Барышня Эльза - Шницлер Артур

Она не пошевельнулась, словно его поздравление, его прощальные слова совсем не дошли до ее сознания. Он протянул ей руку. Она ее не приняла, и тогда он почти укоризненно повторил:

— Итак, надеюсь получить весточку о вашем здоровье. До свидания, фрейлейн Марианна.

Она сидела точно каменная за письменным столом. Он направился к дверям, помедлил секунду на пороге, словно хотел ей предоставить последнюю возможность его позвать, но она только поспешно отвернула голову. Тогда он прикрыл за собой дверь.

Уже на лестнице он почувствовал смутное раскаяние, хотел было вернуться, но спохватился, что прежде всего это будет смешно.

Куда теперь? Домой? Больше некуда! Сейчас все равно ничего больше не сделаешь… А завтра? Как приступить?.. С чего начать?..

Он ощутил себя неловким, беспомощным, все валилось у него из рук, все становилось неправдоподобным — даже очаг, жена и ребенок, даже врачебная профессия его, даже он сам, как автомат блуждающий по улицам со своими растерзанными мыслями.

На часах Ратуши пробила половина восьмого. Впрочем, ему было безразлично, который час: времени у него было в избытке. Ни до кого и ни до чего ему не было дела. Он чувствовал легкое и презрительное сострадание к самому себе. Молниеносно, отнюдь не как реальный план, в мозгу его промелькнуло, что он может отправиться на вокзал и уехать — все равно куда: навеки умереть для всех знакомых, вынырнуть где-нибудь далеко, на чужбине, и там в новом обличье начать новую жизнь. Ему пришли на память интереснейшие клинические случаи, знакомые ему по психиатрическим учебникам, — случаи так называемого раздвоения личности, когда человек выпадает внезапно из системы вполне упорядоченного существования, пропадает без вести и потом, вернувшись через несколько месяцев или лет, не помнит, что с ним было, не может указать, где он провел это время. Впоследствии его опознает кто-нибудь из встречавшихся с ним в чужом крае, меж тем как сам путешественник не в состоянии восстановить ни обстановки, ни обстоятельств этой встречи. Это очень редкие случаи, но все же они зарегистрированы наукой. В смягченной форме эти переживания довольно распространены. В чем заключается, например, переход от сна к действительности?.. Содержание снов по большей части припоминается, но бывают и окончательно забытые сны, оставляющие после себя только смутно-загадочный осадок настроения, только таинственную психическую окрашенность. Иногда они всплывают в сознании позже, значительно позже, и тогда не знаешь, к чему относится припоминание — ко сну или позабытому бодрствованию?

Предаваясь этим размышлениям, он незаметно свернул в сторону от дома и очутился в районе полутемной и «подозрительной» улицы, где еще вчера он последовал зову «погибшей» девушки и позволил себя завести в убогую, но все же уютную комнатку.

Отчего именно эта девушка называется «погибшей» и вот эта улица пользуется дурной славой?

Как часто слова сбивают нас с толку, и по слепой привычке мы клеймим необдуманно — улицы, судьбы, людей… Разве эта девушка не была, по совести, самым чистым и привлекательным созданием из всех, с кем довелось ему столкнуться в ту причудливую ночь? Он вспомнил о ней с каким-то трогательным чувством. Внезапно он припомнил свое вчерашнее намерение и, быстро решившись, накупил съестного в соседних лавках. Когда, обвешанный покупками, он шел вдоль чужих домов, на душе у него стало почти весело от сознания, что наконец-то он совершает разумный, пожалуй, даже похвальный поступок.

Однако, войдя в подворотню, он поднял воротник, а по лестнице поднялся стремительно, пропуская по нескольку ступенек; дребезжанье дверного звонка ранило его слух неприятной пронзительностью, и, когда растрепанная, отталкивающего вида матрона сообщила ему, что фрейлейн Мицци нет дома, он облегченно вздохнул. Но, прежде чем эта женщина успела перехватить пакетики, предназначенные для отсутствующей, в прихожую вышла другая молоденькая и недурная собой девушка в каком-то купальном халатике и сказала:

— Вам кого? Фрейлейн Мицци? Она не так-то скоро вернется.

Старуха знаком приказала ей молчать, но Фридолин, как бы желая получить немедленное подтверждение тому, о чем он уже смутно догадывался, спокойно заметил:

— Она в больнице? Не правда ли?

— Скрывать не буду, если господин уже знает, — весело крикнула девушка и, выпятив губки, вплотную подошла к Фридолину и при этом так дерзко всем своим упругим телом откинулась назад, что купальный халат распахнулся.

— Я только мимоходом, кое-что передать для Мицци, — сказал, защищаясь, Фридолин и внезапно почувствовал себя гимназистом.

— В каком же отделении она лежит? — спросил он уже другим, деловитым тоном.

Девушка назвала фамилию профессора в клинике, у которого Фридолин работал ассистентом несколько лет тому назад, и добродушно прибавила:

— Давайте сюда ваши кульки и мешочки, я отнесу ей завтра. Можете быть спокойным: хоть я и лакомка, а ничего не стяну. И передам ей от вас привет, чтоб она знала, что вы ей верны…

Говоря это, она все ближе и ближе придвигалась к Фридолину, продолжая улыбаться, но когда он на шаг отступил, она тотчас же прекратила свой маневр и утешительно заметила:

— Через шесть, самое позднее через восемь недель доктор обещал ее отпустить домой…

Выйдя из подворотни на улицу, Фридолин почувствовал, что к горлу его подступают слезы, однако он знал, что причиной их является не столько душевное волнение, сколько реакция измочаленных нервов. Он сознательно придал своей походке легкость и упругость, далеко не соответствовавшие его настроению.

Неужто и этот случай он должен истолковать как новый печальный намек на свою обреченность и незадачливость? Какой вздор! Ведь вышел же он невредимый из настоящей, большой опасности: разве это плохая примета? Наконец, разве он уклоняется от опасности? Нет, ему предстоят еще многие другие…

Он и не думал отказываться от дальнейших розысков чудесной ночной незнакомки. Но сегодня он уже ничего не успеет. К тому же надо выбрать самый благоразумный путь и взвесить все средства. Ах, если б было кому рассказать, с кем посоветоваться! Но поделиться было не с кем, никого нельзя было посвятить в приключение вчерашней ночи… Уже многие годы он не был откровенен ни с кем, кроме как с женой, а с ней-то как раз в данном случае посоветоваться нельзя; да и вообще, она теперь отпадает… Ибо, как ни верти, факт остается фактом: этой ночью она позволила распять его на кресте!..

Теперь он понял, почему, уже направившись было домой, он опять отклонился в сторону: он не мог и не хотел сейчас встретиться с Альбертиной. Всего благоразумнее было бы поужинать в ресторанчике, потом заглянуть в отделение поликлиники и узнать, как протекают два интересных случая, — но только не домой, ни в коем случае не возвращаться домой, пока Альбертина не ляжет…

Он вошел в дорогое и спокойное кафе поблизости от Ратуши, позвонил домой, что не придет к ужину, быстро повесил трубку, пока Альбертина не подошла к телефону, выбрал столик у окна и задернул занавеску.

В дальнем углу только что присел к столику господин; он был в темном пальто и вообще ничем не выделялся. Но Фридолину показалось, что он уже видел его сегодня днем, хотя, разумеется, это могло быть случайностью.

Фридолин взял вчерашнюю газету и стал пробегать ее по две, по три строчки, как вчера вечером в другом кафе: политические новости, хронику театра, искусства, литературы, всевозможные большие и малые несчастные случаи…

…В каком-то американском городе, о котором Фридолин никогда не слышал, сгорел театр…

…Трубочист Петр Коранд выбросился из окна… и Фридолину показалось странным, что демон самоубийства искушает иногда и трубочистов, и он невольно задал себе вопрос — смыл ли этот трубочист предварительно с себя сажу или так и вошел замызганным в царство теней.

…В одном из лучших отелей в центре Вены отравилась сегодня утром женщина; это была дама необычайной красоты, несколько дней тому назад остановившаяся в отеле под именем баронессы Д.