Что такое психотерапия - Джей Хейли

На следующей неделе, когда мать пришла к терапевту одна, она сказала, что иногда по ночам ее покойный супруг поднимается по лестнице и ложится рядом с ней в постель; затем он вздыхает и уходит. Наверное, мать не призналась бы в этом, если бы психотерапевт не отреагировал так спокойно на воображаемые разговоры мальчика со своим отцом. Тут Уркхарт просветил ее насчет того, что она, положим, уже и так знала, сказав, что одинокие люди иногда видят родственников, по которым очень скучают. Визиты прекратились.

В данном случае терапевт должен был поставить четкую терапевтическую цель. Ему нужно было решить, должен ли он обучить мать тому, как правильно воспитывать сына, или дать мальчику возможность максимально реализовать свой потенциал и заинтересовать мать чем-то другим помимо ребенка. Каким образом обучение матери воспитательским навыкам помогло бы достичь этой цели? Ей нужно было не обучение, а сын, способный реализовать свой потенциал.

Модель показательного случая 2

Родители привели в детскую консультативную клинику двух своих детей: четырехлетнего мальчика и трехлетнюю девочку. Проблемы были у обоих детей. Мальчик, находясь вне дома, все время кричал и вопил как резаный; а его младшая сестра ему подражала. Родители безуспешно старались справиться с детьми, и между ними возникали явные конфликты из-за их воспитания. В тот день супервизором был я, и, так уж случилось, я был раздражен поведением некоторых терапевтов, которые снисходительно поучали матерей. Я задался вопросом, возможно ли изменить поведение детей и стиль воспитания у взрослых, не используя прямого обучения матери каким бы то ни было приемам воспитания, ничего не рассказывая ей о теории научения и подкреплении. Именно эту задачу я поставил перед терапевтом. Психотерапевт могла разговаривать с матерью о любых взаимоотношениях в ее жизни, кроме отношений с детьми; помимо этого психотерапевт не должна была давать матери никаких советов по поводу воспитания детей. Задача был не из легких, потому что дети вели себя ужасно. Муж вначале уклонялся от прихода на терапию, что делало задачу еще более сложной. Психотерапевт обсуждала с матерью взаимоотношения матери с мужем и ее матерью, но о детях не было сказано ни слова. После нескольких сеансов дети были способны настолько отделиться от матери, что могли играть без нее в приемной, пока мама разговаривала в кабинете с психотерапевтом. Кроме того, они перестали кричать.

Когда поведение детей улучшилось, вспыхнул конфликт между супругами. Муж, явно почувствовав, что жена уделяет ему меньше внимания, заявил, что они больше не могут позволить себе посещать терапию. Прямо на сеансе жена гневно заявила, что она и так уже слишком много терпит от мужа, — такую жалобу она высказала впервые. После этого психотерапевт встретилась с мужем отдельно и уговорила его чаще выходить куда-нибудь вместе с женой. Вместе посещая терапевтические сеансы, муж и жена разрешили свои проблемы, а дети стали вести себя настолько хорошо, что их приняли в детский сад.

Работая над этим случаем, терапевт ни разу не попыталась учить мать ее родительским обязанностям, хотя мать, очевидно, полагала, что в этом и заключается забота терапевта, так как сказала кому-то, что в консультативной клинике, в которой они были до этого, ее учили воспитывать детей. Во время терапии женщина говорила о том, как ей необходимо быть последовательной в воспитании детей, как она и ее муж нуждаются во взаимной поддержке, как ей хочется, чтобы ее собственная мать дала ей совет, но не вмешивалась в воспитание детей, о том, как необходимы детям любовь и внимание. И все это она, похоже, знала без всякого обучения.

В отношении этого случая и супервизор, и психотерапевт предположили, что родители и дети запутались в неудачной организационной последовательности. Когда с помощью указаний последовательность была изменена, изменились и дети. Следовательно, предположение оказалось верным.

Терапевт должен принять на веру, что родители знают, как быть родителями. Важные знания о воспитании детей они получают от родственников, друзей, соседей, из телевизионных передач, журналов и т. п. Если родители плохо выполняют свои обязанности, то скорее всего повреждена их семейная система, а не мыслительные процессы. Цель состоит в том, чтобы применить имеющиеся знания. Можно предложить родителям конкретную технику воспитания ребенка, чтобы мотивировать их на определенные действия, но это не означает, что они не знают, как быть родителем и с чего начинать. Некоторые терапевты считают обучение родителей неотъемлемой частью терапии, но если родители чувствуют снисходительное отношение к ним со стороны терапевта или полагают, что их обвиняют в некомпетентности, они будут страдать и противиться дальнейшей терапии. В то же время обучать родителей воспитанию детей, если они об этом просят, вполне приемлемо. Однако верить в то, что обучение становится причиной изменений, было бы наивно.

Модель показательного случая 3

Позвольте мне привести пример обучения другого рода. Я прогуливался по холлу клиники, когда меня остановил один обучающийся из Испании и сказал: «Я только что вытащил 13-летнего мальчика из постели его матери. Раньше он всегда спал только с ней». Обучающийся был явно доволен своим успехом. Я знал, что многие терапевты в подобном случае стараются объяснить матери, как тяжело ей одной и какие чувства ответственны за ее желание спать с сыном в одной постели. Они говорят это прямо или подразумевают это, поскольку уверены, что мать необходимо научить быть родителем. Однако, если матери рассказать про ее желание спать вместе с сыном, она почувствует, что поступает неправильно. Чего же терапевты хотят этим достичь? Я спросил обучающегося: «Ну, а как вы это сделали?» Он ответил: «Я подумал, что он уже слишком большой, для того чтобы спать вместе с мамой, поэтому я начал размышлять над тем, как это изменить. Я встретился с матерью наедине и сказал, что хотел бы по секрету сделать одно предложение. Я сказал, что ее сыну уже 13 лет и по утрам у него, возможно, уже есть эрекция, поэтому будет очень неудобно, если у него вдруг случится эрекция в присутствии матери. Я сказал, что, по моему мнению, было бы лучше, если бы он спал отдельно. Она сказала, что я прав, и он действительно смущается. Она даже заметила, что по утрам он отворачивается от нее. Теперь она заставит его спать в другом месте».

Я считаю, что подход этого начинающего терапевта был разумной формой обучения, направленной на исполнение терапевтического правила, гласящего, что клиента никогда нельзя заставлять себя чувствовать еще более несчастным или виноватым, чем он уже себя чувствует.

Выводы

Вероятно, обучение и образование в терапевтической сфере отличаются от таковых в других сферах. Если мужчина построил мост, а мост обрушился, то кто-то должен обучить его, как построить более прочный мост. Когда он будет строить свой следующий мост, эти знания пойдут ему на пользу. Однако если у мужчины нарушены отношения с женщиной, то терапевт, который учит его, как улучшить эти отношения, не обязательно сделает его жизнь более мирной. По-видимому, обучение людей общению или тому, как им жить, не приводит к таким же очевидным успехам, как обучение в вещественном мире. Другими словами, как сказал однажды мой коллега: «Если вы пнете ногой камень, вы сможете рассчитать дальность и траекторию его полета. Если вы пнете собаку, ваши расчеты будут не столь надежны». То же самое можно сказать про обучение клиентов их личным взаимоотношениям: живые объекты сильно отличаются от мостов.

Так каким же правилам мы должны следовать, обучая клиентов? Я предлагаю следующие тезисы.

1. Так как в наше время многие молодые люди уверены, что жизнь меняется слишком быстро, чтобы можно было доверять словам старших, то они часто стараются найти себе терапевта-сверстника. Если терапевт является специалистом в какой-то области, то он обязательно должен учить клиентов в смысле предоставления им информации, в которой они нуждаются. Например, несомненно, разумно рассказывать клиенту о СПИДе, если ты хорошо знаешь этот предмет. Но это совсем другое, нежели говорить матери, как плохо она воспитывает своих детей, и ждать при этом, что эта информация ее изменит.

2. Если терапевт не в силах удержаться от интерпретаций и поучений, он должен быть совершенно убежден, что внедряемые идеи позитивны.

3. Если терапевт не может не быть педагогом, он может видоизменить свою навязчивую тягу к поучениям, ограничив себя в желании объяснить клиенту его мотивы.

Действительно ли прошлое определяет настоящее?

Вплоть до середины XX в. в психотерапии считалось само собой разумеющимся, что события прошлого определяют события настоящего. Например, фобия, навязчивость, тревога рассматривались как способы поведения, перенесенные в настоящее из прошлого опыта, но ставшие в настоящем неадекватными. Если человек: страдал такой навязчивостью, как беспрестанное мытье рук, считалось очевидным, что он пережил в прошлом некое событие, породившее страх, а страх в свою очередь сделал подобное поведение необходимым. Если мужчина слишком много пил, то семья, в которой он вырос, объявлялась дисфункциональной. Идея о том, что человек реагирует беспомощностью на стимулы из прошлого, большинство из которых он не осознает, оказала влияние на образ мыслей как в сфере самой психотерапии, так и за ее пределами. Так, если в наше время женщина не испытывает удовольствия от сексуальных отношений, она часто уверена в том, что, должно быть, в детстве подверглась сексуальным домогательствам, даже если она ничего об этом не помнит.