Чесменский бой - Владимир Шигин

– А правда ли пишут, что Спиридов заместо полутора десятков положенных ему по чину денщиков взял лишь семерых? – поинтересовался граф Алексей, опрокидывая в себя солидный фужер бургундского.

– Это верно, – кивнул Грейг, – говорил адмирал, что лучше на их место лекарей или мастеровых корабельных набрать.

– От скупости своей и не взял, – подумав, сказал Орлов, – а про лекарей да мастеровых для отводу глаз болтал. Я их флотскую породу знаю. За ломаную полушку удавятся! А как известие о моем главнокомандовании встретил? Злился, небось, а?

– Печалился крепко. – Грейг изучающе поглядел на графа.

– Что ж,- Орлов поднялся из-за стола, расправив плечи так, что затрещал кафтан, – то не его ума дело. Наши адмиралы российские лишь на вторых ролях хороши, а к первым и не способны вовсе. Кстати, о ролях. Ты, Карлыч, не бывал в театре италийском?

– Не доводилось. – Бригадир в недоумении поднял белесые брови.

– Ну тогда, как у нас говорят, давай с корабля на бал. Представления здесь хороши отменно, а об ахтерках и говорить нечего. Покажу заодно тебе и страсть души моей – пиитшу Мадлен Морели. Увидишь – глаз не оторвешь: очи с поволокой, ротик с позевотой. Красавица несравненная! О делах, Карлыч, завтра, сегодня гуляем!

В углу стола, уронив голову в тарелку, надсадно храпел кавалер Дик.

«Эх, не успел даже ботфорты на башмаки сменить», – думал Грейг, торопливо сбегая за Алексеем Орловым по устланной коврами лестнице.

За сахар в Ливорно платили в тот год полтину за фунт, хлеб шел по гривеннику – деньги по тем временам немалые. Команды российских судов сидели на сухарях и солонине, нового главнокомандующего волновали заботы иные…

В эти дни Алексей Орлов отправил в Петербург письмо, больно ударившее по самолюбию русских моряков. Зная неприязненное отношение Екатерины II к Спиридову, граф отписал ей свои первые впечатления о прибывшей на Средиземное море эскадре: «Признаюсь чистосердечно, увидя столь много дурных обстоятельств в оной службе, так великое упущение, незнание и нерадение офицерское и лень, неопрятность всех людей морских, волосы дыбом поднялись, а сердце кровью облилось. Командиры не устыдились укрывать недостатки и замазывать гнилое красками… Признаться должно, что если бы все службы были в таком порядке и незнании, как эта морская, то беднейшее было бы наше Отечество…»

Возможно, графу Алексею было и невдомек, что условия плавания на утлых суденышках не позволяют морякам наряжаться по последней парижской моде, а гнилое дерево красят только лишь для того, чтобы замедлить его гниение; что же касается остального, то Бог ему судья!

А «незнающим, нерадивым и ленивым» российским морякам предстояло вскоре вписать новые славные страницы в историю своего Отечества!

В то время, когда русская эскадра собиралась в путь и совершала свое нелегкое плавание в Средиземное море, морские силы Высокой Порты предприняли ряд боевых походов против России.

Уже ранней весной 1769 года, миновав Босфор, турецкий флот вышел на просторы Понта Эвксинского. Жители Стамбула вздохнули с облегчением: ведь бешеного нрава и разгульного поведения турецких моряков побаивались даже янычары.

Капудан-паше предстояло разгромить зарождавшуюся Азовскую флотилию московитов в устье Дона и разорить Запорожскую Сечь. Уходящих в поход провожал сам султан. Собрав морских военачальников в каменной беседке на пристани, он еще раз призвал их исполнить волю Аллаха.

– Гяуры не должны никогда увидеть берегов Высокого Порога со своих лодий! Я не могу ждать, пока они выстроят себе огромный флот и станут путаться у меня под ногами. Беспокойного ребенка лучше убить сразу во чреве матери, чем ждать, пока он вырастет и принесет много бед. Презренные московиты ничего не могут противопоставить великому флоту царя царей! Идите и уничтожьте их всех!

За спиной султана, облокотясь на рукоять ятагана, гордо стоял его личный кормчий Бостанжи-паша, главный советник Мустафы в морских делах. Невдалеке хищно чернела жерлом, нацеленная на Босфор, огромная пушка-амутата, хранимая еще со времен Великого Баязида как талисман былых побед.

– Аллах акбар! – кричали уходящие. – Ждите нас со скорой победой!

У Синопа флот разделился. Большая часть линейных кораблей направилась к побережью Крыма, чтобы доставить союзному хану войска и припасы. Две другие флотилии, наполнив паруса попутным ветром, устремились к северным берегам. Им предстояла задача особая…

Плывших к Очакову вел храбрый и безжалостный Асан-Кызыл-Исары. Оставив в устье Днепра три 60-пу-шечных корабля, которые за большой осадкой не могли войти в реку, он с двумя десятками судов двинулся вверх по течению.

Хорошие лазутчики были у паши, да куда им до запорожских! Едва лишь турки вошли в лиман, как попали под наблюдение казачьих дозоров.

Вскоре кошевой атаман запорожский знал все. Вызвал он в свой курень войскового старшину Филиппа Стягайлу да про новость грозную поведал.

– Нехай! – почесал бритый затылок невозмутимый старшина.

Взял он с собой казачьих полковников Логвинова и Сикуру, кликнул хлопцев побойчее. Спустили они лодки с камышом привязанным, что «чайками» за легкость и красоту звались, весла на воду – и пошли.

У Костырского урочища, где плавни обширные и река поворот делает, сели запорожцы в засаду. Коротая время, пили горилку, салом заедая, а скоро и турки появились. Уверенные в безнаказанности, шли они шумно с криками и пальбой. Две сотни пушек и тысячу отборнейших янычар имел под рукой храбрый Асан-Кызыл-Исары, ему ли таиться!

Прицелились сечевики. Свистнул зычно старшина Стягайло. И пошли палить из камышей на выбор. Метко били запорожцы. Пытался было Кызыл-Исары выстроить свои суда в боевую линию, да куда там! Первым же выстрелом из единственной пушчонки отбили казаки у флагманской галеры руль, и закрутило ее на стремнине. Вплавь спасался с нее храбрый Асан-Кызыл. А вскоре еще два разбитых судна приткнулись к мели.

– Гей, хлопцы! – выхватил острую саблю войсковой старшина.

Бросились запорожцы, закрутился бой рукопашный. Четыре знамени, десятки пушек и оба судна поврежденных захватили сечевики. Турецкая флотилия постыдно бежала в Очаков…

Уже после боя отловили казаки в прибрежных камышах с десяток янычар. Семерых отправили к генералу Румянцеву с рапортичкой о баталии, остальных же – прямо в Санкт-Петербург пред светлые очи матушки-царицы: полюбуйся, мол, как рыцари запорожских врагов державы лупят!

Вторая турецкая флотилия во главе с самим капудан-пашой тем временем пришла в Еникале. Была она огромна: четыре линейных корабля, две транспортные галеры с припасами и больше двух сотен боевых галер с войсками. Корабли, из-за мелководья пролива, остались на якорях ниже Керчи, а гребные суда, взяв в Еникале лоцманов, вошли в Азовское море. У косы Долгой обе транспортные галеры на полном ходу вылезли на мель. Одну из них кое-как сняли, а вторую разбило прибоем. Пришлось возвращаться. Озлобленные неудачей, янычары зарубили своего сераскира и, бунтуя, лупили колотушками в медные котлы. За янычарами поднялись и команды галер. Простояв без толку до глубокой осени под Керчью, флотилия вернулась в Стамбул.

Весной следующего 1770 года флот султана вновь пришел в Еникале. Два месяца простояли там турки, но зайти в Азовское море так и не решились, боясь мелей и дерзких московитов. Лишь в июне прибывший из столицы новый капудан-паша Ибрагим-Хасан увел суда ни с чем обратно. Обстановка внезапно изменилась, и теперь туркам предстояло думать об отражении русского нападения в Средиземном море.

Однако воинственный Мустафа III не терял надежд на успех в Черном море. Придворные подхалимы, поддакивая султану, сравнивали его с Александром Македонским…

– Это наше внутреннее озеро! – грозил новоявленный «Македонский» в запале своим распластавшимся ниц флотоводцам. – И нельзя пускать в него гяуров, чего бы это нам ни стоило.

Но очень скоро все изменилось. Весть о том, что русская эскадра не только достигла Срединного моря, но и высадила в Морее свои войска, была ошеломляюща. Газеты тех дней писали, что по своей неожиданности это известие было для турок таким же ударом, как в свое время вторжение Ганнибала в Италию для Древнего Рима. Раздражение султана мгновенно отозвалось яростью его ближайших подданных. Сразу же началась ужасная резня греков в Константинополе, затем массовые побоища прокатились по Кандии и Тунису. Количество истребленных греков стало своеобразным мерилом преданности султану… . Блистательная Порта пребывала в шоке. Уверенный в своем морском могуществе, султан не мог и предположить, что у московитов могут быть какие-нибудь суда, а уж о том, что с Балтийского моря есть проход в Средиземные воды, – он и понятия не имел. Вину за проход русской эскадры в Средиземное море Мустафа почему-то возложил на Венецию. Из Морей и островов Архипелага мчались гонцы, моля о помощи. Посланцев грустных вестей сажали на кол – султан пребывал в печали. И было от чего!