Сожженные мосты - Александр Маркьянов

Брать заложников он не решился, заложники лишат его мобильности.

Маханул на соседний участок, едва не упал, побежал к дому…

— Стой! — знакомый голос.

Двое жандармов целились в него с колена из автоматов, у них были бронежилеты и каски, держащие удар пистолетной пули. Лица были закрыты забралами из пулестойкого стекла.

За ними стоял Аль-Бакр.

— Зачем ты их убил, Алексей?! — крикнул он. — Опомнись!

— Ненавижу! — крикнул в ответ казачий атаман, вскидывая штурмовое ружье.

Заработали автоматы.

Генерал-губернатор Междуречья Теймураз Акакиевич Абашидзе был еще жив, когда к нему подошел полицеймейстер Аль-Бакр. Жандармы из антитеррористической роты положили его на носилки, один из них суетился, прилаживая капельницу. Аль-Бакр взглянул на него, тот еле заметно покачал головой.

Ибрагим аль-Бакр присел на корточки рядом с носилками.

— Теймураз?

Губернатор смотрел на него так, как будто впервые видел.

— Ты здесь?

— Да… Я здесь.

— Но это неправильно… Неправильно…

Генерал-губернатор Абашидзе умер.

Полицеймейстер Багдада поднялся на ноги.

— Здесь есть рация?

Ему протянули рацию, он настроился на волну, на которой работали полицейские и армейские части.

— Тишина всем, чрезвычайное сообщение. Сегодня, тридцатого июля второго года от Рождества Христова, я Ибрагим Хасан Аль-Бакр, полицеймейстер Багдада, дабы обеспечить спокойствие и безопасность города Багдад и всего Междуречья, права и преимущества Государя Императора Всероссийского, Великого Султана и Хана Ханов, своей властью ввожу на всей территории Багдада и Междуречья чрезвычайное положение. Режим чрезвычайного положения будет действовать бессрочно, до особого распоряжения. Приказываю всему личному составу воинских, жандармских, полицейских и казачьих соединений начиная с этой минуты действовать по плану чрезвычайного положения. Дополнительные указания будут переданы установленным порядком. Генерал войск полиции и жандармерии Ибрагим Хасан Аль-Бакр из Багдада, конец связи.

Когда-то давно в Австро-Венгрии зародился нацизм. Это отравленная идеология, она провозглашает деление людей по крови, по национальности. В сущности, разновидностью фашизма является агрессивный ислам, предлагающий делить людей на своих и чужих по признаку вероисповедания. Проклятый всеми цивилизованными странами, нацизм во все времена старался рядиться в маски патриотизма, но разница между патриотизмом и нацизмом все же есть. Патриотизм предполагает любовь не к нации, а к Родине, к той стране, в которой ты родился и вырос, и которая дала тебе все что смогла. Генерал-губернатор Теймураз Абашидзе, несмотря на свое грузинское происхождение, стал нацистом — и ненависть ослепила его, причем настолько, что в ненависти своей он не смог рассуждать здраво и привычно назначил врага, хотя врага надо было искать, искать вдумчиво и кропотливо. Генерал Ибрагим Хасан Аль-Бакр, родившийся в арабском квартале, бывший всегда изгоем из-за того, что в нем была русская кровь, хоть и встал на тот же гибельный путь — но полицейское чутье пересилило в нем ненависть, и он все же смог хладнокровно и трезво оценить ситуацию. И найти истинного врага.

А вот атаман казачьих войск Алексей Белов, рядясь в одежды патриота и националиста — все же стал предателем. Это было совершенно невероятно для казака — и все же он им стал, и одному Аллаху ведомо, что бы он успел еще сотворить, если бы не был разоблачен. Увы, и в этом, в том, что ему удалось втереться в доверие к генерал-губернатору и творить то что он творил — ему тоже помогла ненависть. И ее обратная сторона — любовь.

Атаман Белов долгое время имел дело со смертью. Он смотрел в пропасть, и не понял, не уловил тот момент, когда пропасть стала смотреть на него. Тогда в душе он умер.

А потом возродился…

31 июля 2002 года

Тегеран. Посольство Российской Империи

Острая, режущая вспышка боли привела меня в чувство, как-то сразу. Обычно, между явью и навью есть какой-то промежуток, возвращение в мир людей происходит не сразу. Ты как будто качаешься на волнах, то погружаясь в черную бездну безмолвного спокойствия, то снова выныриваешь в мир людей. Здесь — все произошло сразу и почти незаметно. Вот только что меня не было здесь и вот — я есть.

Чье-то лицо — знакомое, но я не мог вспомнить чье — появилось в поле моего зрения. Человек посмотрел мне прямо в глаза, а потом закричал изо всей силы — доктор, доктор! Я хотел ему сказать, что не надо так орать, потому что у меня голова представляет собой мешок с осколками стекла, и это чертовски больно. Я открыл рот, чтобы сказать это — но к моему удивлению не смог вымолвить ни слова. Потом опять — саваном навалилась тьма…

Второй раз я пришел в себя от грохота. Громыхало, глухо и грозно, так что подрагивал сам воздух. В этот раз я почти сразу понял, что это.

Вспомнил я и того, кто сидел рядом со мной. Он и сейчас сидел здесь.

— Варфоломей… Петрович… вы…

— Я, ваше высокопревосходительство, я… — мой верный помощник был каким-то растрепанным, кое-как одетым и усталым. Вот, отстранили меня, работы мне нету… решил с вами посидеть…

— Кто… отстранил…

— Военные. Взрывы слышали? Все деревья… господи… делают вертолетную площадку. Говорят, что через час нас вывезут отсюда.

— Пить…

Вода была теплой, невкусной, много дней простоявшей на солнце в графине. Но вкуснее ее сейчас ничего не было.

— Все… Хватит… Павел Васильевич сказал, нельзя много.

Так звали посольского доктора.

— Принц… Что с ним? — говорить стало легче, вода смочила пересохшее горло.

— Похоронили… вчера еще похоронили, прямо тут, во дворе посольства. Их же надо до заката хоронить, у них такой обычай. А больше негде было, началось уже. Я фатиху прочитал, все как полагается.

Господи…

— Вали? — вспомнил я.

— Он, мерзавец. Добрался бы — своими руками растерзал бы. Мразь поганая, мы ведь ему столько платили, что он всю семью содержал, девять человек. И вот за такое… отплатил-то как, сука, погань… Его за ворота выбросили, не стал я его хоронить, Александр Владимирович, Господь меня простит за это. Нет в земле места такой собаке.

— Найди…

— Так его уж…

— Найди гвардейцев. Кто стрелял. У ворот. Они здесь?

— Так здесь, в посольстве. На внешнем периметре флот, наши только внутреннее кольцо держат…

— Найди.

— Сию секунду, ваше превосходительство. Лежите, не вставайте, вам нельзя.

Интересно — сильно или нет? Похоже, что сильно, хоть на мне и заживает как на собаке — а пару недель поваляюсь. Или больше. Черт как не вовремя.

За стеклами опять грохнуло — зарядом взрывчатки свалили очередное дерево. Это-то зачем, господи, есть же площадка. Потом — эти деревья десятилетиями растить, зачем так валить-то…

Кто-то вошел в кабинет, я повернул голову — хоть это-то я мог сделать, ожидая увидеть Варфоломея Петровича. Но вместо этого — в кабинет вошел смутно знакомый офицер в черной морской форме, с оружием и бронежилетом. На груди — Георгий третьей степени, памятная медаль «за Бейрут». Знаки различия — майор от адмиралтейства, морская пехота. Понятно — эвакуационная группа, с авианосца.

— Господин контр-адмирал! — понятно, для морпехов я именно контр-адмирал флота, то есть изначально свой, а не гражданский.

— Вольно…

— Майор от адмиралтейства Пескарев, одиннадцатая экспедиционная группа. Мы должны эвакуировать вас, поступил приказ.

— Отставить… пока. Гражданских эвакуируете, потом и я… с вами.

— Господин контр-адмирал это приказ командующего флотом. Тем более — вы ранены.

— Отставить. Несколько часов еще поживу. Подойдите ближе…

Майор подошел.

— Помогите… Немного… вот так.

Я показал, что хочу не лежать как бревно, а сидеть.

— Вам док разрешил, господин контр-адмирал?

— Если лежа не помер — то и сидя выживу. Исполняйте.

Вместе, нам удалось придать мне более приемлемое положение — теперь я не лежал, а почти что сидел, опирая на подложенные под спину подушки. Больно не было — видимо, обдолбали болеутоляющим, больно будет потом. Потому и голова как чумная…

— Докладывайте. Что происходит?

— Господин контр-адмирал, приказано эвакуировать весь гражданский персонал, всех русских. Десантники заняли аэропорт Мехрабад, основная зона эвакуации сейчас там, там приказано держаться. А мы отсюда вывозим тех, кто блокирован в зоне дипломатического квартала. Из города уже не прорваться.

— Что в городе? Вы держите периметр?

— Держим… пока. Армия — кто разбежался, большая часть на стороне этих… психов. Все как чумные. Только что докладывали — один обвязался взрывчаткой и на пост бросился… трое нижних чинов… безумие какое-то господин контр-адмирал, даже нижние чины жалуются — голова как чумная…