Адепт и гадалка - Сергей Сергеев

Исполнение плана по телепатическим тренировкам как-то не сложилось. Гости, спиртное, нескончаемые праздничные хлопоты заполнили всё свободное и личное время Хрусталёва и отвлекли его от браслета и от Марии.

Всё как обычно, даже слишком. Ведь искренняя радость с возрастом всё меньше и меньше посещает нас, а если приходит, то лишь с неизведанной стороны, а таковых становится тоже всё меньше. Такое положение по жизни можно охарактеризовать как возрастная радость, радость за успехи близких и родных.

Так куда она подевалась, где прячется, откуда приходит и в чём состоит её изюминка? В приятной неожиданности? В ожидаемом успехе? В успешном преодолении трудностей, или прохождения кризов и кризисов? Как всегда, чем дальше в лес, тем толще партизаны, всё больше и больше вопросов.

Всё очень просто и сложно одновременно. В молодости, когда истинных радостей множество, кажется, что впереди их будет ещё больше. Проходит время, и вдруг обнаруживается, что знакомые радости тают, как снег на солнце весной, а оставшиеся приобретают иной оттенок. Уже нет радости и веселья как раньше, а если и случаются, то носят более традиционный характер. Скажите на милость, что это за праздник, и как радоваться своему Дню рождения в сорок лет, пятьдесят, шестьдесят, семьдесят… Сколько можно радоваться такому событию? Грусти нет, есть удивление, что окружающие это понимают, но не осознают, и потому не сочувствуют.

На основе радости с Хрусталёвым произошёл небольшой конфуз первого января, когда отмечавшие приход Нового года встают ближе к полудню, а некоторые и вовсе к вечеру. Кого вытащит из постели страшный голод похмелья, а кого и нестерпимая головная боль или неожиданные гости или ожидаемые, но в суматохе забытые.

В первом часу дня его разбудил настойчивый трезвон домофона и голос жены с кухни: "Андрей, поднимись, открой дверь, у меня руки заняты". Он поднялся, посмотрел на часы, до двух ещё было время, время ожидаемых гостей. На вопрос в трубку: "Кто?" Услышал писклявый голос племянницы: "Свои". Да, действительно — это свои, родная сестра Ирина с детьми, а свои, как известно, ходят без приглашений.

Впустив их в подъезд, он вошёл в ванну и начал приводить себя и свои чувства в порядок. Дальше больше, шумная толпа детворы вломилась в квартиру, и дом наполнился живой радостью и гомоном взрослых и детей. Детей то всего было двое, семилетний Антон и одиннадцатилетняя Ольга, но шума и гама, как на школьной перемене.

Они возвратились с новогоднего утренника, откуда конкретно, разобрать было сложно, так как рассказывали наперебой. Младший, что-то о ёлке, старшая о выигранном призе, настоящих коньках.

Чета Хрусталёвых достали свои, заготовленные подарки и оделили племянников, те выхватили красочные пакеты со сладостями и нарядные коробки и с визгом рванули в соседнюю комнату, чтобы без помех рассмотреть их содержимое.

Праздничное безумие воскресло и потекло дальше, сначала Андрея отправили за свежим хлебом, потом пришли прошлогодние гости, и мужчины слегка похмелились, прежде чем вновь сесть за стол. Хрусталёв по-настоящему включился в общую канву разговора, когда уже столовые приборы издавали знакомые бряканья и постукиванья, а владеющие ими переговаривались всё громче и смелей.

Тут в комнату на коньках вошла Ольга и, обращаясь к матери, спросила: "Ну, как мам?" Все замолчали и посмотрели в её сторону. "Это вот эти вы выиграли в конкурсе? А коньки недешёвые", — спросил Хрусталёв у сестры. Та кивнула в ответ. "А что за конкурс?" — заинтересовалась уже его супруга. "Да стихи на утреннике про ёлку и Новый год нужно было прочесть, а Ольга прочла свои, собственного сочинения, всем понравилось, и Дед Мороз расщедрился и отдал первый приз нам", — пояснила Ирина. "А можно нам услышать? Оля, прочти", — дружно попросили за столом. Оля не ломаясь, начала декламировать:

— Зимний праздник.

С неба хлопья снега

Падая, летят,

А морозная пурга

Поднимает их назад.

На стекле узоры,

Просто красота.

Зимние просторы,

Праздник, суета.

Я на санках, на коньках,

И на лыжах смело

По сугробам прокачусь,

Как спортсмен, умело.

Дед Мороз, Снегурка,

Веселье, детвора,

И сверкает ёлка

С ночи до утра.

Все дружно зааплодировали. "А ещё?" Оля, не смущаясь, продолжила:

— Волшебный мел.

Красным мелом на двери

Нарисую корабли.

На асфальте белым мелом

Нарисую белый дом.

Синим мелом на заборе

Нарисую сине море.

Жёлтым — я на улице

Нарисую курицу!

Вот готов рисунок,

Только я в мелу:

Руки, нос, ботинок.

Ототру платочком и заново начну.

"А что, недурные стихи для одиннадцатилетней девочки", — сказал кто-то из гостей. Гордость и радость переполняли Хрусталёва за племянницу. И ему самому по-детски захотелось отличиться и со словами: "Что нам стоит дом построить, нарисуем, будем жить. Хотите фокус?" — и, не дожидаясь ответа, он попытался сконцентрироваться и свинтить пробку с бутылки водки без помощи рук. От напряжения у него произошло лёгкое помутнение сознания, и он, не удержав равновесия, начал заваливаться вперёд и право и ему, чтобы удержаться, пришлось вытащить из-под стола правую руку и использовать её в качестве дополнительной опоры. Но при этом он опрокинул фужер с шампанским, и лицо запылало огнём. Тёмное пятно перед глазами исчезло, но осталось ощущение, что кто-то предостерегает его от этого. Гости слегка посмеялись над ним, поставили фужер, сказали, что мило дурачится, и что больше ему не наливать. А он извинился словами: "Факир был пьян, и фокус не удался", хотя протрезвел в момент, а как такое произошло, мог лишь догадываться.

После такого застолья ему приснился странный сон, ну не то чтобы странный, необычный. Необычность заключалась в том, что снов он почти никогда не помнил, так осколки и фрагменты, и почти всегда в них не хватало чёткости и цвета. В этот раз всё было по-другому.

Будто бы летит он над водой, но не так, как раньше летал на вертолёте, и не так, как в детстве, когда дети растут во сне, а по-другому. Есть ощущение полёта, и есть возможность видеть себя со стороны, как в кино. Ему легко и приятно, вокруг светло и солнечно. Вода — это широкая река, очень чиста и прозрачна, а на дне камушки, ракушки, водоросли, но глубину и ширину определить нет возможности. Вот подлетает он к тёмному каменистому островку, и непонятно, каким образом оказывается внутри этого острова. Но нет страха или испуга, он продолжает парить, и двигается уже по какой-то большой трубе вверх. Вот она заканчивается, и он вырывается наружу, на свет. Снова та же река, много солнца, но теперь отчётливо определяется ширина, так, что видна береговая черта.