Тайные войны спецслужб - Игорь Атаманенко

Первоначальная притирка характеров с коллегами кончилась не в пользу Александра Огородника. Возможно, виной тому были его самоуверенная надменность и снисходительно-покровительственное отношение к окружающим.

Когда кто-нибудь из них обращался к нему с рабочим вопросом, у него во взгляде уже стоял немой укор: «Ну что ж ты, даже этого не знаешь… Впрочем, а можно ли от тебя вообще чего-нибудь путного ожидать? Ты не только плывешь по течению, тебе еще и в спину дует попутный ветер — твое знатное происхождение и связи!».

Словом, вскоре Огородником овладело чувство стадного одиночества.

Спасение от ненавистного коллектива он находил только в своей борьбе на два фронта и, как это ни покажется странным, в общении в ходе конспиративных встреч со своим куратором из Комитета полковником Н-ским.

Последний в Стахановце был восхищен его темпераментом авантюриста и поэтому безоглядно благоволил своему подопечному. Кроме того — дерзость провинциала, покорившего столицу, быстрота в мыслях и движениях и отчаянно продувной вид. При всем том полковник нисколько не сомневался, что его агент — один из тех, кто торопится жить, да так, чтобы, высосав весь сок из апельсина, корки оставить для неудачников…

Где-то в глубине души полковник даже завидовал умению агента держать себя на людях и одеваться.

Действительно, Огородник, весь сияющий победоносный и важный, выгодно отличался от других агентов, которые были на связи у Н-ского, как выделяется райская птица на сером утином дворе.

Лишенный природного вкуса и не разбиравшийся в цветовой гамме галстуков, платков и вообще тканей, Н-ский нередко прибегал к совету и помощи своего агента, чтобы выбрать какую-нибудь вещицу в подарок жене или дочерям.

Однако по прошествии нескольких месяцев увлечение Н-ского своим новым агентом диаметрально изменилось, он стал трезвее воспринимать его, а со временем даже осторожничать в общении с ним.

Причиной тому послужил шквал донесений от других агентов, работавших со Стахановцем в одном управлении МИДа. Содержание всех донесений было вариацией на одну тему — как плох и отталкивающе неприятен новый сотрудник.

Все негласные источники как один отмечали заносчивость, неуживчивость, высокомерие Огородника и его неумение ладить с коллективом. Можно было, конечно, положить под сукно все эти «писульки» и не придавать им значения, сославшись на субъективность источников, тем более что по работе претензий к Огороднику не было, но…

Во-первых, вся полученная Н-ским информация исходила от агентов, состоявших в родственных связях с чиновниками со Старой площади. Поделись агенты впечатлениями об Огороднике со своими высокопоставленными домочадцами, пошли бы телефонные звонки по спецсвязи, что само по себе не только неприятно, но и требовало бы принятия каких-то мер.

Во-вторых, кроме эмоций, в донесениях присутствовали и факты, на которые полковник как профессионал контрразведки не мог не обратить внимания: частые отлучки Огородника с рабочего места, не вызванные служебной необходимостью, после которых он возвращался крайне возбужденным, нервным и даже, что обычно совсем не было свойственно Стахановцу — каким-то испуганным.

А тут еще циркуляр, подписанный самым высоким руководством Второго главка (контрразведка Союза), досконально проверять всех недавно вернувшихся из-за границы дипломатов на предмет их возможной причастности к массовой утечке информации особой важности из недр МИД СССР к американцам. В общем, было над чем призадуматься полковнику Н-скому…

Для начала, а скорее, для собственного успокоения Н-ский решил посоветоваться с генералом С-вым, заместителем начальника американского отдела Второго главка. Но понимания не встретил.

— Какая, к черту, Колумбия! В твою вотчину, управление общих международных проблем, за последние полгода получили назначение шесть дипломатов, до этого проработавших по году и более в США… Вот среди кого надо искать шпиона, а не размениваться на мелочь, на сотрудников, работавших в Колумбии! Колумба он нашел, видите ли! Может, ты с его помощью хочешь открыть для Комитета Америку и выйти на ЦРУ?! Ты всех вернувшихся из Штатов проверил? Нет?! Ступай и немедленно бери их в плотное изучение. «Наружка», «прослушка», все — по полной программе, не мне тебя учить… А Стахановца своего выбрось из головы или оставь до лучших времен… Он — не тот Колумб, которого мы ищем как источник утечки информации к американцам… Я тебе больше скажу, он приглянулся самому министру, да-да, не смотри на меня так! Сам Андрей Андреевич Громыко на него глаз положил, хочет взять к себе референтом…

В общем, действуй, но смени вектор поиска!

Несмотря на полученную от старшего товарища отповедь, Н-ский решил действовать на свой страхи риск.

Вернувшись в свой рабочий кабинет в «высотке» на Смоленской площади, он первым делом собрал все агентурные сообщения, фигурантом которых был Стахановец, и сложил их в отдельную папку.

На обложке жирно вывел фломастером — «Колумб». Прихлопнул сверху ладонью, подумал: «Ну и что с того, что он станет референтом Громыко? Да пусть будет хоть апостол Петр, для контрразведки он всего лишь объект! Пока объект наблюдения, а там — видно будет…».

Весна 1977 года выдалась на удивление дружной и теплой. Снег сошел уже в марте, и ветер носил по столичным улицам и площадям тучи песка — остатки антиобледенительной смеси, которой в течение всей зимы в изобилии посыпались тротуары и проезжие части улиц.

Все ждали, когда зарядят весенние дожди, но… И тогда на улицы по распоряжению московского градоначальника выкатили полчища поливальных машин: надо же было как-то спасаться от свалившейся на москвичей напасти!

…Около трех часов пополудни полковник Н-ский, сытый и благостный, вышел из мидовской столовой на пятом этаже высотки на Смоленской площади и размеренной поступью направился в свой кабинет.

Попадавшиеся навстречу девчушки-секретарши приветствовали полковника, как ему казалось, с каким-то ехидно-насмешливым прищуром во взгляде.

И тут Н-ского осенило: «Проклятая молния на гульфике, наверняка опять разошлась, а я теперь, как голый на эскалаторе, выступаю по мидовским коридорам с расстегнутой мотней, все исподнее — наружу!

Говорил же агенту Джорджу: привези мне кримпленовые штаны, но не с капроновой молнией, а как положено — с металлической! Так нет же, черт его побери, купил что подешевле… Сэкономил, стервец! И на ком?! Сколько ведь я для этого Джорджа добрых дел сделал! Да если б не я, он до сих пор бы числился в невыездных! И вот те на, отблагодарил за то, что я устроил ему поездку в Италию… Секретуткам на посмешище! Стоило два раза надел, эти штаны с проклятой капроновой молнией — расходится, и все тут! Сегодня целое утро с нею промаялся, чуть на работу не опоздал… Нет, положительно, надо заглянуть в туалет, посмотреть, все ли в порядке, уж больно вызывающе смотрели на меня эти… прости Господи, секретутки!».

Полковник решительно толкнул дверь туалета и застыл в оторопи. Стоя в одних носках перед раковиной, Александр Огородник мыл башмаки!

Пожалуй, Н-ский меньше бы удивился, если бы застал своего агента совершенно голым в туалетной комнате. А тут на тебе!.. Его агент, Стахановец, как всегда одетый с иголочки, ухоженный и надушенный какими-то импортными благовониями, в галстуке, который разве что в западном журнале мод и встретишь, стоит в носках перед умывальником и моет свои туфли!

— Как? Вы, Александр Дмитриевич, моете свои башмаки?! — вместо приветствия ошалело произнес Н-ский.

Стахановец, с трудом скрывая неприязнь, посмотрел на своего шефа по делам конспиративным в висящее над умывальником зеркало и процедил сквозь зубы:

— Алексей Иванович, вы неоригинальны! Точно такой же вопрос задал генерал Грант своему шефу Абрахаму Линкольну… Ну вы, конечно, знаете, о ком идет речь… Гражданская война Севера и Юга в Соединенных Штатах, Линкольн — президент, генерал Грант — его подчиненный, командующий Северной группировкой войск..

Так вот, когда Грант застал Линкольна за мытьем собственных башмаков, он был удивлен не менее вашего и задал точно такой же вопрос… И вы знаете, как на это отреагировал президент Линкольн? «Да! — ответил он, — я мою свои башмаки, а вы чьи башмаки моете?». На этом их диалог был исчерпан, у Гранта более не возникло никаких вопросов…

— Послушайте, Александр Дмитриевич, вы почему позволяете себе такой тон в разговоре со мной?! — Н-ский захлебнулся от ярости.

— Да нет, Алексей Иванович, я себе позволяю лишь одно — мыть собственные башмаки, а вот вы… Что вы себе позволяете? Что? Вымыть собственные туфли в мидовском туалете — это уже государственное преступление?! Тогда увольте! Получается, что мы с вами в заурядные, бытовые процедуры вкладываем совершенно различный смысл…