Дитя фортуны - Элис Хоффман

Но Лайла решила, что все равно их достанет, не так, так этак, и вытрясет из них все. Плевать, что они теперь старики. Она схватит мать за плечи и будет трясти ее до тех пор, пока не треснут ее хрупкие кости. Она будет смотреть отцу в глаза, даже если он почти ничего не видит. Одевшись, Лайла спустилась в холл гостиницы. Было около десяти часов утра. Ее шерстяное пальто оказалось слишком легким для нью-йоркской зимы. И, даже сев в такси, Лайла никак не могла согреться. Сообщив водителю адрес, она откинулась на сиденье. Город стал каким-то запутанным и словно вырос: в нем появилось больше машин, больше огней и больше страха. Когда они приехали по старому адресу, Лайла не нашла своего дома, и водителю пришлось сделать четыре круга, прежде чем она поняла, что дома больше нет. Все старые здания из темного кирпича были снесены, их место заняли новые жилищные кооперативы. Лайлу охватило странное чувство: она приехала на улицу, где прожила много лет, но вместо этого оказалась в незнакомом месте. Заставив водителя сделать еще один круг, Лайла судорожно решала, что делать дальше. Ее охватила паника. В голову лезли всякие мелочи из прошлой жизни: номера автобусов, которые ходили в центр; цветы, которые соседи высаживали в уличные вазоны; трещины в асфальте, которые нужно было обходить по дороге в ближайшую кондитерскую.

— Вам это в копеечку влетит, — предупредил ее водитель. — Хотя мне-то что!

— Дома больше нет, — сказала Лайла.

Ее голос прозвучал как-то тихо и тонко, словно ей опять было восемнадцать и она была такой застенчивой, что боялась громко спрашивать клиентов в ресторане, чего они хотят на ланч.

— Да-а, бывает, — посочувствовал водитель. — Может, попробуем другой адрес?

Они поехали на Третью авеню, но, когда водитель собирался свернуть за угол, Лайла попросила его не останавливаться. Проезжая мимо того места, где когда-то стоял ее ресторанчик, Лайла опустила боковое стекло. По вечерам, выйдя из ресторана, Хэнни всегда поворачивала на запад. Иногда, выглянув из окна, Лайла видела, как она разглядывает на рынке овощи в ящиках, выбирая кочан капусты, или тычет костлявым пальцем в три великолепных яблока, а затем вытаскивает кошелек, пристегнутый булавкой в кармане черной юбки.

Все это время Лайла думала, что найдет Нью-Йорк таким же, каким его оставила. За окном ее спальни, на карнизе, будут сидеть голуби, каждую пятницу мать будет готовить мясо в чугунной сковороде, доставшейся ей еще от бабки. Небо по ночам будет черным, как чернила, в комнатах будет слишком жарко, в коридоре — холодно, а на Третьей авеню, за маленьким столиком в углу ресторана, за пятьдесят центов можно будет узнать что угодно. Словно купив билет от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка, можно купить и все то, что когда-то потерял. Оставался только один адрес: квартира ее дяди и тети на Восемьдесят шестой улице. Это были родители Энн, теперь уже глубокие старики. Когда-то Лайла проводила у них каникулы. Взрослые все время сидели в гостиной, прихлебывая вино и заедая его маленькими яблочными пирожными. Детям была предоставлена спальня, где они могли беситься, сколько душе угодно.

Энн, старшая из сестер, обычно уходила в свою маленькую комнатку. Через стену было слышно, как она включает радио и слушает всегда одну и ту же музыку — Фрэнка Синатру. Из-за этого она давно стала предметом насмешек сестер, которые называли ее девчонкой Фрэнки. Однажды, когда кузины совсем разошлись и, открыв окна, принялись швырять в прохожих жеваными газетными шариками, Лайла спустилась в холл и, осторожно приоткрыв дверь, ведущую в комнату Энн, заглянула внутрь. Играло радио, Энн лежала на кровати и что-то писала в дневнике. Заметив Лайлу, она вскочила и резко захлопнула дверь прямо перед ее носом. Лайле тогда было двенадцать, и поскольку ей было очень одиноко, она не ушла, а так и осталась стоять под дверью. Именно тогда она дала себе слово, что больше никогда не будет ходить в гости к родственникам. И вот когда родители собрались уходить и позвали ее, она уже сидела у входной двери в пальто и шапке.

Она больше никогда не приезжала в тот дом. Но когда водитель остановил возле него машину, Лайле показалось, что все это было только вчера. Она вошла в подъезд. В холле было темно, как и в то время, когда волосы Лайлы были такие длинные, что, даже заплетенные в косу, доставали до пояса. Родители, как всегда, ссорились, поэтому Лайле приходилось, встав на цыпочки, самой дотягиваться до звонка.

Все утро Лайла обдумывала способы найти свою дочь. Иногда, когда такси застревало в пробке, Лайла уже не могла вспомнить, зачем сюда приехала. Здесь, в холле, выложенном черно-белой плиткой, гулко разносились шаги. В тусклом свете все казалось неясным и расплывчатым, и Лайле пришлось дважды прочитать фамилию Вебер — девичью фамилию ее матери, — прежде чем она убедилась, что такая действительно есть в списке жильцов. Итак, кого-то она уже нашла.

Лайла позвонила. В домофоне раздался треск, и женский голос из квартиры на шестом этаже спросил: «Да?»

— Это я, — ответила Лайла, словно ее ждали, — Лайла.

Снова зашипел домофон, и вдруг раздался щелчок — дверь открылась. Лайла бегом бросилась к лифту. Поднявшись на шестой этаж, она тихо стукнула в дверь. Сердце бешено колотилось, и, когда щелкнул входной замок, Лайле почудилось, как что-то щелкнуло у нее внутри, точно кость сломалась.

Дверь была закрыта на цепочку. Сквозь щелку Лайлу разглядывала какая-то женщина. Лайла сразу узнала свою тетю. Та ничуть не изменилась.

— Надо же, это ты, — сказала женщина.

Это была не тетя, а кузина Лайлы, и впервые с приезда в Нью-Йорк Лайла почувствовала, как в ее душе родилась надежда, совсем как тогда, когда она умоляла Ричарда в последний раз свозить ее на Манхэттен. Она вошла в прихожую, где на нее сразу повеяло прошлым. И если бы мимо нее прошла кузина-подросток и заперлась в своей комнате, чтобы в одиночестве слушать пластинки, Лайла ничуть бы не удивилась.

— Наверное, я кажусь тебе старухой, — сказала Энн. — На Манхэттене быстро стареешь. Когда родители переехали во Флориду, я поехала с ними, но жить там уж больно дорого, так что пришлось вернуться.

Лайла старалась вникнуть в то, что говорит кузина, но у нее ничего не получалось. Она изо всех сил сдерживала себя, чтобы не закричать.

«Я приехала сюда спрашивать, — говорила она себе. — Мне просто нужны адрес и имя». Ей нужна была ее дочь.

— Я вышла замуж, потом развелась и взяла девичью фамилию, — тараторила Энн. — Если б я жила в Коннектикуте, ты меня ни в жизнь бы не нашла. Его звали Старч. И как это меня не насторожило!

Лайла хотела заговорить, но не смогла.