Безумная одержимость - Даниэль Лори

находилась рядом, я мог сосредоточиться только на том, что от нее пахло искушением. Как что-то, чему я хотел поклоняться и унижать одновременно.

Ей просто нужно было ткнуть пальцем в это единственное место — в мою слабость, — чтобы заставить меня потерять контроль. Она была права насчет моей матери. Я мог только представить выражение ее хорошенького личика, если бы она знала, что я был тем, кто избавил эту суку от ее развратных чертовых страданий.

Я не сдавался больше десяти лет. Десять лет коту под хвост из-за одной чертовой девушки. С таким же успехом я мог бы излить ей Шекспира из-под окна.

В следующий раз, когда она заговорит со мной, мне просто нужно будет занять ее рот чем-то более продуктивным. Образ ее, стоящей на коленях и смотрящей на меня мягкими карими глазами, заиграл у меня в голове. Это вызвало прилив жара к моему паху. Кровь застучала в ушах.

Стиснув зубы, я отогнал эту фантазию.

Не твоя.

Смесь ярости, сожаления и облегчения загорелась в моей груди.

Я мог бы так быстро все изменить. Сделать ее одинокой девушкой. Заставить ее желать меня. Сделать моей. План начал плестись у меня в голове, и почувствовав дрожь в руке, все еще сжимающей ее горло, я быстро закрыл это.

Ее пульс быстро забился, выражая ее страх — но глаза, они были полны вызова. Триумфа.

— Айова, да?

Горькое веселье наполнило меня. Она была послана на эту землю, чтобы раздражать меня, унижать. Я не знал ни одного проклятого человека, который хотел бы быть униженным.

Я крепче сжал ее.

— Я скажу тебе это только один раз, милая, не морочь мне голову. Обещаю, в следующий раз я не буду таким милым.

Я убил бы любого, кто спровоцировал бы меня, как она. Но почему-то мысль о ее безжизненном теле заставила мой желудок сжаться в отрицании. Мне часто хотелось, чтобы она стала проблемой, которую я мог бы просто заставить исчезнуть — хотя, как ни странно, ее смерть всегда была для меня тяжелым «нет».

Она выглядела скучающей.

— Скажи что-нибудь по-русски.

Это был момент, когда я хотел бы занять ее рот чем-то более продуктивным.

Я отпустил ее грубее, чем следовало, и тут же возненавидел себя за то, что почувствовал укол сожаления. Не могу убить ее. Даже не могу причинить боль. Что, черт возьми, я буду с ней делать? Мой член тут же взял верх, мелькнув в моем сознании ее образами, обнаженной на моей кровати, задницей вверх, головой вниз, когда она сжимала простыни и умоляла меня о большем.

Очевидно, у меня имелись кое-какие идеи.

Но что-то более глубокое было вовлечено — какая-то чужеродная, внутренняя потребность, которую я не мог объяснить и даже не понимал. Голод, ревущий в моей груди и кровоточащий в венах. Если я пойду туда с ней, наконец-то овладею ею так, как мечтал годами, все будет по-другому. Мои планы на нормальную, комфортную жизнь полетят ко всем чертям. Мысль о том, чтобы бросить все это, вызывала физическое отвращение.

— Так вот куда ты уезжал... в ту ночь? В Россию? — спросила она, когда я подошел к двери.

В ту ночь. Она произнесла это так, словно ее беспокоило одно только воспоминание, в то время как, хотя я ненавидел это, та ночь подпитывала мою одержимость ею в течение многих лет. Я мечтал об этом, фантазировал о ней и вел физическую борьбу с самим собой, чтобы не вернуться в Нью-Йорк только, чтобы увидеть ее во плоти.

Презрение разлилось в моей груди, как обморожение. Я повернулся, чтобы посмотреть на нее, игнорируя мягкие изгибы ее тела, когда она прислонилась к стене, куда я ее припечатал.

— К счастью для России, их девушки, кажется, имеют немного больше самоуважения, чем сбрасывать одежду ради мужчины, которого они ненавидят. Думаю, мне нужно было сменить обстановку.

В ее глазах вспыхнул гнев.

Как только я вошёл в холл, в дверь ударили прежде, чем я успел ее закрыть.

Я стиснул зубы.

Она швырнула в меня свою чертову обувь.

— Если бы я уже не знал, что ты лузер мудак и любишь боль, я бы сделал твое лицо намного менее красивым прямо сейчас.

Забавно, что мы оба думали о лицах друг друга. Один его вид выводил меня из себя.

Я распахнул дверь, впуская Нико.

Он вошел, оценивая мою новую квартиру. Последнюю я продал, чтобы не было повода возвращаться в Нью-Йорк. Черт, как хорошо это сработало.

— Знаешь что? — Туз поднял плечо и повернулся ко мне. — Какого черта.

Его кулак врезался мне в челюсть.

Это было похоже на чертову кувалду и, наконец, очистило мою голову от одной темноволосой девушки, так как она бросила в меня свою обувь ранее. Долгожданная отсрочка.

Я направился на кухню, чтобы выпить.

— Что? Не собираешься ударить меня в ответ? Слишком грандиозен?

Я сардонически вздохнул.

— Или что-то в этом роде.

Я был ввязан в достаточно боев, чтобы продержаться, как боец в клетке две жизни. Боролся за еду. Боролся, чтобы не прикасались. Боролся, чтобы остаться в живых. Улицы Москвы не были школьной экскурсией, и я оказался там только потому, что дом моей матери был самым страшным кошмаром.

— Не хочешь сказать, в чем твоя проблема со мной?

Я рассмеялся.

— У меня нет ни одной ебаной проблемы с тобой.

— Завязывай с этим дерьмом. У тебя с самого первого дня появился стояк из-за то, что ты разозлил меня.

— Иногда появляется возможность, и я ею пользуюсь. Это не имеет никакого отношения ни к тебе, ни к моему члену.

Во всяком случае, если это не касается Джианны Марино.

Я всегда убеждал себя, что Нико не нравится мне, потому что он импульсивен и безрассуден. Но знал, что это было лишь оправданием истинной причины: он трахал ее. Если я не мог трахнуть ее, то никто не мог. Все просто. Мысль о том, что кто-то прикоснется к ней, была тошнотворной пилюлей, которую я отказывался проглотить.

Я никогда не видел, чтобы Туза интересовала какая-то конкретная девушка, кроме Елены Абелли. Возможность для моей маленькой вендетты практически упала мне на колени раньше. Возможно, это было немного незрелым, учитывая, что он спал с Джианной только один раз много лет назад. Но.... Я затаил обиду. Блядь, подайте на меня в суд.

— Елена