Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху

Евреи, как ему представлялось, своими действиями против Христа навлекли на себя тяжелую вину, которую необходимо было загладить, но эта вина — по крайней мере, вина большинства — заключалась не в распятии, а в неприятии Христа, в их отвержении Спасителя и Его идеи спасения. Конечно, он и здесь старался преуменьшить вину подчеркиванием их незнания божественности Иисуса, незнания, которое могло смягчить их вину и уменьшить вину язычников. Тем не менее в этом моменте — то есть в неприятии Христа — евреев нельзя сравнивать с неевреями. Народ патриархов и пророков должен был знать лучше.

И именно потому, что Алонсо де Картахена так высоко ценил евреев дохристианской эры, он не мог рассматривать неприятие Христа и христианства в том же ключе, что и Оропеса, т. е. как кульминацию преступной тенденции, которая обозначила их жизнь с самого начала. Он скорее видел их жизнь в период христианства как падение и деградацию — стремительное нравственное падение и непрекращающуюся с тех пор деградацию. «Падение» произошло во время присутствия Христа на земле из-за их пренебрежительного к Нему отношения, а деградация выразилась в интеллектуальном упадке, сопровождавшем углубление социального бедствования. Картахена рассматривал долгое рабство евреев как ужасное наказание, политическое и социальное, но самым худшим в его глазах было наказание духовное, связанное с этими условиями. За время долгого изгнания и рассеяния евреи растеряли большую часть своей гражданской и естественной знати, они потеряли из-за отрицания Христа свою теологическую аристократию, которой раньше отличались. Более того, они стали религиозными «рабами» (что означает их приверженность Закону во время христианства), хотя в «гражданской» и «естественной» жизни они никогда не были низведены до состояния настоящего рабства.

Мы не знаем, каковы по-настоящему были взгляды Картахены на всевозможные ограничения, наложенные на евреев, хотя мы можем предположить, что, как и Оропеса, он поддерживал формальную политику Церкви. В любом случае, несмотря на все эти многочисленные ограничения, он видел евреев в христианском мире свободными людьми с обеих точек зрения, «гражданской» и «естественной», и, в отличие от Оропесы, не испытывал морального возмущения против евреев, не был раздражен и не выказывал неудовольствия, когда говорил о евреях, консультировавших христианских правителей или предъявлявших иски своим христианским хозяевам[2716]. Он явно считал вполне нормальным, что евреи не только сохраняют свои основные свободы, но и открыто пользуются ими. А то, что мы далее можем заключить из вышесказанного, так это то, что он не считал евреев «сатанинскими тварями», которых христиане должны избегать, как чумы. Он думал, что евреи, которые разговаривают с христианами, не представляют никакой опасности для христианства, в то время как свободная речь христиан, обращенная к евреям, может подвергнуть опасности только их иудейскую веру. Опыт подтвердил это в последнее десятилетие, что также было частью его кредо в вопросе конверсо и позиции в пользу маррано-еврейского диалога, направленного на обращение евреев в христианство.

Но было кое-что еще, в чем епископ Бургоса расходился с лидером иеронимитов. Картахена видел в положении евреев не просто результат упрямой еврейской «слепоты», но последнюю стадию «цепной реакции», приведшей к этой слепоте. Что же было первым звеном в этой странной «цепи»? Уже Павел размышлял над великой «тайной» того, что «часть Израиля была поражена слепотой», но он оставил эту тайну в основном неразрешенной. Оропеса и Картахена предложили, однако, ответы. Оропеса приписал еврейское поведение по отношению к Христу влиянию дьявола, Картахена — историческому плану Бога.

Согласно этому плану, как его видел Картахена, «падение» евреев не было полным, и «деградация» не являлась бесконечной. Так, обращаясь к началу христианской эры, он подчеркивал, что апостолы и другие евреи трудились для основания и распространения христианства, а кто же может связывать эту деятельность с «падением»? А когда он думал о евреях в грядущие времена, он предвидел их ведущую роль в Церкви, как воинствующей, так и торжествующей. И кто же может видеть в этом «деградацию»? Таким образом, если принимать во внимание его общий взгляд на еврейский народ в христианскую эру, следует прийти к выводу, что он считал евреев, несмотря на их частичное падение и ранний упадок, теми, кого ожидает подъем на еще большую высоту, чем та, которую они достигли под Законом Моисея. Ясно, что для Картахены такая судьба являлась единственно подходящим концом истории народа, который открыл Авраамом эпоху веры в человечестве и был избран народом Бога.

VIII

Наш обзор первой части Lumen показывает, что Оропеса вовсе не был рупором идей Картахены о евреях, а следовал своей собственной линии мысли, которая иногда совпадала, но чаще сталкивалась с линией Алонсо де Картахены. По существу, противоречия между двумя мыслителями были не только многочисленными, но и более глубокими, чем моменты единства в их оценке евреев, как в дохристианскую, так и в христианскую эру.

Однако, прояснив взгляд Оропесы на евреев и то, в чем он отличался от взгляда Картахены, мы еще не ответили на основной вопрос, неизбежно вытекающий из представленной нами картины, потому что предполагалось, что Lumen будет посвящен дискуссии о марранской, а не еврейской проблеме. Поэтому первая часть работы, где речь идет о евреях, должна рассматриваться как предварительная по отношению к остальному обсуждению конверсо. При этом наш обзор мыслей Оропесы о евреях не показывает никакой связи с ситуацией конверсо, а это приводит нас к первоначальному вопросу: зачем ему был нужен столь скрупулезный трактат о евреях? Видим ли мы здесь просто ошибку в структурном построении книги, случай, когда автор уходит своими мыслями в сторону побочной, хотя и связанной с главной, темы? Или же это часть детального плана, разработанного Оропесой для своей работы с самого начала? Мы должны помнить об этих вопросах, когда придем к дискуссии о позиции Оропесы по поводу проблемы марранов в Испании.

IX

Взгляды Оропесы на испанских конверсо станут более понятными, если сначала мы отметим его взгляды на крещеного еврея вообще — то есть на обращенного из иудаизма в христианство — как на исторический феномен. Его отношение к «историческому» обращенному неизбежно влияет на его позицию по отношению к «конкретному» выкресту, то есть бывшему иудею, своему современнику и жителю его собственной страны, тому, которого он встретил, наблюдал и изучил. Чтобы увидеть оба эти отношения в более ясной перспективе, мы попытаемся изолировать их друг от друга. Это, конечно, не всегда возможно, поскольку оба феномена крещения переплетаются и имеют много общего в ряде аспектов, поэтому иногда невозможно обсуждать один из них, не касаясь другого.

Пытаясь сформулировать свой взгляд на крещеного еврея