Пепел острога - Сергей Самаров

Еще раньше, после поединка с урманским великаном, Овсеню показалось, будто бы он почувствовал в оборотне, во взгляде желтых глаз что-то родное. Сразу это не насторожило, хотя вызвало в глубине души какую-то слегка щемящую тоску, и мысль время от времени возвращалась к ушедшему уже ощущению. И только позже подумалось, что жена его, Всеведа, знала много заговоров, мыслила всегда не так, как большинство людей мыслят, и могла таким образом, превратив дочерей в животных, попытаться спасти их. Возможно, волкодлачка и есть Добряна, хотя у старшей дочери сотника глаза были темно-синими и глубокими, а не желтыми, как у волкодлачки. Но кто знает, как происходит обращение и что с цветом глаз происходит? На этот вопрос только сама Всеведа и могла бы, наверное, ответить. Однако, если это была не Добряна, то отчего же она так яростно бросилась в бой за сотника во время поединка с урманским великаном, а потом преданно потянулась к Велемиру, жениху Добряны, что же она у ног спящего раненого устроилась, словно собралась охранять его покой. Есть во всем этом большая загадка. Но разобраться до конца Овсень не мог из-за недостатка времени и потому оставил дело до лучших времен, и себя не обнадеживая никакими ожиданиями, и другим ничего не сообщая. У него сотня воев на попечении. Надо было делом заниматься. Остальное тем или иным образом разрешится позже, если вообще появится возможность разрешить это, не зная в подробностях сути оборота. В сотне своего ведуна не было, и объяснить возможность или невозможность надуманного Овсенем никто не мог.

Как только вперед ушла разведка из двух конных пар, перед тем, как самому тронуть пятками Улича, сотник осмотрелся, оценивая взглядом результат короткой битвы с дикими скандинавскими грабителями, и тут его внимание привлекла качнувшаяся ветка дерева на опушке леса. Сами по себе ветки, как знал каждый вой сотни, не имеют обыкновения качаться одиночно. Если одна качнется под ветром, обязательно должна качнуться и другая. Если другая не качнулась, значит, первую кто-то непреднамеренно или преднамеренно качнул.

– Живан… – тихо позвал Овсень, не показывая рукой, но указав глазами без поворота головы. – Там… В лесу кто-то…

Это мог быть и урманин, по какой-то причине углубившийся в лес, следовательно, опасный, и такую опасность необходимо было ликвидировать до того, как сотня выступит. Это мог быть и кто-то из беглецов, покинувших во время пожара острог, осторожно блуждающий по лесу, опасаясь попадаться на глаза кому-то. Это мог быть и просто дикий зверь, привлеченный запахом обильно пролитой крови. И вообще мог оказаться кто угодно и что угодно, но оставлять такой знак без внимания было нельзя…

Живан кивнул, небрежно тронул коня пятками и стал неспешно заезжать сбоку, совсем в другую сторону глядя. А рука уже сулицу[74] за древко зажала. Живан с сулицей умел управляться, как никто другой, и даже не всегда метая ее, а используя порой то вместо легкого копья, то даже вместо меча.

– Стрельцы… – только позвал Овсень, совсем не повышая голос.

Те еще стояли рядом с шалашом, все слышали и все поняли. Никто не поторопился, чтобы не спугнуть неизвестную опасность, просто, если посмотреть со стороны, вои стали собираться в дорогу, как и все другие собираются, и потому прошли к своим лосям, некоторые к объекту внимания умышленно спиной встали. Но только они оказались в седлах, как одна рука каждого уже была рядом с налучьем, вторая рядом с тулом. Сотник знал, при необходимости в ладоши хлопнуть только один раз едва-едва успеешь, а девять стрел уже сорвутся с луков и полетят точно в цель. В такие моменты, когда требуется выстрелить быстро и точно и нет времени на выбирание удобного момента, стрельцы обычно не тетиву натягивают, а лук вперед левой рукой выбрасывают, удерживая пальцами другой руки тетиву. В этот момент они сами себе вытянутой левой рукой цель показывают и не промахиваются по ней. Точно так же стреляют и тогда, когда цель приходится искать во время быстрой скачки. Правда, на лосях быстро не скачут, но стрельцы иногда и на лошадей пересаживаются, и противник бывает на лошадях и быстро перемещается. В эти моменты стрельба с указующей руки тоже бывает наиболее эффективна, хотя, конечно, прицельность при таком способе теряется, и потому стрельцы предпочитают пользоваться статичной позицией.

Но приготовления, к счастью, оказались напрасными. Ветка дерева снова шевельнулась, потом раздвинулись кусты, что закрывали ствол того же дерева, и на придорожную поляну вышел и, перешагивая через трупы скандинавов, двинулся прямиком к Овсеню, слегка пошатываясь, косолапый человек невысокого роста, одетый в звериные шкуры, которые русы одеждой могли звать только условно, потому что в их понятии одежда должна быть другой.

Сотник издали только по одной характерной походке, да и по одежде, конечно, узнал шамана из недалекого становища племени коми, которое тоже относили к сирнанам, хотя коми и жили более дикой жизнью, чем пермяки. Шаман, носящий в дополнение к своему длинному и труднопроизносимому собственному имени еще и славянское имя Смеян, частенько наведывался в острог, и потому его все хорошо знали. Знал и Овсень, нередко принимавший Смеяна в своем доме. Вернее, жена сотника Всеведа принимала шамана и имела с ним долгие беседы на темы, которые были совсем непонятны хозяину дома. И потому он разговоры эти никогда не слушал. Но сейчас никто не поехал навстречу шаману, никто не сказал ему приветственного слова, потому что все ждали слов от него, и слов подробных, объясняющих ситуацию. И весь внешний вид шамана говорил: тому есть, что сказать.

Смеян был без обычной своей рысьей шапки со звучными серебряными бубенчиками, вшитыми в матерчатую опушку, спереди волосы были растрепаны и полны репьев, а сзади в разные стороны торчали, как крысиные хвосты, две жесткие косички. Не было в левой руке привычного посоха, обвешенного множественными костяными оберегами рода и становища, а в правой не было главного шаманского инструмента, без которого он никогда не мог обходиться, – бубна. Даже в Куделькин острог шаман всегда приходил с посохом и бубном. Меховая одежда, которую шаман не снимал даже летом, во многих местах была порвана и высвечивала голое худое тело, местами ободранное и расцарапанное.

При виде такого растрепанного и помятого шамана Смеяна с растерянным и окровавленным лицом даже Овсень слез с Улича и шагнул ему навстречу. Другие вои с лосей и лошадей не слезли, но сразу создали круг, внутри которого оказались друг против друга сотник с шаманом.

– Что с тобой такое случилось, Смеян? – спросил сотник сразу, хотя раньше при визитах шамана в острог, когда приглашал его к себе, пользовался обычаем самих сирнан, которые сначала угощали гостя, и только потом, если считали это возможным, задавали вопросы. Сейчас ни пригласить было некуда, ни угостить особо было нечем, и вопросов у всех накопилось через край. Да и самому Смеяну, несомненно, хотелось что-то рассказать, и именно ради этого он шел к русам.

– Я не знаю… – растерянно произнес шаман. – Я пришел в Куделькин острог пожаловаться и увидел, что с острогом стало… Почувствовал людей здесь и сюда пошел…

– Ты увидел нас с горы? – удивился сотник, хорошо знающий, что с горы, на которой стоял острог, этот участок дороги и леса не просматривался.

– Нет, я не увидел, я – почувствовал…

Смеяну прощались такие странности, которые вызвали бы дополнительные вопросы к кому-то другому. Шаман, он и есть шаман, он чем-то сродни волхвам и ведунам, и потому с ним разговаривать следует не как с простым человеком.

– А на что ты жаловаться пришел? – задал естественный вопрос десятник Живан, тоже хорошо знающий шамана.

– У нас в становище всех убили. Третьего дня еще. Приплыли дикари с соломенными волосами и всех убили. У них очень сильный колдун, и мы не могли ни сопротивляться, ни убежать. Я хотел остановить их своим заклятьем, только один раз в бубен ударил, когда колдун взмахом руки вихрь вызвал, и меня смяло, как шапку, меня по всем кустам таскало, потом просто выбросило в кусты на далекий берег. И уже без шапки. Меня не убили, наверное, только потому, что за мертвого приняли. Я половину дня и ночь мертвым лежал. Сам думал, что мертвый. Когда я встал, однако, в становище уже не было никого живого.

– Они кого-то забрали с собой? – мрачно спросил сотник.

– Только трех девушек. Остальных всех убили. Трех девушек среди убитых не было. Я следы смотрел. Их в лодку увели. Большая лодка.

– А вас сколько всего было? – спросил Живан.

– Десять, десять, и еще половина.

Это был обычный для сирнан способ счета.

– У нас убили больше, пока нас не было, – заметил Овсень. – А мы убили их еще больше. Ты видишь? Мы наказали их и за твое становище, Смеян. Твоим сородичам будет спокойнее в верхнем мире – они отомщены.

– Я не о мести пришел просить. Сирнане не любят мстить. Кто плохо сделает, тому самому бывает потом плохо. Я пришел пожаловаться, чтобы и с другими так не поступили. А где колдун? – спросил шаман. – Его тоже убили? Я хотел бы посмотреть на его бубен. Он очень сильный колдун, и бубен у него должен быть хороший.