Меня зовут Дамело. Книга 1 - Инесса Ципоркина

Индеец смотрит на то, как длинный, верткий язык тщательно собирает кровь — его кровь — и произносит полушепотом:

— Я не звал тебя. Супайпа.

— Знаешь, — улыбается владыка нижнего мира, — лучше зови меня Мореход.

Глава 9

Анестезия долороза

— А кто кричал-то? — Дамело оглядывает храмовое пространство и замечает три женских фигуры, склубившиеся в углу в узел, словно змеи по весне.

— Показалось, наверное, — задушенно бормочет Тата. — Никто не кричал. — Глаза у нее пустые и вроде как обращенные внутрь, точно после гипнотического сеанса. Или удара по голове.

Лишь после ее слов Сталкер и Маркиза разжимают руки — хотя так и хочется сказать «кольца», выпуская мадам Босс. Та встает, отряхивая безнадежно измаранное, измятое, истрепанное платье. Дамело вдруг осознает: все эти дни, что бог Солнца провел со своим любовником, а их странная компания провела в мареве запоя, пьяного сна и похмельных пробуждений на сдвинутых стульях и сырых мхах, платье на Тате было свадебное — о таком мечтают девочки, играя в принцессу или невесту, в принцессу-невесту. Перевернутая кружевная чаша с длинным треном, который таскался за Без-пяти-минут-Эдемской, пока не истаскался в лохмотья. И сейчас пышный туалет, раскрашенный во все цвета грязи, едва держится на растянутом корсаже, сползая с плеч, будто змеиная шкура.

— Считай, что это я кричал, — усмехается Мореход. — Я очень нервный. И чувствительный.

Их шуточки и отнекивания вызывают стойкое недоверие: индеец отчетливо слышал женский крик. И стоило кечуа войти в Уака-де-ла-Луна,[94] как его бросили на пол и здорово бы помяли, не подоспей вовремя Амару. Зачем? В нижнем мире так здороваются? И как Супайпа оказался в храме Луны? Да еще в момент, когда сюда пришла Тата… в сопровождении Сталкера и Маркизы…

— Ты прогнал Маму Килья? — быстро спрашивает Дамело. — Они привели ее сюда, к жертвеннику, а ты не дал ей войти в смертное тело?

— Очень ей нужно смертное тело, — кривится инкский бог, помогающий рождению новой жизни, которого пугливые белые произвели в чин сатаны. — Ей и в своем хорошо. И вообще негоже богам играть в человечьи игры.

— О чем ты?

Боги любят говорить загадками, стиснув зубы, уговаривает себя Дамело. Не злись, тебе не пристало злиться на богов, ты же не белый.

— Тебя ведь часто разводят на ревность? — вопросом на вопрос отвечает Мореход. — Когда ты понимаешь: брошенная тобой женщина флиртует с другим, надеясь тебя вернуть?

Дамело застывает, вспоминая улыбки, расточаемые золотым богом всем вокруг — а больше всего Диммило, влюбленному дураку Димми.

— Инти хочет показать Маме Килья, что у него есть… — Определение димкиной роли во всей этой божественной комедии застревает поперек горла.

Супайпа похлопывает Дамело по плечу: молодец, чувак, схватываешь на лету. С этим странным божеством, ведущим себя запанибрата, индеец чувствует себя иначе, чем с остальными. Может, потому, что они похожи. Когда Мореход включает воду в кране, погребенном под слоями такыра,[95] запустив руку прямо в окаменевшую грязь, Дамело подходит и становится рядом. Он разглядывает их отражения в зеркале, единственном, не пострадавшем при превращении клозета в храм Луны. И не может не подивиться своему сходству с повелителем Хурин Пача: оба они высокие, широкоплечие и мускулистые, только Супайпа скорее жилистый, чем накачанный; у обоих длинные черные волосы, собранные на затылке в неряшливый хвост, но шевелюра Морехода побита сединой, словно снегом припорошена; за три дня свадьбы богов Дамело отрастил густую синеватую щетину, такую же, как та, что украшает подбородок инкского дьявола; и, наконец, глаза — наглые, раскосые, в густых девичьих ресницах, темные до бездонности… Но не успевает индеец приглядеться к цвету глаз Супайпы, как тот моргает и радужка меняет цвет на подсвеченный алым, кровянистым оттенком янтарь.

И все равно они похожи, точно отец и сын. Больше, чем родня Дамело по крови.

— Разбил я тебе лицо, разбил, — усмехается владыка нижнего мира. — Ну хоть нос не сломал.

— Зачем? — интересуется кечуа.

— Мама Килья бы тебе мозги испекла. Когда истинная природа богов прорывается в средний мир, от живого остаются тени. — Голос у Супайпы скорее усталый, нежели назидательный.

— Рассказывайте. Всё. Быстро! — приказывает Дамело Сталкеру и Маркизе, будто собакам команды отдает. Да они и есть собаки. Гончаки змеиной матери.

И те рассказывают. Как им было велено завлечь невесту бога в Уака-де-ла-Луна, который возник подле Уака-дель-Соль[96] сразу после согласия Таты продолжать церемонию. Тласольтеотль знала: брошенная невеста согласится на позорный брак, знала заранее. Как они приволокли мадам Босс в эту грязищу и держали мертвой хваткой, не зная, чего и ждать, пока не услышали гул и не вздрогнула земля, сбрасывая людишек с себя, сваливая в угол, словно ненужный хлам. Как вспыхнуло все кругом нестерпимо ярким светом и они вжались друг в друга, зажмурясь и не дыша. Как услышали шипение, переходящее не то в вой, не то в скулеж — будто крик белоликой сипухи, разрывающий ночь, усиленный в тысячи раз и способный убивать.

— Богини очень импульсивны, — бормочет Супайпа.

— Ты велел ей уйти? — допытывается индеец.

— Ей велишь, — ухмыляется Мореход. — Потом выйдешь из реанимации и велишь еще раз. Парень, где твой индейский пиетет? Богам не может приказывать никто, даже другие боги! В том-то вся и проблема…

Дамело представляет, каково оно — жить абсолютно свободным — и вдруг принимается хохотать. До слез, до боли в груди, до бессильно подгибающихся колен.

— Инти сказал мне… о-о-ох… — Одной рукой он цепляется за край умывальника, другой утирает мокрое от слез лицо. — Сказал, что Диммило свободен, а мы — нет. Так сказал, точно мы с ним чьи-то рабы. Ну ладно, я, предположим, раб. Его раб. А сам он? Выходит, тоже? Я чуть не взорвался, пытаясь понять, он-то — чей? А выходит, и я, и он — рабы самих себя. Мы себе приказываем и сами себя ослушаться не смеем.

— А хорошо было бы, если Мама Килья ему приказала. Уж она бы наше солнышко усмирила, — рассеянно кивает демон, явно думая о своем. — Да только не в ее это власти, в теле она, не в теле…

Индеец больше не пытается проникнуть в хитросплетения дьявольских дум. Это похоже на корни, срастающиеся во тьме в неразрывные клубки и тянущиеся к центру мира — или ИЗ центра мира. Если Амару не в силах распознать, зачем Мореход бросает человека наземь — чтобы вышибить из него дух или чтобы защитить от гибели — то последнему Сапа Инке и подавно не понять замысел бога. Богов. Лишь после того, как божества используют тебя, увидишь, смертный: все к тому и шло. С самого начала и до самого конца. Просто ты верил, будто сумеешь увернуться и прийти туда, куда хочется тебе. Не сумел. У богов отличная хватка и безупречный GPS.