Фебус. Ловец человеков - Дмитрий Старицкий

– Только если проездом заскочим. Матросы уже три дня Иниго несут. Догоним. Кстати, где лошади и стрелок, который его опекал? – повернулся я к шкиперу.

– Лошади здесь, сир, – поклонился он. – Все четыре андалузца. В конюшнях этой таверны. А вот стрелок – на корабле. Он ранен в ногу арбалетным болтом. Правда, в мякоть, но ходить пока еще не может. Много крови потерял. Слаб.

– Еще раненые на корабле есть?

– Как не быть, – горестно откликнулся шкипер.

– Тогда почему Лопеса понесли домой, а не лечат вместе со всеми?

– Он сам так пожелал, сир, – сказал сержант. – Шкипер не посмел ему противоречить. Иниго – знатный сеньор и придворный.

– А чего его пешком понесли, не могли носилки на лошадях соорудить, как мне?

– Пешком меньше трясет носилки, сир. А скорость примерно одинаковая, что кони носилки несут, что люди.

– Что там у нас еще запланировано здесь? – спросил я, потому как известие о беде Иниго все остальное выбросило из головы.

– Хунта общины ждет встречи с вами, сир, – подсказал алькайд цель нашего путешествия.

– Давай их сюда, тут посовещаемся, – перевел взгляд на сержанта. – А вы готовьте коней к походу. Трактирщик – вина! Какое у тебя самое лучшее.

И стрелкам, которые все еще держали шкипера за локти, приказал:

– Отпустите его.

Как только шкипера освободили, я сказал ему:

– Прошу нас извинить. Недоразумения случаются всегда. И вы по-прежнему на моей службе. Так?

– У меня с вами контракт на фрахт до конца сезона, сир, – угодливо поклонился шкипер.

Кланяется, улыбается, зараза, а по его продувной харе явственно читалось, что он предпочел бы немедленно разорвать контракт, даже потеряв деньгами. А вот хрен ему по всей морде. У меня на этот «корапь» появилась идея. Надо ее только с легистом обкатать по дороге.

Шато Дьюртубие вырастало на наших глазах из-за плоского холма почти на самой римской дороге, которая тут делала плавный поворот. Круглые башни со свинцовыми крышами, похожими на шлемы-шишаки, соединены короткими стенами. Все построено из серого дикого камня. Даже не замок – шато, и не манор, у которого башни только по углам, а просто бастилия какая-то. Ярко выраженного донжона я не увидел. Моря с этого места уже не видно, и замок обрамляли зеленые горы, поросшие старым лесом.

Трубач из беарнских стрелков загудел в рог только тогда, когда я, наклонившись под полуспущенной решеткой, въехал на замковый двор, где мои амхарцы уже прижали лошадью к правой воротной башне ошарашенного стражника, вооруженного короткой алебардой, которую он от страха не знал куда девать. Его испуганные глаза стреляли по сторонам из широкого выреза старенького покоцанного барбюта, ища куда бы спрятаться от этих страшных черных рыцарей. Ну так неси службу как следует, чтобы от неожиданности в штаны не класть. Нынче вам не давеча…

Хозяин замка – представительный чернявый мужчина лет за сорок, успевший опоясать мечом простую кольчугу, держал в руках салад с откинутым забралом и появился на крыльце донжона, который в замке все же оказался, но невысокий такой. Выскочил он, правда, когда последний валлиец проскакал воротный туннель и, осаживая мула, притулился к строю своих собратьев у внутреннего фаса стены замка.

Впрочем, последним во двор Дьюртубие неторопливо въехал на беломордом ослике нотариус города Сибур, которого мы силком вытащили из его конторы, когда проезжали мимо него по городку. Легист надоумил.

За хозяином в дверях показался молодой человек лет двадцати с охотничьей рогатиной в одной руке и с павезой, расписанной бело-сине-зеленым триколором – в другой. Такой же крепкий и чернявый, но в отличие от отца – кудрявый. То, что они близкие родственники, было видно сразу.

– Чем обязан такому заезду? – рыкнул барон аки тигра.

Судя по хозяйскому окрику, никем другим он оказаться не мог.

– Преклони колени перед своим сеньором! – с вызовом продекламировал виконт де Базан.

– Мой сеньор – руа франков! – Барон гордо вскинул подбородок.

– Уже нет, мон шер, – ласково и с улыбкой встрял я в разговор. – Мы с моим дядей махнулись, не глядя: все мои виконтства в Этампе и Шампани – на все его виконтства южнее Гаронны. Несколько неравнозначный обмен, скажу я вашей милости, но разве особо поспоришь с руа франков Луи Одиннадцатым? Вы же знаете, насколько он упрям. Позвольте представиться: дон Франциск Первый, Божьей милостью рей Наварры, суверенный принц-виконт Беарна, принц-соправитель Андорры, конде де Фуа и Бигорр, командор ордена Горностая и прочая, и прочая, и прочая…

И, не слезая с седла, слегка склонил голову чуть налево, чтобы не было это поклоном как таковым, а всего лишь салонным жестом.

Марк при этом развернул за мной мое знамя, поведя им из стороны в сторону для лучшей узнаваемости.

– Барон Педро Дьюртубие, сеньор Уррюнь, ваше величество.

Барон отвесил мне самый настоящий придворный поклон, отмахнувшись вместо шляпы шлемом. Впрочем, перья присутствовали. Целых три и все белые. Из страуса выдернутые; возможно, даже живьем.

– Могу я осмелиться предложить вашему величеству вина с дороги? – предложил любезный хозяин.

– Лучше сидра, – ответил я, соскакивая с кобылы. – Нам нужна свежая голова при решении государственных вопросов.

– Какие государственные вопросы могут быть в нашем захолустье, – стал прибедняться барон.

– Я прибыл сюда до вашей милости принять у вас оммаж и фуа за вашу баронию.

– Но, ваше величество, я связан оммажем с руа франков, который я дал ему лично восемнадцать лет назад, на этих самых камнях, – топнул он ногой о брусчатку двора, – когда мой монарх гостил в этом замке.

– Сеньор у вашей земли поменялся. Увы, барон: «Род приходит, и род уходит, а земля пребывает вовеки». Так что это уже не ваша земля, а моя. Такова структура момента. И чтобы она снова стала вашей, от вас требуется принести мне тесный оммаж. Не меньше.

– Прошу вас и вашу свиту пройти в трапезную, ваше величество. О ваших воинах и конях позаботятся.

И барон сделал вполне куртуазный приглашающий жест.

– Базан, Фларамбель, Микал, Ллевелин, шут, пажи, легист и нотариус – со мной, остальные ждут во дворе. – И я подмигнул Эрасуне.

Сержант кивнул в подтверждение, что замок обязательно будет им взят под охрану и оборону.

Марк молчаливо двинулся за мной, отдав знамя кому-то из беарнских стрелков. Без приказа. Не драться же мне с ним?

Амхарцы остались у ворот, только спешились. Стражник баронский был уже без алебарды. Но все такой же ошеломленный неожиданным вывертом судьбы.

Хоть я виду не подавал, когда входил в баронскую трапезную, но зол я был основательно. А что прикажете чувствовать, когда почти целого короля под собственным знаменем тормозят какие-то баронские таможенники на сибурском берегу Нивели, требуют каких-то пошлин, дорожных и мостовых сборов, на таком хлипком основании, что тут домен короля Франции. И это после того как свои таможенники в порту и на северном берегу Нивели отсыпали мне почти два кило серебра, которое все равно должно было отправиться в мое казначейство.

Попинали их по моему кивку амхарцы древками копий. Больно, но без членовредительства, только чтобы место свое осознали и гавкали из будки с разбором.

После чего легист предложил прихватить с собой городского нотариуса. Я согласился. Гнать надо такого барона, у которого таможенники мало того что тараканы беременные, да еще и берега потеряли от жадности.

Правда, пока протряслись три километра в седлах до замка, градус моего гнева малость утишился, и разрушать все вокруг вдребезги пополам я не стал.

В трапезной барон первым делом представил нам свое семейство.

Жену, высокую – выше мужа на полголовы – дородную брюнетку под кружевной мантильей, которая только добавляла ей роста, и в пышных юбках на широкой талии. Троих сыновей и дочь.

Сыновья все как под копирку бароном сделанные, только рост у них пока еще разный. Меня что-то царапнуло, какое-то несоответствие, пока не понял, что возраст старшего сына вполне уже рыцарский, а младшие по обычаю должны уже где-то пажами служить, а барона – наоборот, окружать отпрыски родни и хороших знакомых для приготовления тех к рыцарскому званию. А этого нет, что странно. Возможно, это как-то характеризует барона, только вот мне пока этого не понять.

Дочь барона также отличалась высоким ростом, но была ниже маменьки. Стройна, так же как мать жгуче чернява, и с очень хорошей фигурой, которую не портило даже ужасно пошитое парчовое платье, скорее всего, перешитое из материного или даже бабушкиного одеяния.

Глядя на это семейство местной аристократии, особой зажиточности я не почувствовал. Мебель для пятнадцатого века можно сказать антикварная, сработанная на века еще до Столетней войны. Посуда, выстроенная напоказ на полках, даже не серебряная – оловянная, давно не чищенная. Явно парадная, каждый день они с нее не едят. На стенах никаких картин и гобеленов. Зато много разнообразной формы щитов с тремя горизонтальными полосами (белой, зеленой и синей), из-за которых веером торчали разнообразные копья, дротики и сулицы, оформленные в виде римского «трофея». Щиты венчали старинные шлемы, в основном на темы различных турнирных «ведер» и «жабсов».