Знающий не говорит. Тетралогия - Людмила Астахова

Шпион попытался отогнать видение того, каким образом он будет наказан иерархом Зеленой Ложи, и попробовал рассуждать логически. Мысль о том, что с Альсом может приключиться нечто трагическое, Валлэ отбросил сразу же. Эльф двужильный и сам кому угодно способен сочинить трагический финал. А значит, либо он полностью поменял все планы, либо каким-то непостижимым образом догадался о слежке. Второе предположение вызвало у господина Валлэ нервную дрожь и толкнуло на отчаянные меры.

Колдовать на подопечного лорд Арьятири строго-настрого запретил, и за почти шестьдесят лет слежки шпион этого правила ни разу не нарушал. Но раньше его никогда не поджимали сроки. Теперь же, когда каждый день был на счету, господину Валлэ ничего иного делать не оставалось.

«Авось эльфийский Ведающий не дознается», – решил он и отправился за необходимыми ингредиентами. И раз эльфье волшебство давалось шпиону с огромным трудом, то человечье можно было попросту купить. Причем не слишком дорого. Больше всего Валлэ опасался, что его почует сам Альс. Но он ошибся.

– Поклянись, что ты вернешься! – попросила на прощание Морри.

– Клянусь! Со мной ничего не случится, и я вернусь к вам обеим, – твердо и убежденно ответил Сийгин, прижимая к себе жену и нежно целуя крошку-дочь.

До Ритагона путь неблизкий, но если поторопиться…

После отъезда Малагана Сийгин думал целое шестидневье. Но вовсе не над выбором, а над тем, как объяснить все Морри. А она оказалась лучшей женой, чем он мог себе представить. Ни слова упрека не сказала, ни слезинки не пролила. Только попросила дать слово, что он обязательно вернется живой, здоровый и невредимый. И орк дал слово.

И сдержал его.

А как же иначе?

Глава 6

РАЗНЫЕ ВЕЩИ

От Судьбы не сбежишь. Особенно с юбкой на голове.

Жена Анарсона почтенная Миол, закутанная с ног до головы в яркое покрывало, сидела возле крошечного алтаря в женской половине дома, тихим речитативом повторяя благодарственную молитву. Профиль у нее классический, строгий, и каждая черта настолько соразмерна, что стороннему наблюдателю казалось, будто это не живая женщина держит руки над крошечным огоньком священной лампадки, а чудесным образом оживший рисунок на старинной гравюре.

Джасс время от времени отвлекалась от созерцания потока прохожих за окном, бросала короткие взгляды на тангарку, но прервать молитву не решилась. Молитва для тангара, да еще над огнем, дело особое.

– За свет звезд и течение рек, за бледные лики двух лун и плод в материнском чреве… благодарение Вечного огня… пусть жар его согреет в пути… и свет… чистотой своей…

В Ритагон пришла настоящая весна, и была она во всем: в звенящем теплом воздухе, в звуках бубнов и флейт, которыми сопровождалась каждая торжественная процессия во славу богов, в пряном остром запахе цветущих рафий, в разноголосом гомоне тысячных толп. Ритагон – Неспящий, так называли этот город в древности, и он действительно не спал круглыми сутками, словно над его дворцами и храмами, базарами и балаганами никогда не заходило солнце.

А в тангарском доме было удивительно тихо и прохладно. Месяц балагер потоптался на узком порожке книжной лавки на первом этаже и, видимо, решил не беспокоить почтенное тангарское семейство своим беспричинным сумасбродством. Если в лавке, пахнущей бумагой, чернилами и пылью, в этой обители книжных тайн, не нашлось места весенней бестолковости, то в доме правильного тангара все и вовсе должно быть благочинно и покойно. Так казалось Джасс поначалу, но потом она обнаружила, что за плотно закрытыми дверями, за толстыми коврами и шторками из бахромы, за витражными окошками скрывается целый мир, где есть место абсолютно всему: страстям, печалям, бесшабашному веселью, легкомыслию и любви. Миол вела нескончаемую бескровную войну с вдовой золовкой, ее собственная дочка, тринадцатилетняя Рувия, томилась от нерастраченных чувств, изливая их на своего неженатого кузена, все вместе они строили радужные планы по охмурению дальнего родственника – богатого молодого тангара самого что ни на есть брачного возраста, причем кузен не меньше, чем сама Миол, жаждал сбыть с рук наивную и назойливую Рувию. А глава семейства – Анарсон взирал на бурное кипение домашней жизни со спокойствием, по сравнению с которым даже древние статуи кошек Турайф показались бы какими-то чересчур нервными.

Появление Джасс внесло в существование тангарской семьи новую, свежую струю. А она сама получила редкую возможность увидеть то, что обычно сокрыто от взглядов людей и других нелюдей. На женской половине ей отвели маленькую комнатку, обставленную исключительно по-тангарски, дали тангарскую одежду, кормили тангарской едой и вели тангарские разговоры.

– Что это? – спросила бывшая кераганская ведьма, когда перед ней Миол положила целую гору тряпок.

– Одежда, – пояснила тангарка.

– Так много?

– Я ношу больше, но я замужняя и мне положено.

Куда больше, Джасс себе вообразить не могла. Широкие шаровары из тончайшего батиста, три нижние юбки, корсет, нижнее платье, верхнее платье, длинная безрукавка, короткая безрукавка, тонкий платок и два покрывала. Даже с помощью Миол и Рувии пришлось потратить кучу времени, прежде чем Джасс правильно надела все эти вещи. И все равно не стала похожа на тангарку. Плавным походке и движениям нельзя научиться за пару дней, как нельзя сразу запомнить все десять смертельных выпадов хотанской фехтовальной школы.

Анарсон, увидев старую знакомую в новом обличье, только хмыкнул:

– Если кто из наших придет, из своей комнаты не высовывайся.

– Не похожа?

– Как свинья на… Короче, примерно как я на Альса, – оскалился тангар.

– Тоже мне сравнил.

– А чего тут сравнивать? Сразу же видно, человечья девка в тангарском платье.

– Ну прямо-таки сразу? – не поверила Джасс и набросила на лицо тончайшее полупрозрачное покрывало. – А так?

Анарсон скептически фыркнул.

– И в чем отличие?

– Ты даже голову не так наклонила. Наши делают это иначе.

Тангар попытался пояснить, но сбился, разозлился и в конце концов посоветовал не позорить своим видом честной народ. Джасс сбежала в свою комнату и там долго пыталась разглядеть в небольшом настенном зеркальце себя в новом наряде. Да, Анарсон был прав, она в традиционной одежде на исконном полукруглом диване с подушками смотрелась совершенно чуждо. Как слова на чужом языке в знакомой с детства песне. Невозможно было вписаться в этот четкий геометрический узор, нанесенный разными способами на все окружающее: на вышивку занавесок, плетение тканей, резьбу крошечных полочек, вязку половичков, рисунок в витраже. Словно беспрестанный ритм, словно рокот древних боевых тангарских барабанов.