Мое волшебное чудовище - Игорь Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Клара, это уже не смешно! – выкрикнул я, и Клара будто опомнившись, оторвалась от губ Юрия Владимировича.
Прости, – шепнула она, и быстро заведя зажигание, тронула с места «Ягуар».
Всю дорогу мы тягостно молчали. Быть униженным собственной женой, да еще на глазах другого мужчины, и с его же помощью, удовольствие малоприятное.
Мы довезли Юрия Владимировича до Луховиц и развернувшись, поехали домой. Потом я попросил ее высадить меня в поле. Клара съехала с дороги в поле, и остановила машину, после чего я с мучительным наслаждением дал ей пощечину и выскочил из машины. Клара выбежала следом, и бросившись передо мной на колени, обхватила мои ноги руками и заплакала.
Я стоял как дерево посреди поля, оплетенное диким хмелем. По небу ветер гнал темные тучи, и солнце скрылось за ними. Полил дождь. Клара расстегнула мои брюки и жадно проглотила мой фаллос. Реально меня уже не существовало, через одно живое и смертное окончание, я был уже весь в ней. Дождливый пейзаж и мчащиеся по дороге автомашины только подчеркивали мое фантастическое проникновение в нее. Дождь изливался в землю, а я изливался в нее. Что могло быть лучше ее тонкого и страстного тела, ее обнаженной души поместившейся в блуждающей и хмельной от любви улыбке. Мы плакали как два несчастных и потерявшихся в жизни человека, которым в награду за их несчастья было дано это волшебное проникновение друг в друга.
Ты, мое волшебное чудовище, – прошептал я.
Я это знаю, – прошептала она.
Я поцеловал ее и почувствовал вкус собственного семени.
Мы остановились на пути, как будто в жизни, – прошептал я, опускаясь перед нею на колени, и теперь наши глаза, нос и губы были на одном уровне.
Ты ведь меня простил, – всхлипнула она.
Красота испортила тебя, Клара, – в ответ шепнул я, – она превратила тебя в ужасное эгоистическое создание! В змеееподобное и похотливое животное!
Неправда, – заплакала Клара, утыкаясь носом в мое плечо, а я почему-то подумал, что слезы очень часто становятся частью нашей защиты, будто мы прикрываемся ими, как нашей беспомощностью от осознания своей же ничтожности.
Может поэтому, мне стало ее жалко, и я обнял и прижал Клару к себе, и солнце тут же выглянуло из-за туч, озарив нас и поле, ярко усеянное золотыми головками одуванчиков. От одного только взгляда на эту цветущую красоту поля, рядом с красотой улыбающейся и плачущей Клары можно было сойти с ума. Солнце словно брызгало фонтанами лучей из-за курчавых и задумчивых, смешавшихся между собой облаков, облаков, которые быстро исчезали с дождем и раздувались ветром.
Как все в этом мире случайно, – думал я и молчал, а с моих темных кудрей свисал голубой лифчик Клары…
Она раздевалась быстро, будто только что поймав в фокусе свою цель и свое желание, ибо мы устали от слов, и слова все бы испортили, а так мы зарылись в это золотое разнотравье, и будто соединились с самой землей…
Именно на этом поле я познал страстную и опечаленную собственной красотой Клару, Клару, которая потом шепнула мне, что готова ради меня снова изуродовать свое прекрасное лицо, а я плакал и улыбался, глядя на нее, ибо видел ангела. Видел, как у нее за спиной бились два белых крыла, и луч солнца обрамлял ее огненно-рыжую голову, а я ощущал ее прикосновение как волшебство, данное мне в наказание за бессилие сделать ее своей навсегда.
Мне казалось, что в эту минуту я отдал ей не только себя, свое тело, но все чистое и святое, тайно хранимое до этой поры в моей душе.
Кажется, я уничтожен ее красотой, – подумал я, видя, как она поднимает меня над землей, и как мы летим сквозь сонм облаков к сияющему солнцу…
О, Господи, какой же страшной силой обладает любовь, если мы ради нее готовы отдать все, что имеем, и красоту, и юность, и даже жизнь…
Клара летала вокруг меня, как наваждение она бросалась на меня, и зарывалась во мне и все ее бешеные порывы, токи, которыми окружала ее Вселенная, все абсолютно было уже во мне… Как и я был в ней…
Теперь у меня от тебя будет ребенок, – громко засмеялась Клара, и я тут же побледнел, и без слов повалился на траву.
Дурачок, неужели ты не хочешь ребенка?! – удивленно глядела на меня Клара, но я едва слышал ее слова, я лежал, закрыв глаза, и думал о том, как все-таки было хорошо летать вместе с ней в просыпающемся и озаряющемся собственной добротой небе, где людям, как и ангелам, дано хоть раз взлетать над землей…
Мы лежали с Кларой среди цветущих одуванчиков как дети… Облака с неба падали на нас, обволакивая своей теплой влагой, ветер дул и сдувал никому не нужные слова, а весь остальной мир казался неправдоподобным, ибо в этом мире существовали только я и Клара, мое волшебное чудовище, моя фата-моргана в цветущем одуванчиками поле…
Глава 31
Коварный благодетель
или
Как побыстрее унести свои ноги.
история Иды глазами
олигофрена-эксцентрика
День начинался по-весеннему офигенно. Солнце разрумянилось будто блин на горячей сковородке. Моя Рыжуха уже с утра взялась печь блины, а я сбегал к бабке Маланье за сметаной и началось объедалово! За один присест слопал двадцать штук, Рыжуха от меня тоже не отставала. А насытившись, дверьку на крюк и в постельку! И давай утрамбовывать перину! Вот это я понимаю житуха! Житуха-Рыжуха! Рыжуха животрепещущая! Житуха освежающая! Рыжуха ободряющая! Житуха укрепляющая! Рыжуха оживляющая! Житуха благословляющая! Рыжуха с ума сводящая! Житуха неунывающая! Рыжуха аж под потолок взлетающая! И Альма во дворе чего-то лающая! Вот, дуреха! И чего разлаялась-то! Пришел что ли кто?!
Давай, – говорю, – Рыжуха, с постельки восставать, а то, – говорю, – люди подумают еще, что мы с тобой беспутную жизнь ведем!
Да, почему, беспутную-то?! – смеется Рыжуха. – Мы же, – говорит, – супруги, а у супругов это долг, а не беспутство какое!
Гляди-ко, как ты, однако грамотно рассуждаешь, – удивился я, – однако, – говорю, – все равно, надо с постельки вставать! К тому же, – говорю, – Игорь Павлович обещал к нам Юрия Владимировича привести, благодетеля нашего!
Ну, ладно, – огорченно вздохнула Рыжуха и вытряхнула из себя мой причиндал.
А я быстро ноги в штаны сую, да в рубаху ныряю, и во двор. А там уже Игорь Павлович с Юрием Владимировичем нас дожидаются, да все смеются чего-то, гогочут! А в пакетах у них бутылки позвякивают.
Вот, дураки-то, – думаю, – только бы им смеяться и смеяться! Неужто, – думаю, – они над нами с Рыжухой смеются?
И чего, – говорю, – это вас так смех разбирает?! Али увидели чего?!
Да нет, – говорит Юрий Владимирович, – это, – говорит, – от радости, что тебя увидал, – и точно, обнимает меня как родного!
Фу ты, – говорю, – как гора с плеч! А то я уж подумал, мало ли чего там вы удумали!
Только ты собаку-то убери! – говорит мне Игорь Павлович, видно, вспоминая, как его давеча Альма за ногу ухватила.
Да не бойся, – говорю, – она, – говорю, – как только тебя укусила, так я ее сразу на поводок посадил. Только поводок этот из лески рыболовной я сам сделал, чтоб, – говорю, – для людей нехороших видимость создать, что она без поводка тут бегает!
Ну, поводок-то этот мы сразу углядели, – говорит Игорь Павлович, – а то бы и в дверь не постучали. Только, – говорит, – поводок этот такой длинный оказался, что как только мы постучали, так твоя Альма сразу же прыгнула на крыльцо, так что мы едва отскочили!
А это, – говорю, – я тоже от нехороших людей сделал! Чтоб они, – говорю, – не сделали чего не то!
Ну и дурачина же ты, Тихон, – засмеялся Игорь Павлович, а сам, сволочь, Юрию Владимировичу подмигивает!
Может, – говорю, – я и дурачина, но только баб чужих как некоторые по пустякам не лапаю!
Эх, Тихон, Тихон, – завздыхал Игорь Павлович, – ты бы, – говорит, – в дом нас пригласил! Или ты не просил меня Юрия Владимировича привести к вам в гости?!
Просил, просил, – а сам виновато Юрию Владимировичу прямо в морду улыбаюсь, да ручку ему, свободную от водки, жму, – заходи, – говорю, – Владимирович. Рыжуха, – говорю, счас блиньев нам напечет! И ты, говорю, Палыч, заходи! И прости, ежели что не так!
Заходим в избу, а Рыжуха уже у печки блины вытворяет!
Тут Игорь Павлович с Юрием Владимировичем как водки на стол со звоном наплюхали штук девять, мне аж нехорошо как-то стало!
Неужто, – говорю, – столько выпить можно?
А уж Юрий Владимирович, и сам почто врач, а мне так убедительно и говорит:
Не можно, Тихон, а надобно!
Ну что ж, – вздыхаю, – раз врач разрешает!
Не разрешает, а советует! – смеется Игорь Павлович, а сам, нахал, на мою Рыжуху смотрит, чтоб ему пусто было!
Ну, раз, такое дело, то я в погреб за закусками сбегаю!
Сбегай, сбегай, – улыбается Палыч, а сам к моей Рыжухе на кухню потянулся, а за ним и Юрий Владимирович.