Американский доктор из России, или История успеха - Владимир Голяховский

— Хэлло, Владимир. Я Стив. Спасибо, что захотели нам помочь.

И рассказал историю их клуба:

— Все началось более ста лет назад. Десять богатых людей из Филадельфии раз в неделю собирались для отдыха и деловых переговоров. Однажды по дороге в клуб, один из них нашел на пороге младенца-подкидыша. Не зная, что с ним делать, он принес ребенка с собой. Члены клуба решили вырастить младенца на свои средства. С тех пор в нашем уставе записано: ежегодно жертвовать на детей 10 % доходов членов клуба. Мы по всему миру дарим нуждающимся детям много миллионов, но никогда раньше не помогали советским детям. Теперь, с потеплением отношений, мы решили поправить положение и выбрали Ленинград. Но Россия — неизвестная нам страна, мы там никого и ничего не знаем. Я уверен, что с вашей помощью поездка станет успешной.

Пока Стив рассказывал историю клуба, мне вспомнилась одна похожая русская история, которой я с ним поделился:

— В 1890 году в старом Петербурге группа членов «Петровского Общества Синего Креста» задалась целью создать приют для детей-калек. На частные средства они построили небольшой госпиталь, который потом разросся и стал называться Институт детской ортопедии имени профессора Турнера. Я дружен с его директором Андриановым, моим сокурсником. Теперь этот институт нуждается в помощи.

— Так надо помочь! Как с ними связаться?

Прямо из кабинета Стива я позвонил Андрианову.

— Конечно же, мы очень нуждаемся в помощи! Привози своего богатого американца!

По ходу разговора я переводил его Стиву. Уже совсем по-дружески он похлопал меня по плечу:

— Владимир, я вижу, ты деловой парень. Сделаем так: ты вылетишь раньше, встретишься со своим другом, спланируешь наше деловое расписание. Я прилечу через день с сыном, ему двенадцать лет. Какую посоветуешь заказать гостиницу?

В который уже раз получалось, что в новой политической атмосфере сближения между двумя странами мое происхождение — из России — оборачивалось для меня разными преимуществами, включая даже эту небольшую деловую поездку. Но, конечно, это было возможно только потому, что я «вписался» в американское общество, стал доктором в одном из лучших госпиталей. Если бы я сидел в своем офисе где-нибудь в Бруклине, где селилось большинство русских иммигрантов, и лечил бы там только их, никто обо мне не знал бы и никуда не приглашал.

Я назвал его секретарю лучшие отели, чтобы она звонила. Но «Астория» и «Европейская» были на ремонте, в «Ленинграде» был только один свободный номер. Этот отель стоит на Неве, напротив Эрмитажа. Поэтому номер зарезервировали для него. Мне достался номер в другом, новом и не таком шикарном отеле «Москва».

Ехал я к Стиву, совсем его не зная, а теперь он провожал меня до порога конторы, как старого приятеля:

— Владимир, я очень рад, что познакомился с тобой. Я уверен, что мы сделаем в Ленинграде хороший бизнес.

Это особое искусство в Соединенных Штатах — контактировать с людьми, с ходу понять их, показать им себя. Нельзя быть ни слишком скованным, ни слишком развязным, но уметь создать в короткое время то, что американцы называют «chemistry», то есть как бы «химическую реакцию». По-русски я назвал бы это артистизмом. Контакты с людьми мне всегда легко давались в России, за исключением самых матерых коммунистов, но там помогал родной язык. Теперь я радовался, что умею налаживать контакты в Америке, на их языке.

Прямого полета из Нью-Йорка в Ленинград в то время не было, я летел транзитом самолетом «Финнэйр» до Хельсинки.

В первом классе нас было всего шесть пассажиров. Развалившись в креслах, мои спутники спали почти весь перелет. И напрасно: всю дорогу по нашему салону расхаживала с икрой и шампанским изящная стюардесса, финка-блондинка. Три раза меняла она платья за время полета, и каждый раз выглядела все красивее.

— Скажите, ваша семья не из Лахденпохья? — спросил я.

Она удивилась:

— Да. Как вы узнали?

— Потому что я знаю, что самые красивые финские девушки из того города, и люди нарочно приезжают туда выбирать невест.

Стюардесса рассмеялась:

— У вас точные сведения. Но только не приезжают, а приезжали. Потому что Лахденпохью после войны забрал себе Советский Союз. Моя семья успела бежать в Финляндию. Но откуда вам это известно?

— Хотете знать? Я служил в Лахденпохье советским офицером.

— Вы?., советским?., а сейчас вы?.. — она совсем растерялась.

— Тогда я был советским гражданином и молодым доктором. А теперь я американский гражданин и старый доктор.

Я рассказал ей свою историю и показал мою книгу. По правде говоря, рассказывая, я сам удивлялся: какие происходили со мной в жизни чудесные события! И одно из них совершалось теперь — возвращение в Ленинград.

Хотя я москвич, но всегда радовался каждой встрече с Ленинградом, единственным европейским русским городом. Москва — это зеркало России, она сфокусировала в себе и отражает все противоречия страны, все положительные и отрицательные стороны жизни русского народа. Но Ленинград — это символ всего лучшего в стране. По воле единственного прогрессивного русского царя Петра Первого он искусственно вырос на границе северных просторов. И взяв начала от своего создателя, он всегда и во всем был более прогрессивным, чем Москва. Триста лет он воплощал в себе надежды на обновление страны. Когда в 1917 году русским людям уже казалось, что обновление явилось к ним бесповоротно, Москва отняла у «колыбели революции» ведущую роль. И что из этого получилось? А то, что Москва в конце концов обманула чаяния народа… Правда, в то время Ленинград назывался Петербургом — кто бы знал, что первоначальное название города вернется к нему!

В аэропорту меня ждала черная «Волга» с предупредительным шофером. Он ожидал встретить американца, но, когда я поздоровался с ним по-русски, обрадовался, расслабился и болтал всю дорогу:

— Вот говорят, у нас теперь новая политика. А продуктов еще меньше, чем раньше было. Какая же это «новая политика»?!

Номер в гостинице «Москва» был бедный, с дешевой мебелью и узкой кроватью. Ладно, мне в нем долго не жить, не затем я сюда прилетел. Пустил воду в ванну, пошел звонить Андрианову, чтобы договориться о встрече назавтра. Раздевшись, отправился купаться — и остолбенел на пороге: в ванну лилась вода темно-коричневого цвета, крепко вонявшая ржавчиной. Что делать? Звать слесаря? Даже с помощью подарков я добьюсь чистой воды не скоро. Я решил сам заняться спуском и наливанием воды. Каждый раз вода постепенно светлела: после коричневой потекла оранжевая, после оранжевой — лимонная. Но все мои старания так и не довели воду до прозрачности, и я встал под желтоватый душ. Вот когда я пожалел, что мне не достался «Ленинград»: уж там наверняка течет прозрачная невская водица!