Взгляни на птиц небесных - Галина Чередий

Довольно миловидная дама чуть за сорок вдохновенно рассказывала ему, как чудно тут детям обеспеченных, но очень занятых родителей.

– У нас шестиразовое питание, причем рацион разрабатывается практически индивидуально для каждого ребенка, ведь сейчас столько аллергий. Никаких консервантов и пищевых добавок. Программа занятий составляется с учетом способностей ребенка и, главное, пожеланий родителей. У нас есть даже трехлетки, которые уже свободно общаются на русском и английском. Также по желанию – спортивная усиленная подготовка, музыкалка и обучение разным видам искусства. Но основа – это, естественно, жесткое следование распорядку и дисциплина. Наши дети приучаются к реалиям нынешней жизни с раннего возраста. Из них впоследствии и вырастают самые успешные и целеустремленные бизнесмены, умеющие ставить перед собой четкие цели и идти к ним, не отвлекаясь ни на что…

– Скажите, а как надолго я могу оставлять здесь ребенка? – перебил Мусса рекламные словоизлияния дамы.

– Ну, время пребывания ребенка зависит только от вашего желания. У нас есть детки, которых забирают ежедневно. Родители других могут себе позволить лишь нечастые посещения или берут детей домой только на выходные. А есть и такие, чьи родители работают, например, за пределами страны. Мы, кстати, обеспечиваем, при необходимости, родителям возможность общения с детьми по скайпу. У нас все предусмотрено. Вы не хотите пройтись по нашему заведению и оценить уют и систему безопасности?..

– Нет, я думаю, что вернусь сюда с женой, и мы тогда и осмотрим все то, что может предложить ваше учебное заведение, – Мусса резко поднялся и пошел к выходу, чтобы скрыть, как его лицо искажается, когда он вспоминает, как заметил среди других детей знакомую светловолосую и синеглазую малышку.

По дороге в кабинет он рассмотрел через стеклянные стены ребят, необычайно прямо сидящих за партами. У Муссы все внутри сжалось от того, что эти дети напоминали маленьких роботов и, похоже, боялись сделать лишнее движение.

Будь этот детский сад хоть тысячу раз элитным и суперкомфортным, но Мусса не мог представить, по какой такой причине родной отец мог запереть сюда дочь. Валюша была ребенком, выросшим в деревне, на свободе, и он был просто уверен, что здесь она себя чувствует, как в тюрьме. Почему Элоди вообще это допустила? Что должно было случиться, чтобы она позволила оторвать от себя дочь и запереть ее в этом суперэлитном концлагере для малышей?

Наверняка тут не обошлось без этого ее муженька.

Он обязательно все выяснит, пообещал себе Мусса. И если это будет в его силах, убедит Элоди забрать отсюда дочь. Он и сам не мог понять, почему это его настолько волнует. Но видение грустного личика малышки с глазами его любимой женщины не давало ему нормально дышать.

Он помнил Валюшу с сияющим радостью взглядом, когда он подарил ей всего лишь какую-то глупую куклу. Помнил, как доверчиво и с огромной благодарностью она прижалась к нему тогда, и у него странно дернулось сердце. Как объяснить самому себе, что эта маленькая девочка стала ему небезразлична? А дело даже не в том, что она дочь Элоди, хотя одно это делало Валюшу для Муссы бесценным ребенком. Просто она была такой живой, такой волшебной девочкой, чисто маленькой феей с хрупкими сияющими крылышками, и ей было совсем не место в этих мрачных стенах.

И, пожалуй, даже хорошо, что Валюша была там за стеклом и не увидела и не узнала его. Потому что, Мусса сейчас был просто уверен: если бы она опять доверчиво прижалась к нему и сказала, что ей тут плохо, то он бы наплевал на все последствия и прорывался бы отсюда с боем, только чтобы забрать ее из этого места.

Глава 17

Элоди.

Сильный приступ тошноты буквально столкнул Элоди с кровати ближе к утру. Она сделала всего несколько шагов, и ее накрыло головокружение настолько мощное, что казалось – ее со всей силой швырнули вниз. Упав на колени прямо на пол в палате, так и не дойдя до двери, Элоди согнулась в сильнейшем рвотном позыве. Несмотря на то, что желудок был почти пустым, ее выворачивало раз за разом, сотрясая в жестких, сухих спазмах. Тело задрожало в изнеможении, и Элоди рухнула, лишившись последних сил, на грязный мокрый пол. Вся кожа покрыта отвратительным липким потом, с мерзким запахом, глаза пекут в бесполезной попытке пролить хоть каплю слез, но их нет. Их просто больше не осталось – ни в теле, ни в душе.

Контакт с холодной поверхностью пола сначала принес момент облегчения для исходящегося жаром организма и зудящей кожи. Но вскоре Элоди стала пробирать дрожь, и девушка сделала попытку подняться. Но та оказалась неудачной, рука, на которую она оперлась, поскользнулась на мокром полу, и Элоди осталась лежать, скрутившись, там же. Глубоко внутри билось, негодуя, ее прежнее упрямое я. «Вставай! – требовало оно. – Вставай немедленно! Ты должна бороться!»

Но жуткая, всеобъемлющая апатия обволокла каждую клетку тела Элоди, каждую ее мысль, утягивая в черную бездну одним простым вопросом: «А если все напрасно?»

Тихо скрипнула дверь, и прямоугольник тусклого света упал на Элоди, она приоткрыла воспаленные глаза. В дверях стояла сухонькая старушка санитарка. Увидев Элоди, она не стала охать и суетиться. Ей ли удивляться такому, работая здесь столько лет?

Она просто быстро подошла к Элоди и стала деловито поднимать ее.

– Ты чего ж-то на холодном-то полу, милая… – тихонько выговаривала она Элоди. – Так же и заболеть-то недолго. Сквозняки-то у нас тут вона какие! У меня день-через день от них в спину вступает. А ты удумала, на полу тут лежать! А воспаление легких?

Элоди горько рассмеялась бы, если бы у нее еще были на это силы. Воспаление легких! Старушка тем временем, проявив неожиданную силу для такого тщедушного тельца, помогла Элоди встать на ноги.

– Так, а теперь давай потихонечку, одна ножка, другая… Пойдем-ка, я тебя помою, милая, – санитарка говорила без остановки тихим журчащим голосом, который неожиданно приносил небольшое облегчение в состояние Элоди.

Да и просто возможность опереться хоть на кого-то, пусть даже совершенно чужого человека, почувствовать простой физический контакт хоть с кем-то – от одного этого Элоди словно становилась сильнее. Все же с того момента, как она лишилась возможности видеть даже Софию, Элоди оказалась в совершенной изоляции. И элементарное человеческое прикосновение стало для нее недоступной роскошью. И сейчас, опираясь на костлявое плечико старушки, Элоди хоть и мучилась стыдом от того, что повисла кулем на постороннем человеке, но от ощущения тепла рядом хотелось просто плакать.

Они доковыляли до душевой, санитарка усадила Элоди на лавку и стянула грязную, мокрую сорочку.