Огонь души (ЛП) - Фанетти Сьюзен

Прикосновение было нежным и собственническим, и это дало ему новый прилив надежды. Леофрик схватил ее за руку, и сердце его забилось так сильно, что едва не разорвало грудь. Он поднес руку Астрид к губам и поцеловал ее ладонь.

— Ты можешь простить меня?

— Прости, — произнесла она с очаровательно сильным акцентом и низким, но не неуверенным голосом. — Förlåt.

Это слово было достаточно похожим, чтобы Леофрик подумал, что она поняла его и сказала ему, как звучит прощение на ее родном языке.

Он прижал ее руку к своей груди.

— För-låt? — он попытался и был вознагражден еще одной скупой улыбкой.

— А ты можешь, Астрид? Простить?

Она долго смотрела на их соединенные руки.

— Jag förlåter dig. Bara dig (прим. швед. — я прощу тебя. Только тебя).

Она подняла на него взгляд, чтобы проверить, понимает ли он, но хотя Леофрик внимательно слушал, он не понял.

— Ты, — попробовала она на его языке. — Простить тебя.

В ее тоне, и в ее глазах, он увидел, что она имела в виду. Ее прощение было для него одного. Что это будет значить для ее жизни за пределами этой комнаты, он не знал, но сейчас, в эту ночь, Леофрик был достаточно рад, что она может простить хотя бы его.

Но когда он наклонился к ней, намереваясь поцеловать, она высвободила руку и отстранилась.

Возможно, он должен был позволить этому закончиться, но он не мог… После шокирующей жестокости их совокупления у них был этот момент понимания, и он хотел, чтобы его стало больше. Леофрик хотел, чтобы она познала его нежность. Он хотел подарить ее ей.

Поэтому он потянулся к ней, поймав ее руку прежде, чем она успела снова спрятать ее. Когда он потянул ее, несмотря на сопротивление, огонь вспыхнул в ее глазах, и она потянула сильнее. Он крепче сжал ее, не причиняя боли.

— Астрид. Позволь мне доставить тебе удовольствие. Ты понимаешь, что такое «удовольствие»?

Она покачала головой.

Вместо того чтобы прижать ее к себе, Леофрик отпустил ее руку, встал на колени и наклонился к ней. Настороженно сморщив лоб, Астрид смотрела, как он приближается. Когда он взял ее за подбородок и провел большим пальцем по линии шрама, пересекающего ее губы, она не отстранилась.

— Позволь мне показать тебе, — сказал он и приблизил свои губы к ее губам.

Она не сопротивлялась, но и не ответила на поцелуй. Леофрик медленно накрыл ее губы своими губами, пробуя ее на вкус едва заметным касанием языка. Через мгновение она отстранилась — не резко и не слишком далеко. Ровно настолько, чтобы между ними осталось расстояние для вдоха.

— Det är inget, — снова прошептала она.

Он жалел, что не понимает этих слов; Астрид повторяла их снова и снова с тех пор, как они оказались голыми в этой постели, и они казались важными. Но, хотя он и изо всех сил старался разобрать каждый слог, он не мог понять их значения.

— Ingenting (прим. швед. — ничего).

— Я не понимаю, Астрид.

Но Леофрик думал, что понимает, немного. Это было похоже на выражение сопротивления или нежелания — в ее позе и тоне, как ему показалось, он увидел именно это. Она говорила так, словно пыталась убедить себя в чем-то, во что сама не верила.

Она не отстранилась, и он снова поцеловал ее. Если она сражалась с чем-то, он хотел помочь ей в этой борьбе. На этот раз он целовал ее настойчивее, взяв ее голову в свои руки, разжимая языком ее губы.

Ее руки взметнулись вверх и обхватили его за плечи, и Леофрик подумал, что у него, наконец, получилось, но она оттолкнула его. Ее глаза вспыхнули огнем, и она произнесла несколько слов, слишком быстро, чтобы он мог разобрать что-либо, кроме их музыки.

Затем Астрид наклонилась и поцеловала его — жестко, требовательно, яростно, как целовала раньше, до того, как он полностью разделся. До того, как она отскочила от него и свернулась в клубок у его ног.

Хотя это было страстно и очень эротично, Леофрик не хотел, чтобы это жестокое совокупление повторилось. В этом было слишком много боли — для них обоих. Когда она попыталась толкнуть его, чтобы он снова лег на кровать, он схватил ее за руки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

То, что он сделал дальше, было рискованно, но Астрид, казалось, с большим подозрением относилась к его нежности, чем к его силе. Он крепко обнял ее, превозмогая внезапное напряжение в ее теле, и опрокинул на кровать, подмяв под себя.

Она отреагировала именно так, как он и ожидал — борьбой, напряженным выражением лица.

— Nej! — она зарычала и выплюнула еще одну цепочку яростных слов.

Устав от ударов, он схватил ее за запястья и не отпускал.

— Я не причиню тебе вреда, Астрид. Я хочу быть нежным. Ты в безопасности. — Она замолчала, услышав его последние слова, и он подумал, что она, по крайней мере, поняла это, поэтому повторил еще раз. — Безопасность.

В напряженном молчании Леофрик наклонился к ней и слегка коснулся губами уголка ее рта. Проложил дорожку из поцелуев по ее щеке к уху, где снова прошептал «ты в безопасности» и втянул в рот мягкую мочку ее уха.

Астрид осторожно вздохнула, и он почувствовал, как с ее тела спадает напряжение. Эта маленькая победа пронзила его тело, словно сквозь него прошла молния. Он поцеловал ее в шею, позволив своему языку почувствовать вкус ее кожи. Лизнул ее плечо, длинный шрам. Выемку у основания ее горла, глубокий след.

Ее грудь. Каждый раз, натыкаясь на шрам, он внимательно изучал его, пробуя на вкус его длину, проводя языком по гладкой выступающей плоти.

К тому времени, когда он добрался до ее груди, дыхание Астрид было глубоким и медленным, и Леофрик подумал, что если он отпустит ее руки, она не будет сопротивляться. Он поднял голову и увидел, что она настороженно смотрит на него.

— Успокойся, любовь моя.

Ее единственным ответом было спокойствие, которое пришло с очередным вздохом, и он воспринял это как разрешение продолжать.

Несмотря на пересекающие их шрамы — он подумал о трости и плети, разрывающих нежную плоть, и не позволил себе уклониться от этого образа — ее груди были прекрасны. Ни большие, ни маленькие, они были круглыми и полными, а их вершины были розовыми, настолько бледными, что ее кожа казалась опаловой. Вся ее кожа, за исключением шрамов, была светлой и нежной. Такой разительный контраст с ее воинственностью.

Ее соски были маленькими и острыми, и под его пристальным взглядом они сжались и напряглись. Это был первый явный признак ее возбуждения, первый настоящий отклик, который помог Леофрику убедить себя, что они делают все правильно.

Склонив голову, он коснулся этого сморщенного соска языком. Астрид резко втянула воздух, и еще раз, когда он взял ее сосок в рот. Леофрик провел языком по ее коже и отпустил ее руки, подхватив Астрид одной рукой за спину, а другой обхватив ее грудь.

Ее руки легли ему на голову; он почувствовал, как ее пальцы скользнули в его волосы, и улыбнулся, уткнувшись ей в грудь. Она была с ним. Она позволит ему доставить ей удовольствие.

Леофрик сосредоточился на ее груди, неторопливо, нежно лаская ее, наслаждаясь тем, как ее тело постепенно расслабляется в его руках. Астрид почти ничем не выдала своего удовольствия — только расслабилась, глубоко вздохнула и чуть сжала его волосы пальцами.

И все же Леофрик знал, понимал, что дает ей что-то важное. Каждый ее вдох был отрывистее предыдущего, он чувствовал, как бьется ее сердце, заставляя кровь бежать быстрее и быстрее. Ее соски приобрели более глубокий розовый оттенок, а кожа покраснела.

Его рука скользнула ниже по ее животу, к местечку между ног, но Леофрик удержался. Он хотел сначала попробовать ее губами. Он не знал, знала ли она такую ласку — немногие женщины, с которыми он спал, и даже простолюдинки, были шокированы, когда он пытался ласкать их так, — но он знал, что в Черных Стенах ее точно так не ласкали.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Отпустив ее грудь, он продолжил путешествие губами по выступающим ребрам, впалому животу, задерживаясь на каждом шраме, до которого добирался. Самый страшный из ее шрамов пересекал живот чуть ниже линии ребер. Гниль глубоко вошла в эту рану, и Эльфледа вырезала большой кусок плоти, а затем прижгла то, что осталось. Астрид закричала только раз — когда обрабатывали эту ужасную рану. Она была в бреду из-за боли и лихорадки, и этот тонкий, жалкий звук разбил сердце Леофрика.