Моя жизнь со Старцем Иосифом - Ефрем Филофейский

Мы старались строго соблюдать наказы Старца об Иисусовой молитве вслух, о внимании к помыслам, о молчании. И что в результате происходило? Если брат все это соблюдал, можно было видеть, как он орошал землю слезами, даже когда шел по естественной нужде. Он шел спать — и сон не брал его из-за слез. Только он открывал глаза — память смертная становилась у изголовья. Чем бы он ни занимался, ум внимал духовному. Вот плод послушания!

Итак, прилагал ли этот человек труд, когда плакал, когда текли слезы? Нет. Эти слезы, бывшие, в сущности, духовным веселием, приходили потому, что человек не мог удержать внутри себя благословения Божия. Или, скорее, не мог скрыть созревшего плода, принесенного трудами послушания.

Я помню, что, когда я был новоначальным, изредка приходили письма от моей матери. После того как послание проходило цензуру Старца, он мне говорил: «Возьми-ка, почитай его и ты». И прибавлял: «Напиши ей пару слов». И я писал: «Мы здесь, мама, не умываемся водой. Мы умываемся слезами. Плачем — и так омываем свои лица».

* * *

Я никогда не забуду случившееся со мной очень страшное, [49] исключительное происшествие, бывшее, конечно, по молитвам Старца Иосифа.

Я был тогда еще послушником — в годы беззаботности, о которых часто вспоминаю. На первой седмице Великой Четыредесятницы мы жили отдельно друг от друга. Из-за усиленного подвига, из-за многих трудов я очень исхудал и ослаб, сильно болело в груди. В пятницу я вышел в пустыню, на скалы, один и собирал траву.

Я говорил Иисусову молитовку вслух, когда вдруг услышал некое тихое псалмопение, почувствовал радость и у меня случилось, не знаю как, некое восхищение ума на Небо. Конечно, Божественное не передается человеческим языком. Вот все, что я могу сказать немногими словами: ум мой был захвачен, и я оказался в ангельском месте, посреди ангельских чинов, конечно, без тела, одной душой, одним умом. Там ангелы пели вокруг Престола Божия, и я тоже славословил Бога. Я пришел в то состояние, которое бывает, когда человек умирает и душа его идет на Небо, когда мы переходим в иную жизнь. Я пребывал в каком-то изумлении, в неизреченной радости.

Это состояние длилось немногие минуты. Это было такое наслаждение, радость и блаженство, что если бы оно продолжалось хотя бы десять минут, то вряд ли я сохранил бы рассудок! То есть, рассуждая по-человечески, вряд ли моя душа осталась бы во мне, что-нибудь случилось бы со мной, столь крепкой и сильной была благодать, сладость, блаженство, извещение иной жизни. Сейчас мой ум в замешательстве, и если я буду его принуждать сказать, что в точности со мной происходило, я только его утомлю. Это было неимоверно!

Поэтому говорят, что человеческое естество не может вынести сверхъестественного. Поэтому апостол Павел открывает нам: Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2:9).

Я думал о том, что эта благодать часами и днями пребывала с великими отцами, потому они и не ощущали усталости, молясь всю ночь. Так святая Ирина Хрисовалантская [50] воздевала руки в молитве на закате солнца, а сестры опускали их ей на следующий день, когда Бог освещал и согревал ее лицо.

Боже мой! Что это было? Я на одно мгновение стал другим человеком. А представьте себе, каково будет в иной жизни, если в этом состоянии человек останется навечно! Поэтому апостол Павел сказал: Нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас (Рим. 8:18). Скорби, искушения, лишения — что бы ни претерпел человек ради любви Божией, все это совершенно не стоит вечных благ, уготованных Богом для претерпевших, и не может быть даже сопоставлено с ними.

Я был послушником, когда со мной произошел этот страшный случай. Я не был пустынником. Я жил со Старцем, имел заботы, терпел наказания. Ох как наказывал меня Старец! Нынешним послушникам даже во сне такое не может привидеться. Однако именно этот труд даровал мне такую благодать Божию.

Конечно, все это было достоянием Старца, от которого немного перепало и мне. Это были его молитвы, имевшие силу низводить благодать Святого Духа. У него было великое дерзновение. То, что он говорил, сбывалось. Мы это видели постоянно: Бог его слышал и посылал Свои благословения. Все это было плодом его трудов. Он посвятил всего себя Богу и предал всего себя подвигу. Мы слышим, читаем о подвигах святых, которые совершались во время оно. Однако этот человек имел такую же благодать и в наши дни. И как апостолы познали Христа и Его чудеса, так и я, живя рядом: этим человеком, своими глазами видел и познал вещи, о которых мы читаем только в книгах.

Итак, кто понудит себя к послушанию, молитве, молчанию, к исполнению духовных обязанностей, к трезвению, тот соразмерно приложенным усилиям познает и благодать Божию, ибо Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13:8).

* * *

В один из дней я делал печати для просфор, [51] и наступил час, когда нужно было остановиться, поменять воду, довести ее до кипения, погрузить в воду печать и затем пройтись по ней по второму разу. В это время мы могли делать еще что-нибудь. И когда я продолжал говорить Иисусову молитву вслух, молитва Старца подействовала таким образом, что я душой почувствовал себя так, как, должно быть, чувствовал себя Адам в раю до падения. Это было чем-то таким, чего никто не смог бы выразить. И достойно удивления, что я не говорил молитву умно, я говорил ее вслух, хотя и непрестанно. Я был один. Но если бы слышал рядом и другого брата, молящегося вслух, это мне помогало бы еще больше. Потому что, ели бы я отвлекся и мои уста остановились, я, слыша его, начал бы молиться снова.

Несмотря на то что я был один, я исполнял наказ Старца о молитве вслух. Ибо мы верили, что его слова не пустые, но имеют значение и силу, и на основании этой веры исполняли его слова. Нас не волновало, рядом Старец или нет. Чаще всего его рядом не было. После 1953 года, когда мы переселились из Малого скита Святой Анны, мы видели Старца обычно лишь в полдень, когда приходили на трапезу, вечером, когда клали ему полон, и когда брали его благословение, чтобы служить литургию. И все. Но, пребывая одни, мы как бы имели Старца рядом с нами, поэтому продолжали делать все, что должно.

Иисусова молитва не прекращалась, и помысл не мог нас обмануть и начать бродить там и сям. Почему? Потому что, раз Старец сказал, мы должны были слушаться. Вот я сам зачем пришел сюда? Если бы не пришел слушаться, то сидел бы в миру. И если я пришел не для того, чтобы стать монахом — не по внешности, не по черной одежде, но внутренне, тогда зачем я вообще сюда пришел? С какой целью? Чтобы делать что? Изучать ремесло? Что мне здесь изучать? Я пришел сюда, чтобы изучить искусство из искусств и науку из наук. Мы все пришли, чтобы стать учеными в духовном, в монашеском смысле, а не в мирском.