В водовороте - Алексей Писемский

- Проси! - сказала она как-то беспокойно лакею.

Миклаков вошел.

Княгиня подала ему свою беленькую ручку.

- Вы, вероятно, у мужа были? - спросила она его.

- Нет, я не был у него сегодня, - отвечал Миклаков уже несколько и мрачно.

- А я полагала, что вы не застали его дома, - продолжала княгиня, все еще думавшая, что Миклаков приехал к князю.

- Я даже не заходил к нему, - отвечал тот.

Княгиня дальше не знала, что и говорить с Миклаковым, и только попросила его садиться и сама села.

Миклаков некоторое время вертел шляпою.

- Я, собственно, явился к вам... - начал он, немного запинаясь, - не от себя, а по поручению князя.

- От мужа? - спросила княгиня с испугом и вся краснея в лице.

- От него-с! - отвечал Миклаков. - Мы с князем весьма еще недолгое время знакомы, но некоторое сходство в понятиях и убеждениях сблизило нас, и так как мы оба твердо уверены, что большая часть пакостей и гадостей в жизни человеческой происходит оттого, что люди любят многое делать потихоньку и о многом хранят глубочайшую тайну, в силу этого мы после нескольких же свиданий и не стали иметь никаких друг от друга тайн.

Княгиня начала почти догадываться, что хочет этим сказать Миклаков, и это еще больше сконфузило ее. "Неужели же князь этому полузнакомому человеку рассказал что-нибудь?" - подумала она не без удивления.

- А в силу сего последнего обстоятельства, - продолжал Миклаков, - я и сделался невидимым участником ваших бесед семейных и пререканий.

Удивлению княгини пределов не стало.

- Признаюсь, я вовсе не желала бы, чтобы кто-нибудь был участником в наших семейных отношениях, - проговорила она.

Миклаков пожал на это плечами.

- Тут вам нечего ни желать, ни опасаться, потому что из всего этого, если не выйдет для вас некоторой пользы, то во всяком случае не будет никакого вреда: мне вчерашний день князь прочел ваше письмо к нему, которым вы просите его возвратить вам любовь его.

Княгиня окончательно запылала от стыда и смущения.

- И князь поручил мне сказать вам, - говорил Миклаков с какой-то даже жестокостью, - что как он ни дорожит вашим спокойствием, счастием, но возвратиться к прежнему чувству к вам он не может, потому что питает пылкую и нежную страсть к другой женщине!

Княгиня при этих словах из пылающей сделалась бледною.

- С недобрыми же и нехорошими вестями пришли вы ко мне! - проговорила она.

- Что делать! - произнес в свою очередь невеселым голосом Миклаков. Но мне хотелось бы, - прибавил он с некоторою улыбкою, - не только что вестником вашим быть, но и врачом вашим душевным: помочь и пособить вам сколько-нибудь.

- Нет, мне никто и ничем не может пособить! - произнесла княгиня, и слезы полились по ее нежным щечкам.

- Будто?.. Будто печаль ваша уж так велика? - спросил с участием Миклаков.

- Очень велика! - отвечала ему княгиня.

- Гм!.. - произнес Миклаков и после того, помолчав некоторое время и как бы собравшись с мыслями, начал. - Вот видите-с, на свете очень много бывает несчастных любвей для мужчин и для женщин; но, благодаря бога, люди от этого не умирают и много-много разве, что с ума от того на время спятят.

- А это бывает же? - спросила княгиня.

- Бывает-с это! - отвечал ей Миклаков торопливо. - И, по-моему, лучшее от того лекарство - самолюбие; всякий должен при этом вспомнить, что неужели он все свое человеческое достоинство поставит в зависимость от капризной воли какого-нибудь господина или госпожи. Нас разлюбили, ну и прекрасно: и мы разлюбим!

- Хорошо, разлюбим; а как не разлюбляется? - возразила княгиня.

- Что за вздор: не разлюбляется! - воскликнул Миклаков. - Для этого, мне кажется, стоит только повнимательнее и построже вглядеться в тот предмет, который нас пленяет - и кончено!.. Что вам, например, по преимуществу нравится в князе?

Княгиня некоторое время затруднялась отвечать на такой вопрос.

- Ум, конечно? - подхватил Миклаков.

- Разумеется, ум, потому что мужчина прежде всего должен быть умен, проговорила княгиня.

- Совершенно верно-с... Жаль только, что женщины иногда совсем не то принимают за ум, что следует!.. В чем именно, по-вашему, ум князя проявляется?

- Как вам сказать, в чем... Каждое слово его показывает, что он человек умный.

- Гм... слово! - повторил Миклаков. - Слова бывают разные: свои и чужие, свое слово умное придумать и сказать очень трудно, а чужое повторить - чрезвычайно легко.

- Так неужели вы думаете, что князь все говорит чужие слова? - спросила княгиня с некоторым оттенком неудовольствия.

- Я тут ничего не говорю о князе и объясняю только различие между своими словами и чужими, - отвечал Миклаков, а сам с собой в это время думал: "Женщине если только намекнуть, что какой-нибудь мужчина не умен, так она через неделю убедит себя, что он дурак набитейший". - Ну, а как вы думаете насчет честности князя? - продолжал он допрашивать княгиню.

Та даже вспыхнула от удивления и неудовольствия.

- Господи, вы уж его и бесчестным человеком начинаете считать!.. Худого же князь адвоката за себя выбрал, - проговорила она.

- Я опять-таки повторяю вам, - возразил Миклаков, - что я желаю только знать ваше мнение, а своего никакого вам не говорю.

- Какое же тут другое мое мнение будет; я, без сомнения, признаю князя за самого честного человека!

- То есть почему это так? Может быть, потому, что, имея семьдесят тысяч годового дохода, он аккуратно платит долги по лавочкам и по булочным?

Княгиня опять вспыхнула.

- Нет, не потому, - сказала она явно сердитым голосом, - а вот, например, другой бы муж всю жизнь меня стал обманывать, а он этого, по своей честности, не в состоянии был сделать: говорит мне прямо и искренно!

- Что ж прямо и искренно говорить!.. - возразил Миклаков. - Это, конечно, можно делать из честности, а, пожалуй, ведь и из полного неуважения к личности другого... И я так понимаю-с, - продолжал он, расходившись, - что князь очень милый, конечно, человек, но барчонок, который свой каприз ставит выше счастия всей жизни другого: сначала полюбил одну женщину - бросил; потом полюбил другую - и ту, может быть, бросит.

- И все мужчины, я думаю, такие! - сказала княгиня.

- Нет, не все мужчины такие, - произнес Миклаков.

- Кто же? Вас, что ли, прикажете считать приятным исключением? спросила его колко княгиня.

- Да хоть бы меня, пожалуй! - отвечал ей нахально Миклаков.

Княгиня пожала плечами.

- Скромно сказано! - проговорила она опять с насмешкой.

Ее не на шутку начинали сердить эти злые отзывы Миклакова о князе. Положим, она сама очень хорошо знала и понимала, что князь дурно и, может быть, даже нечестно поступает против нее, но никак не желала, чтобы об этом говорили посторонние.

Миклаков с своей стороны видел, что он мало подействовал на княгиню своими убеждениями, и рассчитал, что на нее временем лучше будет повлиять.

- А что, скажите, чем вы занимаетесь?.. На что тратите вы ваш досуг? спросил он ее.

- Да ничем особенно не занимаюсь, - отвечала княгиня.

- Читаете что-нибудь?.. Музыкой много занимаетесь? - продолжал Миклаков спрашивать.

- Прежде много занималась, а теперь и та наскучила.

- Значит, только и делаете, что оплакиваете утраченную любовь вашего недостойного супруга?

- И того нет: для меня решительно все равно, утратила я его любовь или нет, - произнесла княгиня, сильно досадуя в душе на князя, что он подводит ее под подобные насмешки.

- Но надобно же, однако, на что-нибудь приятное и занятное направить вам ваше воображение, - говорил Миклаков.

- Я направлю его к богу и буду просить у него смерти, - отвечала княгиня.

- Э, пустяки - смерти просить!.. А в карты, скажите, вы любите играть? - спросил ее Миклаков.

- Люблю! - сказала протяжно княгиня.

- Ну, хотите, я буду ходить к вам в карты играть, серьезно, по большой?.. Буду вас обыгрывать, - благо у вас денег много.

Княгиня усмехнулась. Она это предложение Миклакова приняла сначала за шутку.

- Прикажете или нет? - настаивал тот.

- Пожалуй, ходите, - отвечала, наконец, княгиня.

Ей самой немножко улыбнулась мысль о подобном времяпрепровождении.

- Так, так, значит, на том и покончим! - произнес он, уже вставая и протягивая княгине на прощанье руку.

Та ему ничего не отвечала и только подала ему тоже свою руку.

Миклаков ушел.

Княгиню страшным образом удивило и оскорбило такое посольство от князя. "Разве сам он не мог побеспокоиться и написать ей ответ?.. Наконец, просто сказать ей на словах?.. Зачем же было унижать ее еще в глазах постороннего человека?" - думала княгиня и при этом проклинала себя, зачем она написала это глупое письмо князю, зная по опыту, как он и прежде отвечал на все ее нежные заявления. С настоящей минуты она начала серьезно подумывать, что, в самом деле, не лучше ли ей будет и не легче ли жить на свете, если она разойдется с князем и уедет навсегда в Петербург к своим родным.