Парижские тайны - Эжен Сю

— Я запишу дату коньяка, чтобы ничего не забыть, — сказал Бурден, вытаскивая из кармана записную книжку.

— Раз уж вы записываете, дорогой мой, будьте добры, запишите, что я прошу вас доставить сюда мой пуховик.

— Все будет точно исполнено, генерал, не волнуйтесь, я теперь тоже успокоился относительно вашего питания. А на прогулки вы ходите вместе с разбойниками-арестантами?

— Да, бывает очень весело, очень оживленно; выхожу после завтрака, иду то в один двор, то в другой и, как вы выражаетесь, якшаюсь со всяким сбродом. Там царят нравы регентства, нравы Поршерона! Уверяю вас, что, в сущности, они славные люди; среди них есть очень забавные. Самые лютые собраны в так называемом Львином Рву. Ах, дорогой мой, какие страшные лица! Там есть один, которого прозвали Скелет; я никогда не видел ничего подобного.

— Какое странное прозвище!

— Это не прозвище, он и в самом деле тощий, худой и очень страшный! К тому же он еще староста камеры. Самый главный злодей... Он был на каторге, потом воровал и убивал; его последнее убийство такое ужасное, он хорошо знает, что будет казнен, но ему наплевать.

— Какой бандит!

— Все арестанты им восхищаются и дрожат перед ним. Я сразу попал к нему в милость, угостив его сигарой; он подружился со мной и учит меня воровскому жаргону. Я делаю успехи.

— А! А! Как смешно! Мой генерал изучает жаргон!

— Говорю вам, хохочу до упаду, эти парни меня обожают, некоторые со мной даже на «ты». Я не гордый, как тот барчук по имени ЖерМен, бедняга, у него даже нет средств на отдельную камеру, а корчит из себя большого барина и презирает всех арестантов.

— Но он должен восторгаться тем, что нашел такого порядочного человека, как вы, может разговаривать с вами, если остальные ему так противны?

— Ну вот еще! Он, кажется, даже не заметил, кто я такой, но, если бы и заметил, я бы остерегся оказывать ему внимание. Все в тюрьме терпеть его не могут... Рано или поздно они сыграют с ним дурную шутку, и мне, черт возьми, вовсе не хочется разделять с ним вражду арестантов.

— Вы соврешенно правы.

— Это лишило бы меня удовольствия, потому что моя прогулка с арестантами доставляет мне настоящее развлечение... Но только эти разбойники невысокого мнения обо мне, с моральной точки зрения... Понимаете, ведь я в предварительном заключении по обвинению в злоупотреблении доверием... Это ведь ерунда для таких парней... Вот они и смотрят на меня как на ничтожную личность, как говорит Арналь.

— Действительно, рядом с этими фанатиками преступления вы...

— Настоящий пасхальный ягненок, дорогой мой... Ну ладно! Раз вы так услужливы, не забудьте мои поручения.

— Будьте спокойны, генерал.

1) Мадемуазель Александрина.

2) Паштет из рыбы и корзинка с винами.

3) Старый коньяк тысяча восемьсот семнадцатого года, молотый кофе и пуховик... Все это вы получите... Больше ничего не надо?

— Ах, я забыл... Вы знаете, где живет Бадино?

— Маклер? Знаю.

— Так вот, будьте добры, скажите ему, что я рассчитываю на его любезность и надеюсь, что он найдет адвоката для ведения моего дела... Я не пожалею тысячи франков.

— Я увижу Бадино, будьте спокойны, генерал; сегодня вечером все ваши поручения будут исполнены, и завтра вы получите то, о чем вы меня просили. До скорой встречи, мужайтесь, генерал.

— До свидания, мой дорогой.

Собеседники покинули приемную: заключенный — выйдя в дверь на одном ее конце, а посетитель — на другом.

Теперь сопоставьте преступление Гобера, рецидивиста, с правонарушением господина Буляра, судебного пристава.

Сравните отправной момент преступлений, причину или необходимость, которая могла толкнуть их на это.-

Сопоставьте, наконец, ожидающие их наказания.

Выйдя из тюрьмы, внушая повсюду страх и неприязнь, человек не может заниматься своей профессией в той местности, где ему разрешено проживать; он решает приняться за дело, хотя и опасное для его жизни, но осилить которое он надеется; не получилось.

Тогда он оставляет место ссылки, возвращается в Париж, полагая, что там легче будет скрыть свое прошлое и найти работу. Он приходит туда изнуренный, умирая от голода; случайно узнает, что в соседнем доме лежат спрятанные деньги; уступает пагубному искушению, взламывает ставень, открывает шкаф, крадет сто франков и убегает.

Его арестовывают, сажают в тюрьму... Его судят, осуждают. Как рецидивиста его ожидает пятнадцать — двадцать лет каторжных работ и позорный столб. Он это знает.

Кара чудовищная, но он ее заслужил.

Собственность священна. Тот, кто ночью взламывает вашу дверь, чтобы завладеть вашим достоянием, должен быть жестоко наказан.

Напрасно обвиняемый будет ссылаться на отсутствие работы, на нищету, исключительные, трудные, невыносимые обстоятельства, на нужду, до которой дошел, он, освобожденный каторжник. Что поделаешь, закон один. Общество для своего благополучия и процветания должно обладать безграничной властью и безжалостно карать смелые попытки завладеть чужим имуществом.

Да, этот отверженный, невежественный, опустившийся, этот закоренелый и презираемый всеми рецидивист заслужил свою кару.

Но чего заслуживает тот, кто, обладая разумом, богатством, образованием, окруженный всеобщим уважением, занимая официальное положение, украдет не для утоления голода, а для причуд роскоши или для того, чтобы испытать удачу в биржевой игре?

И украдет не сто франков, а сто тысяч... миллион?

И украдет не ночью, рискуя жизнью, а при свете дня, на глазах у всех?

Украдет не у неизвестного, хранящего свои деньги под замком, а у клиента, доверившего свое состояние честности официального лица, назначенного по закону, к которому клиент поневоле должен был обратиться.

Какого сурового наказания заслуживает тот, кто вместо кражи небольшой суммы вследствие острой нужды украдет ради роскоши значительную сумму?

Не будет ли жестокой несправедливостью налагать на него такое же наказание, какое определяется рецидивисту, дошедшему до крайней нужды, до кражи по необходимдоти?

«Ну, полноте!» — скажет закон.

Разве можно применять к хорошо воспитанному человеку то же наказание, как к какому-то бродяге? Да что вы!

Разве можно сравнивать правонарушение приличного человека с подлой кражей со взломом? Да что вы!

«Так в чем же дело? — ответит, например, г-н Буляр в согласии с законом. — Пользуясь возможностью, которую мне предоставляет моя контора, я получил для вас известную сумму денег; эту сумму я растратил, употребил по своему усмотрению, от нее не осталось ни гроша; но не думайте, что это нужда заставила меня пойти на растрату! Разве я нищий, нуждающийся? Слава богу, нет, у меня всегда было и есть столько денег, что я мог и могу жить широко. О, успокойтесь, я метил выше, тщеславнее... С вашими деньгами я смело бросился в ослепительные сферы биржевой игры; я мог удвоить, утроить эту сумму в свою пользу, если бы удача мне улыбнулась... к несчастью, мне не повезло! Вы сами видите, что я потерял столько же, сколько и вы...»