Избранные циклы фантастических романов. Компляция.Книги 1-22 (СИ) - Измайлова Кира Алиевна

– Я не нужен тебе, госпожа? – негромко спросил он.

Вопрос был щекотливым, и я постаралась ответить как можно более обтекаемо:

– Мне всегда нужны верные люди, Маррис, но сейчас тебе придется остаться здесь. Одним своим присутствием ты можешь поставить под угрозу всю затею, так что будь добр, потерпи. А когда – и если – мне удастся занять свое законное место, поверь, я не забуду твоей преданности и доблести!

Кажется, это оказались нужные слова, и он смирился… или сделал вид, что смирился.

– Мерзкий вид, хозяйка? – шепнул мне Рыжий.

– Это мягко сказано, – ответила я, радуясь тому, что на мне покрывало и никто не может разглядеть гримасы отвращения на моем лице. Это же покрывало хоть немного, но приглушало запах гнили, помоев и… нет, я не хотела знать, что именно так воняет! Лошади – и те фыркали недовольно, не желая ступать по вываленным на мостовую отбросам, по нечистотам и неизвестного происхождения хламу. – Город был совсем другим… Знаешь, я думала: может, я наблюдала его сквозь скрещенные пальцы, так дети делают, видел?

– Конечно. Считается, так можно увидеть волшебный народец.

– Вот именно. Но нос-то я при этом не зажимала!

– Меня сейчас точно стошнит, – пробурчала Медда. Ей было тесно на полу экипажа, но куда деваться? – Да в самой захолустной деревне в хлеву так не воняет! И это не просто отбросами несет, госпожа, сам город гниет заживо. Я почти не ошиблась… Прокаженные и впрямь так не пахнут, а те, кто от гнилой горячки помирают, – еще как!

Я покосилась в сторону и вздрогнула: на перекрестке сидела хромая Бет, как обычно по осени, с корзиной яблок. Только прежде она зазывала покупателей, расхваливая свой товар на все лады и ее сочный говорок волей-неволей привлекал внимание, как и темно-красные, крупные, глянцевитые яблоки…

Сейчас она, совсем старая, ссохшаяся, глядела в никуда, сгорбившись и свесив между колен крупные натруженные руки, а в корзине пылились кривобокие, вялые плоды. Редкие прохожие шли мимо, даже не взглянув на Бет, а ей будто было все равно…

– Рыжий, – я осторожно тронула его за руку, – дай монету этой торговке.

Бет вздрогнула, когда наш экипаж с шумом остановился возле нее, а пышно одетый тэш небрежно бросил в корзину золотой. Длиннорукий Ян ловко выхватил оттуда яблоко и ткнул возничего в спину, чтобы не мешкал.

Экипаж тронулся. Я обернулась: хромая Бет смотрела нам вслед, и, когда мы встретились с нею глазами, мне показалось, она будто проснулась, да так и осталась на перекрестке, подле корзины битых яблок, которую сама же, вскочив, и опрокинула, с золотой монетой в руке…

– Червивое, – сказал Ян, разломив добычу. – Других нынче, поди, и не сыщешь.

– Все будто спят на ходу, – прошептала я. – Или тяжело больны.

Рыжий молча сжал мою руку, а я невольно улыбнулась, вспомнив, как ругалась Леата: у знатного тэша не может быть таких заскорузлых клешней, как она высказалась. Рыжий молча покорился и несколько часов терпел какие-то горячие примочки. Ну а после них и других ухищрений Леаты на его пальцы и впрямь не стыдно стало надеть драгоценные перстни.

У Саннежи тоже были крупные руки и широкие костистые запястья. Когда он был совсем молод, это выглядело забавно: подросток с такими вот ручищами! Но потом он вырос, и все в нем сделалось соразмерно… При этом у него оказались на удивление хорошей формы пальцы, не узловатые, не грубые… Это потому, говорил он всерьез, что ловить коня приходится всей рукой, а гриву ему разбирать – пальцами, и на свирели люди тоже не плечом играют…

«Ты бы не узнал столицу, Саннежи, – подумала я. – Знаю, ты скучал по степным просторам, но все-таки привык к городу и полюбил его, ведь он в самом деле был хорош! А теперь мне самой страшно смотреть по сторонам…»

Признаюсь, после этой дороги я опасалась увидеть, во что превратился дворец, и, как выяснилось, не зря…

Но я забегаю вперед.

Разумеется, мы не явились с корабля на бал. Через посредников нанят был недурной особняк, в котором мы и водворились со всей челядью – загорелыми бородатыми пиратами, и впрямь неплохо изображавшими шонгори.

День-другой, и до дворца долетела весть о том, что шонгорский тэш волею судеб (причиной назвали необходимость ремонта корабля) посетил столицу, а там воспоследовало и приглашение ко двору.

Тэш на наш счет – примерно герцог или принц крови. Учитывая, сколько у тэшаваров жен, наложниц и детей от них, назваться тэшем – проще простого, а уж если знать обхождение и располагать порядочными деньгами, то можно сойти и за наследника, скажем, десятого или двунадесятого в очереди, это, по меркам шонгори, не так уж много. Ведь других претендентов можно отравить, прирезать, словом, избавиться от них… чем обычно и развлекалась тамошняя знать. Оставалось надеяться лишь на то, что Рикардо не слишком глубоко вникал в проблемы престолонаследия у соседей по морю.

Вероятно, это его не занимало, поскольку мы были приглашены к завтраку. Действо это не настолько официальное, как обед и тем более ужин, стало быть, всерьез нас не рассматривали, но и из виду упускать не желали.

– Ты не волнуйся, хозяйка, – сказал мне Рыжий рано поутру, когда мы собирались во дворец. – Главное, не выдай себя. Нам спервоначалу надо осмотреться, поэтому не кидайся на Рикардо с топором. Ты – покорная шонгорская женщина, так что слушай и запоминай, и не вздумай глазки королю строить!

– Утешитель из тебя – все равно что из стрелы иголка, – невольно улыбнулась я. – Иди уж, тэш…

Во дворце было пусто и пыльно, словно никто в нем не жил, а был это замок из сказки о спящей красавице, сто лет простоявший зачарованным.

Знакомые переходы и галереи отзывались гулкой пустотой, когда мы шли по ним в сопровождении слуг, тоже каких-то… усталых, седых, пыльных. Даже их роскошные ливреи казались потертыми, хотя я видела, что они новехоньки!

Не блестели рыцарские доспехи, не сверкали позолотой рамы картин, и сами полотна будто скрылись в полумраке, а оттуда смотрели на меня глаза предков, настороженные, испуганные… И темнота притаилась по углам, опасная и недобрая…

Была бы моя воля, я, каюсь, вцепилась бы в Рыжего обеими руками и закрыла глаза. Не знаю почему, но мне казалось – он может меня защитить. Вполне вероятно, ценой собственной жизни – но может… Увы, я не могла себе этого позволить, а потому шла вперед, стараясь шагать помельче, чтобы и мыска расшитой туфельки никто не увидел, как учила Леата. Медда что-то шептала себе под нос, может быть молитву, ей тоже было не по себе. Ян оглядывался и коротко посвистывал: ему, лесному жителю, и так-то в городе не нравилось, а уж во дворце…

А Рыжий… Рыжий шел впереди и улыбался, как полагается гостю, и раскланивался с его величеством, и преподносил дары, и говорил на нашем родном языке с ужасным акцентом, то и дело вставляя шонгорские слова и выражения, и тут же переводя их для хозяев. Я опасалась, что кто-то из опытных придворных может заметить неладное, но слуги были сплошь незнакомые. На стол подавали, по-моему, не вышколенные люди, а вчерашние поварята, я же видела, как они путают приборы!

Впрочем, Рыжий – тэш Раддеши – этого не замечал, откуда ему было знать такие тонкости местного этикета! Он красиво и цветисто описывал свои впечатления о столице, а мы, женщины, устроились в уголке и подобострастно внимали господину и повелителю.

Я лишь несколько раз осмелилась взглянуть на Рикардо. Каюсь, мне было страшно! Не могу даже сказать, чего именно я боялась, но… Еще на корабле я готова была с ходу развалить ему голову надвое, как гнилую тыкву, а сейчас опасалась даже посмотреть в его сторону. Чем-то чужим тянуло от него, чужим и страшным, и я остерегалась встречаться с ним взглядом: если хоть заподозрит, кто я такая, нам конец, останется только попытаться убить его на месте… А кто знает, сколько слуг сидит за портьерами, сколько арбалетчиков прячется на галерее, в нишах? Прикончить Рикардо мы, возможно, успеем, но сами можем и не выжить, а тогда какой смысл устраивать побоище?