Благородный дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

В трубке послышался вздох, и Данросса это взбесило.

— Очень хорошо, — сдался врач, — у меня есть все номера ваших телефонов, так что как только профессор Клинберг проведет осмотр и обследование будет завершено, я тут же позвоню.

Данросс поблагодарил и положил трубку. «Ох, Кэти, бедная милая Кэти!»

Сегодня с утра пораньше он поговорил с ней и с Пенелопой. Кэти сказала, что чувствует себя значительно лучше и что Сэмсон оказывает ей большую поддержку. А Пенн отметила, что Кэти выглядит очень усталой.

— Что-то не нравится мне это, Иэн. Есть ли надежда, что ты сможешь вырваться сюда на недельку-другую до десятого октября?

— Пока нет, Пенн, но кто его знает.

— Как только Кэти выйдет из больницы, я отвезу её в Эвисъярд. Крайний срок — будущая неделя. Там ей станет лучше. Не волнуйся, Иэн, ты же знаешь: дома и стены помогают.

— Пенн, будешь в Эвисъярде, сходи за меня к Душеотводному Дереву.

— Что-то случилось? — В её голосе зазвучала озабоченность.

— Ничего, дорогая, — успокоил он, думая о Жаке и Филлипе Чэне: разве ей скажешь про них? — Ничего особенного, все то же самое. Просто передай привет настоящему Душеотводному Дереву.

— А что, наш палисандр уже ни на что не годится?

— О нет, с ней все в порядке, но это разные вещи. Может, привезешь черенок сюда, в Гонконг?

— Нет. Пусть лучше растет на родной земле. Тогда тебе придется приезжать домой, верно, Иэн?

— Можно сделать за тебя ставку сегодня? Снова пауза.

— Десять долларов на любую лошадь. В твоем выборе я уверена. Я всегда в нем уверена. Позвони завтра. Я люблю тебя... Пока.

Он вспомнил, как она в первый раз сказала «люблю» и как отказывалась выйти за него, пока он не вытянул из неё правду.

«О господи, Иэн, я тебе не пара. Ты — из высшего класса, а я нет. Раньше я даже говорила иначе. Пока в начале войны меня не эвакуировали в сельскую местность. Боже мой, до этого я только два раза выезжала из Лондона, да и то к морю. Меня поселили в дивном старом поместье в Хэмпшире вместе с девушками из Байкуллы, чудесной частной школы с пансионом для девочек. Тогда царила такая неразбериха, Иэн. Всю мою школу вывезли неизвестно куда, одна я попала к девочкам из Байкуллы и только там обнаружила, что говорю не как они, по-другому. Видишь, иногда я даже об этом забываю! Боже, ты представить не можешь, как ужасно в столь юном возрасте осознать, что... что ты простолюдинка и говоришь как простолюдины, что в Англии существуют такие безмерные различия и даже наша речь пролагает между нами пропасть!

О, как я старалась подражать остальным! Они мне помогали, а одна учительница относилась ко мне просто чудесно. Я с головой ушла в новую жизнь, их жизнь, и поклялась совершенствовать себя, чтобы никогда не возвращаться к прошлому, никогда, никогда, никогда... И не вернулась. Но за тебя, мой дорогой, я выйти не могу. Давай останемся любовниками. Мне никогда не стать ровней тебе».

Но прошло время — необходимое для неё время, — и они поженились. Её убедила бабка Данросс. Пенелопа согласилась, но лишь после того, как сходила к Душеотводному Дереву, одна. Он так никогда и не узнал, что она там говорила.

«Повезло мне, — думал Данросс. — Лучшей жены не найти никому».

Вернувшись с ипподрома на рассвете, он работал не поднимая головы. Полсотни телеграмм. Десятки звонков из разных стран. Бесчисленные местные звонки. В половине десятого он позвонил губернатору, чтобы сообщить о предложении Типтопа.

— Мне нужно проконсультироваться с министром, — сказал сэр Джеффри. — Самое раннее, когда я смогу это сделать, — четыре часа пополудни. Нужно сохранить все в абсолютной тайне, Иэн. Господи, надо думать, Брайан Квок для них очень важен!

— А возможно, это удобный предлог выторговать лишнюю уступку.

— Иэн, я не думаю, что министр согласится на торг.

— Почему?

— Правительство Её Величества может счесть это прецедентом, причем очень скверным. Я бы так и сделал.

— Деньги жизненно необходимы колонии.

— Деньги — проблема временная. А прецеденты, к несчастью, создаются навсегда. Вы были на ипподроме?

— Да, сэр.

— Как лошади?

— Все, похоже, в прекрасной форме. По словам Алексея Травкина, наш главный противник — Пайлот Фиш, и ход будет очень размягченный. Ноубл Стар смотрится великолепно, хотя никогда не бежала по мокрому грунту.

— Пойдет дождь?

— Да. Но может, нам повезет, сэр.

— Будем надеяться. Ужасные времена, Иэн. И все же испытания посылаются нам свыше, чтобы проверить нас, верно? Вы будете на похоронах Джона?

— Да, сэр.

— Я тоже. Бедняга...

Утром на похоронах, ради поддержания репутации дома Чэнь и в память о прошлых поколениях семьи, что так ревностно служили Благородному Дому, Данросс сказал теплые слова о Джоне Чэне.

— Спасибо, тайбань, — поблагодарил его Филлип Чэнь. — И опять же, прости.

Оставшись с Филлипом наедине, Данросс объявил ему:

— Извинения извинениями, но они не помогут нам выбраться из ловушки, в которую мы попали по милости твоего сына и тебя. Или разобраться с проклятым Четырехпалым и третьей монетой.

— Знаю, знаю! — ломал пальцы Филлип Чэнь. — Я знаю... И если нам не удастся вернуть акции, мы разорены, мы все разорены! О-хо, после того как ты сказал про бум, я покупал и покупал, и теперь мы разорены.

— У нас ещё есть выходные, Филлип, — отрезал Данросс. — А теперь слушай меня, черт побери! Требуй вернуть все, что тебе должны, за каждую услугу. К полуночи в воскресенье мне нужна поддержка Ландо Маты и Прижимистого Дуна. По меньшей мере двадцать миллионов.

— Но, тайбань, не...

— Если к полуночи в воскресенье ты этого не добьешься, чтоб к девяти утра у меня на столе лежало твое заявление об отставке. Ты больше не будешь компрадором и поставишь жирный крест на будущем твоего сына Кевина и всей твоей ветви. Я выберу нового компрадора из другой линии.

Теперь Данросс тяжело вздохнул, подавленный сознанием того, что Филлип и Джон Чэни, — а вероятно, и Жак де Вилль — не оправдали доверия. Он подошел к сервировочному столику и налил себе немного кофе. Сегодня даже привычный вкус не радовал. Телефоны звонили беспрерывно, извещая о надвигающемся крахе рынка, банковской системы. Хэвегилл, Джонджон, Ричард Кван. От Прижимистого, Маты и Мэртага — ни звука. Единственным светлым пятном стал звонок Дэвиду Мак-Струану в Торонто:

— Дэвид, я хочу, чтобы ты прилетел сюда в понедельник на совещание. Не мог бы...

Его голос был заглушен восторженным ревом:

— Тайбань, я уже лечу в аэропорт. По...

— Постой, Дэвид! — Он изложил план перевода Жака в Канаду.