Завет воды - Вергезе Абрахам

Наступление летней жары знаменует собой начало очередного года в «Лонгмер», Мутху отмечает это событие в кухонном календаре.

Проходя через предоперационную и утирая носовым платком едкий пот со лба, Дигби узнает пациента на каталке. Мужчину с голубыми глазами и слегка загорелой кожей можно принять за англичанина — редкое зрелище, если дело касается хирургических пациентов в «Лонгмер».

Дигби заглядывает в список Клода и видит там только одно имя — Джеба.

— Пустяки. — Джеб смущен встречей с Дигби. — Просто абсцесс. — Он показывает на пылающий красный желвак на шее. — Подумал, что доктор Арнольд вычистит его. Клод любит спортсменов, приходит на каждый наш матч.

— И давно он у тебя? — спрашивает Дигби, хотя на самом деле хочет сказать: «Я бы не доверил Клоду выдавить прыщ у меня на заднице». Внимательно вглядывается в желвак.

— О, уже много месяцев. Но теперь мешает, сволочь.

Когда появляется Клод забрать Джеба в операционную, тот беспечно машет Дигби на прощанье.

Много месяцев? Мысль не дает Дигби покоя. А потом ему становится не по себе.

Он отправляет стажера попросить Онорин прийти в операционную, если она не занята. Переодевается, моет руки и заходит взглянуть на больного еще разок. Хлороформ уже подействовал, глаза Джеба закрыты. Вздутие на шее красное, воспаленное — очень похоже на абсцесс. Может, я и ошибаюсь, думает Дигби. Но когда прикладывает ладонь к коже, она вовсе не горячая, как должно быть при абсцессе. И, к ужасу Дигби, пульсирует, с каждым ударом сердца приподнимая и чуть раздвигая его пальцы.

— Неужели это доктор Килгур? — появляется из-за его спины Клод, уже полностью готовый к операции, и одновременно с ним в операционную проскальзывает Онорин, прижимая маску к лицу. До полудня еще далеко, но Дигби чувствует отчетливый запах алкоголя. — Разве нам недостаточно работы с туземцами? Пришли взглянуть? — Если на лице Клода и присутствует улыбка, то она надежно скрыта хирургической маской, а уж в глазах ее точно не видать.

— Прошу прощения. Просто мы с Джебом знакомы, — оправдывается Дигби. — Он брат моего друга. И я случайно увидел его в предоперационной. — И продолжает, понизив голос: — Я подозреваю… я уверен, доктор Арнольд. А что, если это не абсцесс, а аневризма?

Глаза Клода становятся ледяными. Откровенная ненависть во взгляде пугает Дигби. На миг ему кажется, что это из-за Селесты, но все грехи, в которых его можно обвинить, существуют лишь в его голове.

Клод берет себя в руки.

— Чепуха, дружище, — говорит он. — Вы ведь здесь уже достаточно давно, чтобы узнать абсцесс. Этот разбух от гноя. А пульсация передается от сосудов, расположенных позади него. Мы же в тропиках. Гнойные абсцессы здесь встречаются чаще, чем прыщи.

Каждое слово отчетливо и уверенно. Клод всегда прав.

— Просто он даже не теплый… — лепечет Дигби. — Возможно, пункция тонкой иглой для начала могла бы прояснить…

— Это гнойный абсцесс, — невозмутимо констатирует Клод. — Я вскрывал эти штуки, еще когда вы пешком под стол ходили! Отойдите отсюда и смотрите.

Антисептик не успевает высохнуть, как доктор Клод Арнольд взрезает скальпелем вздутие. Наружу вытекает гной, густой и вязкий, и Клод оборачивается к Дигби, уже открыв рот, чтобы сказать: «Видишь?» — как в следующее мгновение струя крови, яркой артериальной крови, ударяет в лицо Клода. Он отпрыгивает, ошеломленный, но все же недостаточно быстро, потому что его настигает следующий залп, мощный фонтан, бьющий в ритме сердца Джеба.

Клод, шарахнувшись назад, спотыкается о табурет. Дигби бросается вперед, голыми руками хватает хирургические салфетки, зажимает ими аневризму, потому что это именно она: очаговое ослабление стенки каротидной артерии. Онорин отбрасывает маску и спешит на помощь.

Разрез, проделанный Клодом, настолько длинный и глубокий, что простым зажимом не зачинить брешь в дамбе. Салфетки становятся алыми, как и пальцы Дигби, кровь капает со стола и собирается в лужицу на полу. Дигби орет, требуя зажим и нитки. Лицо Джеба уже обрело мертвенную бледность. Когда Дигби вытаскивает салфетки, кровь из рваного разреза пульсирует не так интенсивно. Он яростно зашивает сосуд, но к тому времени сердце Джеба уже остановилось, потому что не осталось крови, которую нужно перекачивать. Пациент истек кровью. Скончался от кровопотери. Глаза Джеба полуоткрыты, и Дигби кажется, что он смотрит прямо на него, словно спрашивая: «Почему ты позволил ему сделать это?»

Звук падающей на пол табуретки собрал всех, находившихся в пределах слышимости. В операционной стоит небольшая толпа, разглядывая жуткую картину.

— Да уж, черт меня побери! — с расстояния в шесть футов мямлит Клод, нарушая повисшее в операционной безмолвие.

Клод бледен почти как Джеб, не считая пятен крови на лице. Все глаза устремлены на Клода Арнольда, жалкое зрелище.

— Эта чертова штука все равно убила бы его. Вреда не причинено, — бормочет он, вываливаясь в коридор.

глава 20

В стеклянном доме

Сквозь церковное окно видно кладбище. Клод, сколько душ ты сюда отправил? Этот человек на следующий день вернулся на «работу» как ни в чем не бывало. Дигби вздрагивает, когда внутренний голос предупреждает: Не суди строго, Дигби. Все хирурги ошибаются.

Службу пришлось перенести из Перамбура в более просторное место в Вепери[99]. Собралось все англо-индийское население; женщины в шляпках и черных вуалях. Алтаря почти не разглядеть под венками, обступившими гроб. Фотография потрясающе красивого Джеба, опирающегося на хоккейную клюшку, напомнила Дигби Рудольфо Валентино. В церкви жарко, служба долгая, воздух насыщен приторным ароматом гардении.

Когда команда Джеба, строй парней в синих блейзерах и белых брюках, несет по проходу гроб, женский вопль разрывает тишину и звуки рыданий разливаются под церковными сводами.

На улице Дигби окликают по имени. Оуэн хватает его за руку. Он ссутулился и выглядит так, будто давно не спал.

— Док, мы все знаем, что случилось в операционной. Знаем. И знаем, что вы пытались это предотвратить.

Дигби никому ни слова не говорил.

— И я хочу, чтобы вы знали, — произносит Оуэн, расправляя плечи. — Мы встречались с главным врачом больницы. Скользкий говнюк! Он беспокоился, только как бы прикрыть Арнольда. Сам начальник Железной дороги обратился с ходатайством к губернатору от имени семьи. Губернатор позвонил директору Индийской медицинской службы. Тот обещал расследовать дело. Мы этого так не оставим, Дигби. — Он внимательно изучает его лицо. — Я знаю, что он ваш босс и все такое. Но, док, не надо защищать ублюдка.

— Оуэн, если меня спросят, я скажу всю правду, — говорит Дигби прямо.

Оуэн кивает.

— Джеб не был святым. Ему нужно было время, чтобы перебеситься, взяться за ум. Но такого он не заслужил.

Дигби решился задать вопрос, беспокоящий его:

— Оуэн, а почему Джеб не обратился в Железнодорожный госпиталь?

Причиной оказалась, как выяснилось, его новая пассия, Роза.

— Роза — дочка чертова главного врача. А Джеб, он типа Ромео, вы же в курсе. Короче, когда Роза узнала, что он крутит с другими девчонками, она устроила сцену ревности. И ее папаша вмешался в это дело. Хуже всего, что этот сукин сын живет напротив нас. Заявился к нам домой, закатил скандал, а потом еще и его сынок начал подтявкивать, направо и налево брехать, что, мол, наша семья такая-разэтакая, а следом случилась чертова гумбало́да Гови́нда[100], с хоккейными клюшками, камнями, костями и все такое. Даже моей матери досталось несколько тычков. Так что сами понимаете, док. Железнодорожный госпиталь Джебу не годился.

Редактору «Мэйл».

Смерть Джеба Пеллингема, олимпийской надежды нашей хоккейной команды, это национальная трагедия. Но то, как обошлись с его семьей, это национальный позор. Мистер Пеллингем скончался из-за преступной некомпетентности хирурга больницы «Лонгмер», но, несмотря на обещание губернатора провести расследование, прошло уже два месяца, а сроки его так и не назначены. Меж тем семья и представители англо-индийской общины не могут получить копию заключения патологоанатома.

Мистеру Пеллингему не повезло попасть в руки хирурга, чья репутация настолько дурна, что его уволили из Государственной центральной больницы. Ни один из европейцев не обращается к нему за помощью. Но тем не менее он продолжает работать в «Лонгмер», получает приличное жалованье, ничего не делая, а то, что делает, угрожает жизни пациентов. Неравнодушный гражданин обязан спросить: неужели это потому, что один из его братьев является главным секретарем вице-короля, а другой — губернатором Северного округа? По какой иной причине покрывают этого убийцу?

Когда-то мы, англо-индийцы, были гордыми сынами и дочерьми граждан Британии, со всеми привилегиями этого гражданства. Но времена изменились. Если Индия получит самоуправление, мы, без сомнения, будем полностью лишены гражданских прав. Тем не менее страна полагается на нас во имя бесперебойного функционирования своего механизма. Англо-индийскому сообществу пора пересмотреть свою безоговорочную поддержку правительства: вспомним мятеж 1857 года, когда героически выстояли мальчики из колледжа «Ла Мартиньер» в Лукхнау, или Брендиша и Пилкингтона из телеграфной конторы Дели, которые, несмотря на страшную опасность, не сбежали и сообщили британцам, что мятежники вошли в город. Во время Мировой войны три четверти англо-индийского населения служили с отличием. Но больше мы держаться не станем.

В лице Джеба Пеллингема Индия потеряла достойного человека и, возможно, верный шанс получить олимпийское золото. Равнодушие к его смерти и отсутствие расследования — это удар в самое сердце англо-индийской общины. Мы этого так не оставим.

Искренне Ваш,

Veritas