Жизнь адмирала Нахимова - Александр Зонин

– Ай, тону!

– Раки хватают!

– Не дури, Сенька, лишнюю чарку не выпросишь. Павел Степанович прислушивается к бодрым голосам, к язвительной перепалке и подзывает ревизора, бойкого мичмана.

– Закажите рыбакам судаков пуда… ну, побольше. Котлы у нас на берегу?

– Так точно.

– Ну-с, будет уха в добавление к обычному приварку. Картофель тоже, вероятно, можно купить.

– Но у нас не примет порт счетов по здешним ценам. Соленая рыба отпущена.

– Какие там счеты! Пусть люди едят свежую. На воде – и вдруг соленая. Чушь. Вот-с деньги…

В сумерках он ходит от костра к костру. Над дымом кружится ранняя в этом году мошкара, и шея Павла Степановича в крови, хоть он шлепает по ней без милосердия. Но весело, потому, что люди довольны.

– Вкусный дым! – твердит он, присаживаясь возле Сатина, хлебает наваристую уху и выпивает казенную чарку с боцманматом.

Бывалый матрос про себя вспоминает время, когда они были десятью годами моложе. Старики тогда твердили, что молодой барин испортится. "Ан нет!.."

Для веселья в следующие дни основания мало. Началась самая трудная работа – выкачка воды из ящиков понтонов, чтобы поднять фрегат на десять футов.

Ручных помп мало, и производительность их невелика. Семь потов сходит с матроса, делающего однообразные движения; вода идет ручьем, а камели с фрегатом поднимаются на дюйм, на два дюйма.

Чавканье помп разносится всю неделю. Лишь одиннадцатого мая басисто командует Завойко: "Шабаш!"

Осадка ахтерштевня теперь только девять футов, а форштевня даже пять футов. Фрегат почти целиком вылез из воды, и можно сниматься для перехода в Кронштадт.

Завойко от удовольствия говорит на родном языке:

– Чисто зробили, Павло Степанович. Гарно зробили. Бачу, идем в океан, в кругосвитне, ни дале як в це лито.

– Гоп-гоп, скаче козаче. Раньше надо в Кронштадт прийти!

Нахимов с досадой тычет рукою на устье. Оттуда ползет грозовая туча, и под ней вода стала свинцовой.

– При противном ветре нам не выйти.

– Да уж греби не греби, с фарватера отнесет на банку. – Завойко чешет затылок. – Ну не беда, роздых людям. На сутки, на два дня.

Отдых длится больше. Но какой отдых под проливным дождем? Все закоулки фрегата набиты мокрыми и зябко трясущимися матросами. И все три дня они щедро честят погоду и небожителей – в. самых сильных выражениях.

Лишь в ночь на четырнадцатое мая ветер уклоняется на три румба к югу. Нахимов приказывает завезти верпы гребными судами. Аврально трудится команда, и скоро на прибылой неспокойной воде буксирные канаты связывают камели с двумя ботами, шестью катерами и восемью барказами.

– Весла на воду!

Буксирные канаты пружинят и выскакивают из воды. Камели, с высоко сидящим в них фрегатом, медленно расплескивают перед собой волны.

С Ершовым уже направлен в Адмиралтейство рапорт, что "Паллада" идет в Кронштадт. Но это преждевременно. Ветер снова заходит от вест-норд-веста. Шлюпки топчутся на месте, сталкиваются, мешают общему согласному движению.

Посмотрев на карту, Нахимов соглашается с штурманом, что надо становиться на якорь за поворотным Рижским буем.

Семнадцатого мая наконец корабль в виду обетованной земли; фрегат становится на восточном Кронштадтском рейде. И это последняя ночь перед Кронштадтом.. 18 мая в шканечном журнале корабля появляется первая запись: "Вошли в Военную гавань для постановки мачт".

Придать благообразие физиономии адмирала Беллинсгаузена, знаменитого своим антарктическим плаванием, поистине невозможно. Рыжий жесткий волос лезет из мочек ушей и из ноздрей, баки торчат устрашающей щеткой, а на голове волосы всегда спутаны. Адмирал стареет в однообразных плаваниях практической эскадры между Ревелем и Либавою. Его оживило бы новое заокеанское плавание, но галсирование по проторенным путям в береговых водах ему осточертело. Он не командует эскадрою, а присутствует на ней.

За десятилетия службы адмирал отвык от длительных объяснений. Его излюбленное утверждение, что в Балтике – как на Невском проспекте. Заход на мель равносилен езде экипажа по тротуару. На проспекте в предупреждение непорядка стоят будочники. В Моонзунде, Ирбене, на всем материковом берегу и островах есть маяки.

– Я вам, господа капитаны, не гувернер и не нянька. Извольте помнить знаки и карту, справляться и при противном ветре и в туманы, – говорит Беллинсгаузен в начале каждой кампании.

Характер Фаддея Фаддеевича в какой-то степени знаком Нахимову по двум кампаниям в Балтике на "Наварине". И, явившись на Ревельском рейде к командующему с рапортом, Павел Степанович не ждет, что. Беллинсгаузен особенно заинтересуется новым фрегатом. Но прием еще обиднее его предположений. Адмирал слушает рапорт, созерцая подволок с отполированными бимсами.

– Так, хорошо, капитан-лейтенант, поставим вас концевым в походном ордере. Вы – моряк опытный, но как люди у вас необученные, так беды другим кораблям не наделали бы.

– Если поэтому концевым назначаете мой фрегат, ваше превосходительство, смею заверить, что "Паллада" готова к любым эволюциям эскадры.

– Когда же вы людей приготовили? А? Самонадеянны, капитан-лейтенант? В этом ли морская выучка? А?

– Обучал команду, руководствуясь соображениями на сей счет Михаила Петровича Лазарева…

– Каковой есть мой выученик, и я Лазаревым горжусь, – объявляет Беллинсгаузен, чуть оживляясь, но сейчас же блеск в его глазах меркнет, и скучным голосом он объявляет: – Вы молоды, господин Нахимов, а я на службе государю императору состарился. Я отвечаю перед ним за все корабли эскадры.

И все? Ни одного вопроса о том, как удалось командиру "Паллады" в два месяца вооружить и снарядить фрегат. Адмирал не спрашивает, как вел себя корабль на первом большом переходе. А капитан-лейтенанта подмывает-таки желание похвастать, сколько узлов делали при марсельном ветре и сколько с полной парусностью.

– Прикажете приготовить фрегат к смотру?

– Нет, мой друг, нет… отрабатывайте команду в парусах и по артиллерии. Чего ж я прежде времени спрашивать с вас буду. В конце кампании, конечно, ждите.

Остается откланяться. Но, подходя на гичке с щегольским вымпелом к красавице "Палладе", ее командир невесело размышляет: а стоило ли тратить силы на такое поспешное устройство и нововведения, если их на эскадре никто не замечает и не подхватит для распространения на флоте.

В дни работы казалось, что то, и это, и третье, и десятое вызовет на флоте подражание и станет новым правилом. А нынче, оказывается, "Палладу" и порядки на ней никто и рассматривать не станет. "Разве так было бы у Лазарева? Он бы и похвалил, и покритиковал, и свои выводы сделал бы широким достоянием".

Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен с вечера диктует флаг-офицеру приказ о походном порядке эскадры. Назавтра корабли второй флотской дивизии должны пройти у Дагерорта, сохраняя строй кильватерной колонны. Передовым линейным кораблем назначается "Арсис".

– Поставьте "Палладу" последней, за фрегатом "Помона", на двойную дистанцию… В команде рекруты. И не очень известно, как новый фрегат слушается парусов и руля. Еще налетит на чью-нибудь корму и поломает строй.

– Отдельное плавание у Нахимова прошло благополучно. Он вышколил команду.

– Ну-ну, осторожность делу не вредит, – прекращает возражения адмирал.

В третьем часу 16 августа эскадра снимается с дрейфа. Свежий ветер, облачно. Адмирал флажным сигналом приказывает поворачивать последовательно в бейдевинд правого галса и взять по одному рифу.

Из стелющегося на воде тумана выступают клотики "Арсиса", "Иезекиила" и "Памяти Азова". За ним начинает движение вторая бригада – "Императрица Александра", "Александр I" и "Великий князь Михаил". И, наконец, одеваются парусами едва различимые "Кульм", "Кацбах" и "Эмгейтен". На "Палладе" слышат свистки боцманов передовых фрегатов – "Екатерины", "Елисаветы" и "Невы". Лейтенант Панфилов внимательно смотрит на корму "Помоны". Как только фрегат отдаст марсели, нужно повторить его маневр.

Вот кормовой огонь "Помоны", зажженный по случаю мглы, дрогнул и поплыл вправо. Пора!

– Грот-марсель на стеньгу, – командует он. – Право руля не вдруг.

Павел Степанович смотрит вдаль, на протянувшийся в рассветном чистом небе частокол высоких мачт.

– Какой курс? – спрашивает он штурмана.

– По приказу адмирала зюйд-зюйд-вест.

– А вы не ошиблись? Тут, знаете, на четверть румба уклонишься – и дагерортские камни.

– Нет, Павел Степанович, занесено приказание в журнале.

– Занесено-с. А вы проверьте, что из сего получится. Возьмите пеленги Дагерортского маяка, пока огни его не потухли.

– Но ведь мы идем последними в колонне, – напоминает штурман.

– Осторожность делу не вредит. – Павел Степанович невзначай повторяет фразу адмирала, определившую место "Паллады" в колонне.