Протоколы сионских мудрецов - Владимир Бурцев

Свод губернаторских отзывов по возбужденному министром вопросу подлежал рассмотрению особой комиссии, которая в то время еще не была образована, причем цель и направление работ этой комиссии оставались совершенно неопределенными и загадочными.

Выполняя поручение В. К. Плеве, мне пришлось привести в некоторую систему отрывочные сведения и наблюдения свои по поводу бессарабских евреев, а также придти к выводам, которые в то время показались смелыми, так как они являлись осуждением временных правил 3 мая 1882 года, составленных, как известно, при ближайшем участии Плеве, в качестве директора департамента полиции. Странно вспомнить теперь, после заявления первой Государственной Думы по поводу необходимости полного гражданского равноправия, о скромных надеждах наших евреев, в 1903 году, относительно возможности некоторого частного расширения их прав, и дарования им некоторых «льгот», как евреи тогда еще называли ослабление применяемых к ним специальных ограничительных и карательных законов.

А после того, как наше министерство, в ответ на думский запрос, не высказало по поводу вопроса о равноправии никакого возражения, странно вспомнить и о том впечатлении, которое произвела в петербургских канцеляриях, моя скромная и умеренная записка, в которой не упоминалось ни об уничтожении черты оседлости, ни о праве евреев покупать имения, ни о праве их занимать государственные должности.

Если бы вопрос о равноправии евреев был у нас не только поставлен, но и разрешен, я не стал бы вводить последующей главы в свои воспоминания. Но при настоящем положении дела, когда вопрос этот еще находится на весу, некоторое освещение его, с точки зрения существующих законов и на основании местных наблюдений, пожалуй, не будет лишним.

Пути, по которым русское правительство водило в течение полутораста лет русских евреев, поистине неисповедимы. Если, с одной стороны, еще в XVIII веке, одна из русских императриц «не ожидала от врагов Христа интересной прибыли», то, в том же столетии, её преемница видела в евреях тех «среднего рода людей, от которых государство много добра ожидает», указав им обращение к занятиям «торгами и промыслами».

Законодательство XIX века, поскольку оно касалось евреев, представляет собой созданный влиянием различных течений водоворот, в котором крутилось русское еврейство, неожиданно получая и беспричинно теряя разнообразные права. Так, например, евреям черты оседлости, в начале XIX века, разрешено было курить вино и держать на откупе питейную продажу повсеместно; затем — только в городах; затем — опять в селах. В половине столетия, винные промыслы были снова запрещены в селах евреям всех сословий, но затем сделано исключение для евреев, содержащих откупа. Через 15 лет евреи получили право торговать вином на общем основании и арендовать винокуренные заводы; через 11 лет право это было ограничено, а лет через 15 — евреи фактически были совершенно устранены от торговли хлебным вином.

Другой случай:

Желательные торговцы и промышленники — евреи сделались, через несколько времени, желанными земледельцами и землевладельцами. В начале XIX века им разрешили покупать земли; в тридцатых годах их стали усиленно поощрять к приобретению земель разными льготами, как-то: свободой от воинской повинности, от подушной подати и т.п. Но затем эти земли у евреев начали отбирать. Когда, с 1862 года, евреи получили право покупать земли и угодия, принадлежавшия к помещичьим имениям, последовал указ, запрещавший евреям покупку таких земель в 9-ти губерниях. В 1882 году было приостановлено совершение на имя евреев купчих крепостей на земли в черте оседлости, а в 1903-м евреи лишены были права покупать земли повсеместно.

Еще пример:

В начале XIX века «особый комитет», ограждая население от евреев, потребовал выселения их из деревень, а через 5 лет, другой комитет пришел к убеждению, что евреи в сельской местности не только не вредны, но полезны, и решительно высказался за оставление евреев на местах. Однако, в 20-х годах, евреев выселили из деревень 4-х губерний и, хотя в тридцатых годах выселение прекратили, но в 40-х оно было возобновлено по соображениям «военного» характера. Затем евреев, живших в сельских местностях, перестали тревожить, пока не были изданы правила 1882 года, запрещавшие евреям селиться вне городов и местечек. Тогдашний министр внутренних дел, известный по данному ему прозвищу «Меentiг-расhа», с чисто игнатьевским лицемерием мотивировал новое запрещение желанием правительства оградить евреев от христиан.

Переходя к тому времени, которое я описываю и оставаясь в пределах тех фактов и наблюдений, которые послужили материалом для представленной мной записки, я прежде всего упомяну о том, что в Бесарабии, в 1903 году, проживало около 250 тысяч евреев, составлявших примерно 11 процентов всего населения губернии. Пятьдесят лет тому назад, в русской Бесарабии евреев насчитывалось только 78 тысяч, но за то и все число жителей губернии не превышало в то время 710 тысяч душ. Таким образом, прирост евреев, в данном случае, стоит на одном уровне с общим ростом населения.

Бесарабия включена в число губерний так называемой черты еврейской оседлости, в которой евреям жить разрешено. Таких губерний, не считая Царства Польского, имеется пятнадцать, и потому нередко приходится слышать мнение о том, что жалобы евреев на стеснение их «чертой» неосновательны, что им не может быть тесно на обширном пространстве богатых земель юго-запада России.

Такое утверждение неосновательно. В действительности, наши евреи не только лишены земли, как хозяйственно-промышленной ценности, но и тесно ограничены в пользовании землей, как пространством для жительства и передвижения.

Правила 3 мая 1882 года запрещают евреям селиться вне городов и местечек. В частности, бессарабские евреи, после этого срока получили возможность избирать для жительства лишь 10…12 городов и около 30-ти местечек, а потому правильнее было бы считать, что не губерния, с её четырьмя миллионами десятин, а лишь ничтожная площадь усадебной земли, помещенной в городских и местечковых планах, составляет действительную черту оседлости бессарабских евреев.

Но выжимание евреев из сельских местностей и стремление заставить их «вариться в собственном соку» не ограничилось мерами, направленными против новых сельских жителей. Правительство принялось, систематически и упорно, сгонять в города и местечки тех евреев, которых правила застали в селах. С этою целью ряд местечек был переименован в села, а к оставшимся городам и местечкам стали применять искусственное сужение территории. Естественный рост поселения не касался евреев, для которых новая городская черта, не входившая в утвержденный план, признавалась сельской местностью.

Сенату пришлось однажды разрешать дело по жалобе еврея, выселенного из дома, угол которого выступал за черту утвержденного городского плана.

Одним из наших губернских правлений подвергнуто было сомнению даже право еврейских покойников пребывать в сельских местностях. Правила 3 мая, по толкованию означенного учреждения, не давали права хоронить еврейских мертвецов вне городской черты. Однако, устройство кладбища в городе также не разрешалось, и потому в данном случае пришлось, в виде исключения, расширить еврейские права.

В то же время, под высшим руководством губернских правлений, велась против живших в сельских местностях евреев оживленная партизанская война. Рассыпанным по губернии полицейским чинам была указана цель кампании: обращение возможно большего числа прежних жителей сел в новых поселенцев и затем выдворение их к месту приписки на основании майских правил. Что же касается средств, пускаемых в ход для достижения намеченной цели, то самые остроумные из них имели место именно в Бесарабии, а потому я буду пользоваться здесь исключительно примерами из практики бессарабского губернского правления Уструговскаго времени.

В семью евреев, издавна живших в сельской местности, возвращался отбывший срок военной службы солдат. Он признавался поселившимся вновь, и выдворялся на место приписки, в город или местечко, из того села, где он родился, где провел детство и юность и где безвыездно продолжали жить его родители. Второй брат, найдя себе невесту в еврейской семье соседнего села, оставался некоторое время после свадьбы у тестя. Он считался в виду этого потерявшим право возвратиться к себе домой и, так как, вместе с тем, он не приобретал права жить в селе у новых родственников, то его с молодой женой выселяли в город. Затем доходила очередь и до отца семейства. Если он, по торговым делам, уезжал из сельской местности и отсутствие его было замечено, а пребывание в городе показано в полицейских сведениях о прибывших, то возврата в село для него не было: он мог взять свой скарб, но обязан был вслед затем переехать в то городское поселение, к которому он был приписан.