Аналогичный мир (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна

— Не, от пуза кормили.

— Да, лендлорд недельную засыпку честно отвешивал.

— А старший-то беляк?

— Ага.

— Ну, так везде положено.

— Много покрал?

— Не, ни хрена, мы сами кашеварили.

— Меченый небось над жратвой главный был.

— Ну, а как же.

— Не, мы по очереди. Нас двое, вот кто может от стада отъехать, тот и кашеварит.

— Лендлорд-то этот сильно прижимал?

— Не, в меру.

— А старший с руками не лез?

— Х-хо, мы ему сразу укорот дали.

— Толковый мужик, своё пахал без булды.

— Бывает.

— Да ни хрена, все они, беляки, на нашем горбу ездят!

— Заткнись, вон на завод мы прибились, там этот, ну, рука у него покалечена, пашет, будь здоров.

— Бывает.

— Беляк завсегда своё на нашего брата скинет.

— А ты не стой близко.

— Чтоб не докинул, что ли?

— Ну да.

— А в этом, как его, ну, в как ты его обозвал…

— Бифпите?

— Ну да. Хорошо погуляли?

— Да уж, как положено.

— Все три радости под завязку.

— Это какие?

— Не слыхал, что ли?

— Постой, парень, это пожрать, поспать и…

— В морду беляку дать.

— Ага, порадуйся тут, когда полиции навтыкали.

— Ну, на каждом шагу.

— Не, парни, ковбойские радости — это подраться, надраться и трахнуться.

— Ну, этого добра и здесь навалом, не стоило и ехать.

— Кабы только за этим, то да.

— Заткните его, он, акромя траха, ни об чём не могёт…

Гундосый посмотрел на Андрея. Тот кивнул, и Гундосый пустил по рукам ещё одну бутылку, а на стол кинул ещё пару рыб.

— Шикуешь, парень.

— А что ж? Пока есть — поедим, а когда не будет — так вспомним!

— Во, дело!

— Это ты верно!

— А тут как?

— На День Империи чудом пронесло.

— Потряслись, да-а…

— Не чудом, а русские не дали.

— Ага, кольцом вокруг Цветного встали, свора и не полезла.

— А тех бедолаг забили.

— Одного, грят, русские увезли.

— Ну, его счастье.

— Ну да, от пули, грят, смерть лёгкая.

— Сколько раз пробовал?

— Да они сами дурни, на хрена они к шлюхам, ну, тем беляшкам, полезли?!

— Ты что, головой приложился?! Поле-езли, послали их.

— Я тебя пошлю, ты пойдёшь? А они…

— Я свободный, а они…

— И давно?

— Чего давно?

— Свободный.

— А как и ты.

— Ну, так и заткнись. Белый гаркнет — ты в штаны наложишь и волю его сполнять побежишь.

— А ты нет?

— И я. Так что нечего, все мы такие.

— А парням не повезло.

— Да, что уж тут…

— Ладно, не нашей ватаги…

— Так, помянем, что ли?

— Тебе лишь бы в глотку влить…

— Голову ему рыбью в пасть воткни, чтоб заглох.

— А с работой как?

— А никак.

— Было хреново…

— И лучше не стало.

— Бога моли, чтоб хуже не было.

— А с чего хуже?

— Станция, дрова, ну, и на рынке поворочать, больше ничего нет.

— И не б-будет!

— Выкинь его, пусть полежит.

— Так что, крутитесь, парни.

— Другой работы беляки не дают.

— В имениях только ещё…

— Да, приезжают тут, нанимают.

— А там чего?

— На уборку если, так мороки много, а кормёжка плохая.

— Поганая это работа, помню…

— А кто не помнит?

— Ползаешь, картошку эту выбираешь, и не пожрёшь её, сырую-то…

— У нас жрали бывало. Животами потом мучились.

— Да нет, ну их на хрен, имения эти. Думал, выжгли их зимой, так нет, смотри, чтоб их… опять наплодились!

— Беляки-то?

— А кто ж ещё?

— И опять на нас ездят, сволочи!

— А ты спину не подставляй.

— А жрать тогда что будешь? Кто тебе задарма-то даст?!

— А я задарма и не возьму!

— Ишь ты какой!

— А такой! Я с Освобождения дармового куска не взял. Что на мне, всё мной заработано! А ты…

— А ну остынь.

— Чего вы?

— Ну, на пустом же завелись.

— Не, в имении — это не жизнь.

— А где она, жизнь?

— Говорят, на Русской территории хорошо.

— Ага, в рот кладут и проглотить упрашивают.

— Не, парни, такая уж судьба наша.

— Это на беляков-то горбатиться?

— А что, так оно и есть.

— Точно, в Овраге отдохнём.

— Неа, мы и после смерти на них работать будем.

— Охренел, Белёсый?

— Это как это?

— А просто. Они будут в котлах кипеть, а мы будем дрова подкладывать…

И дружный мощный хохот, и десятки рук, восторженно бьющих Андрея по плечам и спине.

— Ну, парень, ну, даёшь…!

— А возьми!

— Ну, за такое ставлю всем!

— И я ставлю!

— И я, чтоб…

— Жратва кончается.

— Гундосый, у тебя ещё есть что, или рыба одна?

Гундосый смёл со стола на обрывок газеты рыбьи ошмётки и вынес их на улицу. Отдав свёрток забормотавшим благодарность шакалам, вернулся и спросил:

— Платить кто будет? Восемь кредиток стоит.

Андрей и Эркин переглянулись, и Эркин ответил:

— Мы. Но на этом всё.

— А как же… — ответил многоголосый гул. — Понятное дело… Что мы, вовсе без совести? И так вона…

Гундосый положил на стол большой кусок жирного копчёного мяса и длинным — длиннее, чем у Андрея — острым ножом стал нарезать его на тонкие ломти. Взглядом пересчитал присутствующих и, нахмурившись, проверил, хватит ли ломтей.

— А с меня за хлеб возьми, — сказал Арч. — Две буханки клади.

— Я бутылку ставлю, — кивнул Одноухий. — Получи, пока мы ещё в трезвом.

Гундосый собрал деньги, выложил на стол две уже нарезанные буханки тёмного хлеба и, слегка пристукнув, поставил бутылку с почти прозрачной жидкостью.

— Ну что, за удачу, так, что ли?

— Всем удачи!

— Кому не везло, так пусть повезёт.

— А кому везло, пусть и дальше так.

— За нас, парни!

— Идёт!

— За нас!

Они возвращались домой усталые, переполненные впечатлениями, но очень довольные прогулкой. Женя несла сумку с покупками и вела Алису. Вернее, Алиса, цепляясь за её руку, брела рядом и даже болтать перестала от усталости. Но мужественно не просилась на руки.

— Потерпи, мой зайчик, скоро придём.

— Потерплю, — кивнула со вздохом Алиса..

Конечно, потерпит, она не маленькая. Мама повела её на ленч в кафе, значит, она уже большая. Какая улица длинная… всё было так вкусно и интересно. Только чего-то спать хочется.

Пока Женя открывала калитку и нижнюю дверь, Алиса ещё держалась, но на лестнице Жене пришлось всё-таки взять её на руки. Алиса успела сказать: «Я сама…» — и заснула. Женя раздела её, уложила и занялась покупками.

Так много на еду, да за один раз она ещё никогда не тратила. И никогда не покупала таких дорогих вещей. Женя выкладывала на кухонный стол прозрачные из целлофана и блестящие из фольги пакетики и коробочки. Салями, ветчина, сервелат, сыр трёх видов, копчёный лосось, пикантная телятина. Коробочка с «пьяной» вишней в шоколаде, пакетик фигурного миндального печенья, пакетики с сахарными куклами, изюм и арахис в шоколаде… Конечно, это безумие — так тратить деньги, но, боже мой, как же приятно безумствовать! Это же не еда, так, баловство, и дорого, и не сытно, но должно быть так вкусно.

Она разложила все эти пакетики и коробочки и вернулась в комнату. Алиса спала, разметавшись. Женя поправила ей одеяло и передвинула штору, заслоняя кроватку, а то солнце уже низко и далеко достаёт. А она сама… приляжет на минутку и возьмётся за ужин. И на завтра надо всё приготовить, но хоть на минуточку прилечь… Странно даже, от чего бы ей устать? Женя переоделась и в халате прилегла на кровать, на мягкий пушистый ковёр. Поджала ноги, чтобы их прикрывали полы, и прижалась щекой к плюшу, погладила его рукой. Мягкий какой ковёр Эркин привёз…

Эркин пришёл домой засветло, когда и улицы, и двор ещё заполнены людьми. Как и вчера, он своими ключами открыл калитку и нижнюю дверь. Разумеется, его видели, но никто не подошёл и тем более не заговорил. Он поднялся по лестнице, открыл верхнюю дверь и вошёл. Его встретила тишина. Женя дома? Почему так тихо? Но тишина была не страшная, а какая-то тёплая и живая. Он осторожно заглянул в комнату и увидел их. И Женю, и Алису. Спят. Он бесшумно прошёл в кладовку, оставил там куртку, заглянул в кухню. Похоже, Женя не готовила сегодня — плита совсем остыла. Эркин развёл огонь в топке и поставил чайник. Потом переоделся в кладовке в рабские штаны и тенниску, переобулся и пошёл в комнату.