Загадка фарфоровой балерины (СИ) - Тюрина Елена Александровна

– Моя сестра. Ей полгода.

Необъяснимое облегчение, как будто камень с плеч… Настя не осознавала до этой минуты, насколько остро ее поразила та картина – Артем с детской коляской. Где-то в глубине души она все-таки считала, что младенец – его ребенок. Хоть и пыталась, правда безуспешно, саму себя в этом разубедить.

Артем, кажется, ждал от нее чего-то. А она не замечала и безмолвствовала, уткнувшись ему в ворот куртки. Поэтому он снова заговорил.

– Знаешь, после того, как мы с тобой были на квартирнике, я о тебе думал.

– Думал? – тупо повторила Анастасия.

Его голос так приятно, гулко вибрировал, если приникнуть к груди. Она согласна была сидеть и слушать бесконечно…

– Да. Думал – нормальная, порядочная девчонка. Что мне с ней делать? Хотел дальше продолжать гулять. Но уже не мог выбросить тебя из головы.

В этом признании ей сейчас виделась такая сила, такая мужественность, каких она просто не встречала еще в своей жизни ни в ком. Может быть потому, что с ней в принципе еще ни один мужчина ТАК не говорил. Казалось бы, ну что такого он сказал? А для нее было сказано главное. И даже то, о чем он промолчал, она услышала.

Подчиняясь некой внутренней потребности, несмело коснулась губами его шершавого из-за едва проступившей щетины подбородка. Затем, совсем осмелев, поцеловала краешек плотно сомкнутого рта. Он ответил мягким поцелуем в висок и едва ощутимо провел губами по ее векам. Настя подумала, что если уж им суждено здесь погибнуть, то, по крайней мере, она умрет счастливой… Больше страшилась теперь другого – возвращения домой, в свой мир. Ведь это означало потерять Артема.

Когда Мартовицкий в очередной раз обмяк, всем телом припадая к стене, девушка снова в бессилии заплакала. Еще одна потеря сознания за такое короткое время – это очень плохо.

Глава 18. Допрос

Кабинет был самый что ни на есть стандартный, советский. Большой полированный стол, где под толстым стеклом можно было рассмотреть какие-то записки и открытки, массивное кресло руководителя и жесткие неудобные стулья для посетителей. На одном из таких и расположилась Настя. Чувствовала она себя не очень уютно, что не удивительно. Пока мужчина за столом что-то писал, девушка разглядывала всякие мелочи вроде подставки для карандашей и ручек, кожаного ежедневника, перекидного календаря, скрепочницы. И конечно здесь, как и в любом другом кабинете советского начальника, имелось несколько телефонов разных цветов. Один телефон был желтый с круглым диском и циферблатом, второй, красный, – с таким же диском, но уже без цифр – для внутренней связи. На тумбочке в углу стоял графин с водой, похожий на тот, что прикладывала к виску Людмила Прокофьевна из «Служебного романа». Перед глазами Насти вмиг возникла Алиса Фрейндлих в перекошенных очках. Прыснуть со смеху сейчас было совершенно некстати. Но от волнения с Настей подобное иногда случалось. Вот и сейчас она не сдержалась. И тут же притворилась, будто закашлялась.

Кабинет казался темным и хмурым из-за тяжелых бордовых штор и громоздкого шкафа во всю стену, доверху набитого папками, книгами, пачками бумаг. Противоположную стену занимали афиши Театра оперы и балета. Настя подумала, что кабинет Тамары Николаевны выглядел гораздо уютнее, хоть и менее внушительно. Здесь все было призвано вызывать благоговение, а там – располагало к отдыху, беседе и чаепитию.

– Как вы узнали об этом месте?

Молодой милиционер тщательно записывал ее ответы и то и дело сверлил Настю внимательным взглядом.

Она сидела перед сотрудником милиции или следователем – пребывавшая в смятении девушка не запомнила, кем он представился, – и что-то отвечала. А мысли были далеко – в больнице, куда увезли Артема.

– Михаил рассказал. Он давно занимается исследованием подземных ходов.

– Вы тоже этим занимаетесь? Зачем вы туда отправились? – деловито задал мужчина следующий вопрос.

– Просто было интересно. Я много читала о купце первой гильдии Валетове, на месте усадьбы которого сейчас стоит Театр оперы и балета.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Раньше что-нибудь слышали об исчезновениях женщин?

– Нет, ничего не слышала. Мы думали, что останки принадлежат тем, кто до нас бродил по тем тоннелям, – из-за переполняющих ее эмоций она не могла сконцентрироваться, поэтому часто запиналась.

– Нет, – милиционер устало вздохнул. – Кости принадлежат юным девушкам и молодым женщинам. Убиты они в разные годы. Личности пока не установлены, но у сыщиков есть кое-какие предположения. Если бы вы захотели помочь следствию и рассказать все, что знаете… Возможно, кого-то подозреваете…

– Но я ничего не знаю, – еще больше растерялась Настя.

Перед ней вот так же допрашивали Михаила. Разговаривали они в кабинете худрука Театра. При этом Анастасия испытывала стойкое дежавю. Они с Костиком так же сидели в кабинете Тамары Николаевны, когда нашли ящик с останками.

Всего этого она не могла поведать сотруднику правоохранительных органов. Но теперь, в свете последних событий, ей самой было о чем подумать. Выходит, Таня – не единственная жертва! Кто-то убивал девушек и прятал их тела в Валетовских казематах! Неужели это Королевич?

После того, как Миша ушел за помощью, по ощущениям прошло не менее получаса. А на самом деле, как потом выяснилось, чуть больше десяти минут. Настя чувствовала, что совсем окоченела. И ее очень пугало состояние Артема. Тогда девушка решила рискнуть – попробовать пролезть в пролом. Если до Театра, как она надеялась, недалеко, то Анастасия сможет выбраться через его подвал и позвать на помощь. Хоть она и была тоненькой и хрупкой, но в теплой одежде казалась себе совершенно неуклюжей. Протискивалась в лаз почти не дыша и стараясь ничего не задеть. Вздохнула свободнее, лишь когда кирпичная стена, которой был заложен проход, осталась позади. Пройдя несколько метров, девушка начала узнавать это место. Действительно подвал Театра! Вот показались и посылочные ящики. И тот, самый большой, для крупных посылок, доверху наполненный елочными украшениями… Содрогнувшись то ли от холода, то ли от жути, Настя поспешила дальше. Дверь, ведущая из подземного хода в подвал, была не заперта. Скорее всего, после того, как Артем ее выломал, сюда никто не заходил. А вот выход из подвала оказался снаружи заперт на замок. Уставшая, напуганная и замерзшая Анастасия, не помня себя, принялась что есть мочи колотить по дереву и звать на помощь. Когда дверь распахнулась и за ней показалась уборщица тетя Клава, Настя в слезах бросилась к ошарашенной женщине.

– Их ели крысы, – донесся до сознания голос сидевшего напротив нее мужчины.

Что он там еще говорил? Задумавшись, она все прослушала. Как же рада тогда была! После ее скомканного рассказа все куда-то звонили, утешали ее, совали в озябшие руки кружку с чаем. А потом понаехали разные службы. Милиция, скорая помочь, какие-то спасатели с собаками… Артема вскоре вывели наружу. И тут же увезли в больницу. Оказалось, что Михаил тоже был тут. Откуда он взялся? Как успел вернуться? Или его привезли сотрудники милиции? Этого она не знала. И поговорить им не удалось. Обнаруженные останки вызвали настоящий резонанс. Милиция допрашивала всех сотрудников Театра, бывших на месте. Но в первую очередь, конечно, Мишу и Настю.

Интересно, сказала ли Тамара Николаевна следователю, что тридцать лет назад здесь не только пропала балерина? Хотя милиция ведь должна поднимать старые дела, изучать сводки тех лет. Значит, они и сами могли потом это выяснить. Выходит, после обнаружения останков убийства продолжались. Ну, по крайней мере, еще одно точно было. Значит, тогда, в восьмидесятых, виновного не нашли? Или прах девушек не был найден, и в ее времени так и лежал в подземном ходе? Все эти мысли проносились в Настиной голове, не давая сосредоточиться на вопросах человека в форме.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Очень молодой на вид, милиционер не позволял себе шутить и улыбаться, хоть и поглядывал на Настю с интересом. Создавалось впечатление, что он очень старается выглядеть сурово. Потому что глаза у него были веселые.