Откуда пошел, как был организован и защищен мир - Александр Немировский

— Я выбираю армию! — проговорил Дурьйодхана, не задумываясь.

Ведь он знал, что армия Кришны, набранная из племени ядавов, лучшая в Индии.

— Поздравляю тебя с этим выбором! — сказал Кришна, улыбаясь одними губами. Но глаза его как-то странно блеснули.

Не подумал Дурьйодхана о том, что самая сильная армия ничего не стоит, если её кумир и предводитель на стороне противника.

После этого Кришна протянул Арджуне ладонь для рукопожатия, и тот, ощутив её упругость и мозоли, натертые тетивой, понял, что под защитой такой руки можно считать, что победа уже одержана.

1. Кришна посещает Пандавов дважды. Клятва отомстить Кауравам им дана во время первого посещения леса вскоре после злосчастной игры.

2. Кришна представлен в «Махабхарате» двояко — как бог, воплощавший на земле Вишну, и как вождь ряда племен.

Курукшетра

Курукшетра — это поле наше,Милый брат, но мы его не вспашемНе рассеем жизни семенаОбнесем его кровавой чашей,Смертью перекрестим, опояшемКурукшетра... Иначе — война.Курукшетра — это наше поле.Мы его своей засеем болью,Биться будем, чтобы лечь костьми.Сыновей и внуков обездолим,Чтоб из братской крови не такой ли,Как и наш, безумный вырос мир.

Необъятное поле Курукшетра, раз в месяц принимавшее богов и мудрецов для принесения жертв, было занято двумя выстроившимися друг против друга армиями — племенами и народами всей Индии, примкнувшими кто к Пандавам, а кто к Кауравам. Во главе войска Пандавов был Дрихштадьюмна, брат Драупади, орел среди людей. Над его колесницей развевалось белое знамя с изображением распростершей крылья царственной птицы. Кауравов возглавлял старец Бхишма, дед Пандавов и Кауравов.

И оба войска были уже готовы к сражению, и над Курукшетрой уже пролетали со свистом первые пробные стрелы, когда Арджуна, стоявший на колеснице со стягом, изображавшим могучую обезьяну Ханумана, обернулся к своему возничему:

— Взгляни, Кришна! Там мои братья, с которыми я вырос в играх. Им зла и смерти я не желаю. Не могу истреблять я род свой. Не хочу!

Душа Арджуны переполнилась состраданьем, и из глаз его, обжигая траву, лились горючие слезы.

— Опомнись, безумец! — воскликнул Кришна. — Откуда взялась эта напасть, эта тобой овладевая слабость, достойная шудры!? Ты кшатрий, Арджуна! Оставь малодушие слабым. К битве готовься, сокрушитель врагов.

Из груди Арджуны вырвался стон.

— Нет, не враги это, Кришна. Взгляни, среди них почтенные старцы Бхишма и Дрона. Я сидел у них на коленях. В них ты призываешь стрелы направить? Мой дух заблудился. Не знаю, где зло и где благо... Если можешь, развей сомненья мои.

— Изволь, — отозвался Кришна, улыбнувшись одними губами. — Положено быть мне возничим твоей колесницы[1]. Готов я и дух повести, потерявший дорогу, заблудившийся в чаще. Сомненья твои, оправданьем которых сострадание служит, далеки от правды, рожденной природой. В общении с нею мудрец, познающий закон, жалости недоступен. И к смерти он безразличен, как холоду или зною, к голоду или жажде. Ведь то, что успело возникнуть, не в состоянии бесследно исчезнуть. То, чего нет, не может возникнуть. Во власти майи твой взор оказался. Она рассуждения не достойна. Зренье наше должно быть к сущности обращено, а не к тому, что от неё отвращает. Для нас безразличны рожденье и смерть. Бессмысленно состраданье к тому, кто создан для смерти. Возродиться дано и Бхишме, и Дроне. И не все ли равно, от чьей руки им погибнуть. Оберегай свою дхарму, Арджуна! Презирай колебанья, Пандава! Если ты вопреки назначенью судьбы эту битву покинешь, ждет тебя доля, которой ты не достоин. Хула и бесславье отвратительней смерти. Поверь мне — враги, над тобою глумясь, оскорблений не пожалеют. Победив их, ты насладишься властью царя, коль убьют тебя, неба достигнешь. На деяния должен быть дух устремлен — не на созерцанье, от всего, что мешает деянью, свободный. Уравняй для себя неудачу с удачей. Йога уравнению этому имя. Обуздав неспокойную мысль свою йогой, разорвать ты сумеешь круг порочный рожденья и смерти, невозмутимости высшей достигнешь.

И много ещё соображений высказал Кришна, переходя порой о обыденной речи к высокому слогу, в рассужденья входя о различии духа и тела, о долге перед семьей и богами, а также о знаньях сокрытых, о царственных тайнах[2]. В конце же, с Арджуной встретившись взглядом, спросил:

— Отвратился ли ты от сомнений, от жалости, порожденной незнанием?

— С этим покончено, — молвил Арджуна, взгляд отводя. — Разум ко мне возвратился. Готов я данное слово сдержать и выполнить предназначенье[3].

1. Колесница или упряжка в индийской религии — это символ жизни. Возница (сута) тем самым — духовный руководитель.

2. За этими намеками стоят давние, свойственные уже «Ригведе», представления о «тайном», «сокрытом», «сокровенном», «непонятном» языке богов, раскрываемом при их общении с людьми. Но это также язык откровений, используемый самими певцами гимнов (Гринцер, 1998, 7 и сл.).

3. Колебания Арджуны благодаря вмешательству Кришны и его философии действия, были недолгими. Но насколько же выше и достойнее героя причина этих колебаний, чем у отказавшегося от сражения гомеровского Ахилла. Это не личная выгода или обида, а соображения гуманности, благодарная человеческая память.

Индра и Карна

Сильны были Кауравы числом и умением воинов, находившихся в их рядах. Наблюдая с неба за битвой, Индра заметил что Юдхиштхиру терзает боязнь перед силою Карны. И явился он к нему во сне, чтобы сказать: «Не бойся! Я тебя избавлю от страха».

Мало того, Индра сам стал наблюдать за станом, враждебным Пандавам. Увидев, как Карна одаряет брахманов, не отпуская пустым никого, задумал он выманить чудесные серьги и панцирь, делающий врага Пандавов неуязвимым.

Но ничто не сокроется от всевидящего ока Сурьи. Предстал светоносный бог перед спящим сыном в облике брахмана и обратился к нему со словами:

— Выслушай меня, о золотоглазый, и поступи по моему совету. Ведомо мне, что придет к тебе Индра, покровитель Пандавов, прикинувшись брахманом, и, зная, что никогда ты ни в чем не отказывал просящему, будет выпрашивать у тебя мой дар — золотые серьги и панцирь. Предложи ему с почтением любые другие дары, но не эти. Гибель твою замыслил громовержец, знающий, что серьги и панцирь — защита твоя от вражеских стрел.

Поблагодарил Карна великого бога, но твердо ответил:

— Не отвращай меня от обета, великий. Я никогда ничего не жалел для брахманов. И не пугает меня гибель на поле брани — ведь славная смерть в неравной битве стократно достойнее бесславной жизни. Бесславье принесет победа, одержанная надо мной коварством, мне же достанется слава, и вознеся меня в небесные выси, утвердится она в трех мирах — ведь слава подобна второму рожденью, и не жаль мне за неё заплатить жизнью.

— Ты ошибаешься! — возразил сыну Сурья. — Живое живет для живого! Людям свойственно желать славы, не жертвуя жизнью. В славе, о сын мой, нуждаются только живые. Что делать со славой тому, кто стал пеплом? Поверь мне, что мертвому не услышать похвал — живому, не мертвому на земле и во вселенной нужна слава. Возвращаясь на небо, я вновь тебя заклинаю — все соглашайся отдать не расставайся лишь с возникшими из животворной амриты серьгами и панцирем. Лишь тогда ты повергнешь грозного Арджуну в решающей битве.

— О Жарколучистый! — ответил Карна. — Я предан тебе, как никому другому из богов. И склонившись перед тобою, молю тебя не настаивать на своей просьбе. Не могу я отказать брахману. Не могу встретить могучего бога отказом. А Арджуну я сумею победить и отдав Индре серьги и панцирь.

Понял Сурья, что не смог убедить сына. И сказал:

— Но если уж ты твердо решил уступить Индре, то попроси взамен его копье, то самое чудесное копье, которое не знает промаха в своем стремительном движеньи и возвращается к метнувшему его лишь уничтожив всех врагов на поле брани.

С этими словами растворился Сурья в ночном воздухе.

И вскоре произошло то, о чем предупредил Сурья Карему. Внезапно возник перед юношей почтенный брахман и к нему обратился:

— Одари меня, безупречный, золотыми серьгами, знаком своего происхождения. Срежь мне панцирь, в котором ты родился и вместе с которым рос.

— Нет! — решительно произнес Карна. — Проси у меня землю, женщин, коров и жертвенной пищи на много лет, и тебе не будет отказа. Но только не панцирь и не серьги. Да будет тебе известно, что они появились вместе с амритой и предназначены богам.

Но не согласился странный брахман на предлагаемые ему дары и снова требовал себе панцирь и серьги. По этому упорству Карна догадался, кто перед ним, и проговорил с улыбкой.

— Узнаю тебя, владыка богов! Кто другой мог бы настаивать, получая отказ. Скажи мне, зачем тебе эти вещи, дорогие мне с младенчества, если сам ты можешь одарить смертных чем угодно?