цифры, увидел дату и окончательно убедился, что произошло именно то, о близости чего давно предупреждали логика и здравый смысл. Сделав несколько вдохов, чтобы не дать свинцовому ядру, качнувшемуся в груди, выкатиться наружу, он сел в кровати.

«Когда-нибудь это должно было случиться, – подумал он. – Ну и вот. Что теперь? Ничего. Ведем себя спокойно. Главное дотянуть до вечера. Завтра легче будет».

Особых оснований для такой надежды не было, но ведь надо было во что-то верить. Степа попытался заставить себя думать о чем-нибудь нейтральном. Например, о китайце из сна. Он помнил даже его имя – «Чжоу И». Следовало выяснить, кто это такой, пока память была свежей.

Взяв мобильный, лежавший возле будильника, он набрал номер Простислава.

– Привет, Простислав.

– Привет, Степа! – бодро ответил тот, словно ждал звонка. – С днем рождения! Мне органайзер все про тебя уже пропищал. Сколько тебе – сорок три?

– Я не отмечаю, – сказал Степа. – Скажи, кто такой Чжоу И?

– Кто? – удивленно спросил Простислав.

– Чжоу И.

– Это не «кто», это «что». Одно из названий «Книги Перемен». Чжоусские перемены.

– А человека так могут звать?

– Ну только если очень надо. И за отдельную плату. А что?

– Так. Я, наверно, с Чжоу Эньлаем перепутал. Мне, представляешь, только что гексаграмма приснилась – четыре мужских внизу и две женских наверху.

– Ага, – сказал Простислав. – Номер тридцать четыре, «Мощь Великого».

– Какой-какой номер?

– Тридцать четыре. Снизу триграмма «небо», а сверху – триграмма «молния». Типа как полыхнет, и думаешь – что это было? Очередь из Калашникова или разметка на шоссе? А это уже небо, во как. Хе-хе-хе. Я ж тебе ее объяснял, помню-помню. Ты еще спрашивал, точно ли всем темным силам хана.

– Название я и сам припоминаю. Та-ак. Интересно… Скажи-ка, что это значит в практическом плане?

– В практическом плане? Сейчас. Сегодня у нас че, пятница? Значит, пятая черта… Чего там у нас на пятой позиции?

Слышно было, как Простислав зашелестел какими-то бумагами.

– Вот. «Утратишь козла даже в легких обстоятельствах. Раскаяния не будет». Такой расклад устроит?

– Хм… В принципе подойдет, – сказал Степа. – Если, конечно, не шутишь…

– Не, не шучу.

Степа вспомнил, что собирался спросить Простислава еще об одном.

– Слушай, а помнишь, мы про гипногештальт говорили?

– Помню, – ответил Простислав.

– Я правильно понял, что самое главное – это его найти?

– Вроде да.

– А если ты его уже нашел, что дальше?

Простислав некоторое время думал.

– Дальше, как говорится, надо осознать его пустотность.

– Это как?

– Да вот прямо так взять и осознать.

– И что потом?

– Потом гипногештальт тебе ничего уже не сделает.

– Почему?

– Чего ж он тебе сделает, ежели ты осознал его пустотность?

– А. Ну да, конечно. Ладно, я, может, потом перезвоню.

Сложив телефон, Степа долго сидел на месте. Он догадывался, почему ему приснилась именно тридцать четвертая гексаграмма. Видимо, где-то в складках памяти отпечатался ее внешний вид, и теперь, в тревожную минуту, психика мобилизовывала ресурсы, призывая на помощь все светлые силы.

Как бы там ни было, день начинался удивительно. В самом эпицентре зла распустился ослепительно-белый цветок надежды. Какой-то завораживающей древнеяпонской красотой веяло от этого. Лучшего подарка ко дню рождения придумать было нельзя.

Степа понял, что надо сделать – пойти в дзенский сад камней. Не давая порыву остыть, он оделся, вынул из шкафа обитую желтым шелком коробку, где лежал последний лингам победы, и положил его в карман куртки. Он не смог бы объяснить, зачем это делает, – просто показалось, что надо взять с собой магический ключ.