Совьетика - Ирина Маленко

И принес мне после ужина горячий отваренный початок кукурузы, который ему дали местные колхозники.

Спасибо!- сказала я, впиваясь зубами початку в горячий бок.

– Хочешь, посидим на улице, посмотрим на звезды? – предложил Ри Ран. Ночь только начиналась – и она действительно была тихая и звездная. – Помнится, у вас люди тоже загадывают желания -но не при виде Луны, а когда с неба падают звезды. Сейчас как раз для этого самое время. Я тоже хочу загадать желание – может, по вашим приметам оно сбудется быстрее?

– А мы никому не мешаем, если мы так будем сидеть?

– А кому мы тут можем помешать?- резонно ответил Ри Ран.

Он вывел меня на улицу – точнее, не совсем на улицу. Мы все еще были на территории Этнографической гостиницы, но не во дворике, замыкающем в кольцо за тяжелой дверью наши номера, а на берегу ручья или небольшой речки, поросшем виноградными лозами. Под ними стояла небольшая лавочка. Мы сели на нее и начали считать падающие звезды – кто насчитает больше.

Вдали, в сплошной тьме, кто-то играл на аккордеоне, и слышался веселый смех.

– Да, вот так смотришь на Млечный путь – и действительно петь хочется, -негромко сказал Ри Ран, – Специально для тебя. Вашу, советскую.

«Снова замерло всё до рассвета -

Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь.

Только слышно – на улице где-то

Одинокая бродит гармонь:

То пойдёт на поля, за ворота,

То обратно вернется опять,

Словно ищет в потёмках кого-то

И не может никак отыскать.

Веет с поля ночная прохлада,

С яблонь цвет облетает густой…

Ты признайся – кого тебе надо,

Ты скажи, гармонист молодой.

Может статься, она – недалёко,

Да не знает – её ли ты ждёшь…

Что ж ты бродишь всю ночь одиноко,

Что ж ты девушкам спать не даёшь?»

Эта песня (когда-то в детстве мне ее пела мама вместо колыбельной) настолько гармонировала со всем, что нас окружало, что я про себя еще раз поразилась его удивительному внутреннему чутью на создание гармонии.

– Я тоже знаю одну вашу песню, только у меня ужасный голос, – сказала я.

– Во-первых, неправда, что ужасный, а во-вторых, не стесняйся, я хочу послушать- ободрил меня Ри Ран. И я спела ему «Ответ солдат», чем-то неуловимо напоминающий мне наше «Полюшко-поле»- любимую песню маминого «красного директора»…. Со второго куплета Ри Ран начал мне негромко подпевать, и закончили мы эту песню уже дуэтом.

«В марше надвигающихся железных рядов.

Вождь обращается к солдатам и спрашивает:

"Товарищи ! Вы готовы к грядущим сражениям ?"

И солдаты отвечают, что они обязательно победят !

Он сказал, что очень рад этой встрече,

Солдаты ответили ему:

"Наш полководец – залог нашей победы,

Быть с ним всегда – наша судьба".

Так от души они сказали ему.

И даже грозный рёв орудий не смог заглушить

Слова великой клятвы победоносных войск,

Когда сказал он: "Родина верит вам !",

А солдаты ответили: "Наш полководец – это и есть наша Родина !"

– Здорово, я даже не знал, что ты знаешь наши песни!- удивился он.- Давай еще что-нибудь вместе споем.

Происходящее казалось мне фильмом. Еще никогда мне не встречался такой целомудренный, такой неиспорченный человек. Воспоминания об извращенных фантазиях Дермота остались в каком-то далеком дурном сне. Я ощущала как и сама рядом с ним я становлюсь чище, благороднее. И даже более женственной.

– Ну, вот и зацвело старое дерево … – сказал Ри Ран, имея в виду себя. Нет, пожалуй, нас обоих!

Я даже не представляла себе, что это может быть так прекрасно – просто сидеть и смотреть вместе на звезды! Настолько испортило меня постсоветское время.

Чувства переполняли меня уже буквально через край. Оттого, что он открыл для меня вот эти простые, но такие волнующие вещи, которым не было, увы, в моей жизни места тогда, когда оно должно бы было быть… Я не выдержала и придвинулась к Ри Рану поближе.

– Женя, если ты это для меня… Я терпеливый, мне спешить некуда.

Мне стало стыдно до глубины души.

– Просто очень хотелось с тобой попрощаться. Бог знает, когда мы теперь увидимся… Понимаешь… как тебе это объяснить? Там, где я теперь живу…

Я совсем запуталась в словах и замолчала. Но Ри Ран понял меня.

– Женя, пусть они живут как хотят. Но ты, ты – советский человек. Пожалуйста, всегда помни об этом!

Ох, умеет же он нагонять на людей краску…

Тем временем звезды заволокло тучами, и внезапно с неба хлынул дождь – тропический, сплошной, непроницаемой стеной. Казалось, что в небесах прорвалась дыра. Моментально мы оба вымокли до нитки. И галопом вбежали в тяжелую дверь – в наш дворик. Влетели в его номер -самый к нам ближний,- но было поздно: дождь успел промочить нас до самых костей.

– Вот тебе халат сухой, Женя, накинь,- сказал Ри Ран, – Извини меня, я переоденусь, рубашка совсем намокла. Нитки сухой днем с огнем не сыщешь…

Он отвернулся от меня, чтобы переодеться, и через секунду рубашка его повисла на стуле. Я смотрела точно во сне, как Ри Ран стягивает через голову белеющий в темноте тельник – медленно, плавно. У меня закружилась голова: он был так близок, так дорог мне – и по-прежнему так недоступен. Как скала в море, поросшая редкими цветами – вроде бы недалеко от берега, но добраться к ней можно было только вплавь, через бушующие волны. Я поколебалась и отважилась наконец-то нырнуть: осторожно, почти его не касаясь, провела кончиком пальца по мокрой от дождя ложбинке его позвоночника. Ри Ран вздрогнул и резко повернулся ко мне лицом.

– Женя, не надо этого… Трудно так. У меня вот здесь словно вулкан бушует,- сказал Ри Ран, взяв мою руку и прижимая ее к своей груди в области сердца. Сказал как-то просто, по-домашнему, ни капельки не рисуясь.Даже дышал он по-прежнему ровно – только глаза его причудливо сверкали в темноте. Я почувствовала, как он немного отстранился от меня. И тут же снова приблизился.

– Но если ты думаешь, что я не жду этого дня так же сильно, как ты…. То пусть у тебя не будет сомнений… Норуль саранхэ , – тихо добавил Ри Ран, заключая меня в крепкие объятья.

В ответ я прижалась к нему еще сильнее, и Ри Ран негромко охнул:

– Ох, Женя…. Будем жить вместе до тех пор, пока черные волосы не станут похожи на белые корешки лука . … Моя голубка…

От звука его глуховатого низкого голоса у меня замирало сердце. А еще он шептал незнакомые мне, но такие красивые корейские слова.

Мне казалось, что все это происходит впервые в моей жизни – и потому было даже немножко страшно. А когда он в первый раз поцеловал меня в губы, мне почудилось, будто Земля сходит со своей орбиты! Ах, Ри Ран!…

… А потом… потом мы, накинув плащ-палатки (да, они у него тоже нашлись!) до рассвета босиком бродили по лужам, держась за руки. И говорили, говорили – о наших странах, о наших семьях, о наших жизнях, о наших революциях… Никогда еще я не была так счастлива, как в ту ночь. Она была ни с чем не сравнимая – такая же, как и его страна!

– Хоть сто раз умирать, только вместе !- сказал Ри Ран, бережно прижимая меня к себе, когда рассеялись тучи, и над Кэсоном взошло утреннее солнце.

****

Тем утром в автобусе я спала как убитая. А дорога была неблизкая – из Кэсона в горы Мехян! За это время вполне можно было выспаться.

Мне снились всевозможные – туристические и не очень – уголки Южной Африки и Зимбабве, на которые я почти до головокружения насмотрелась по настоянию Хильды, на выделенной ею мне видео дисках. Я «наматывала их на корочку», по методу Леднева из «Большой перемены». На всякий пожарный случай.

Я даже во сне теперь упражнялась на африкаанс. Наверное, так же к своей засылке в тыл врага готовился когда-то Николай Иванович Кузнецов. Вот только он был профессионал высокого класса, а я… что я? Любительская самодеятельность.

– Только ради бога, не показывайте мне больше ваши национальные парки!- умоляла я Хильду. – Ваши львы с гиенами мне уже поперек горла. Откуда у вас, у западных людей такой нездоровый интерес к животным? Неужели нельзя показать что-нибудь о людях, о коренных жителях страны? Об их культуре?

Но Хильда только бормотала что-то вроде:

– Тяжело в ученьи – легко в бою, – и подсовывала мне очередной диск.

Потом она краснела и признавалась:

– Ты права, Женя, среднего белого южноафриканца действительно гораздо больше интересуют львы и мартышки на сафари, чем его собственные сограждане – зулусы или коса….Увы… Но ведь ты и должна походить на среднюю южноафриканку!

– А не хотите, я Вам про музей апартеида в Йоханнесбурге еще раз расскажу? – елейным голоском говорила я, когда мне становилось уж совсем невмоготу. И это срабатывало безотказно: Хильда менялась в лице и отвечала, что пора нам сделать рекламную… извините, обеденную паузу….

Сегодня утром, когда мы сели в автобус, она спросила меня:

– Ну как, выучила вчера, чем славится провинция Лимпопо?