Грас - Дельфина Бертолон

– Слушай, у меня тут случилось кое-что непредвиденное. Я в Лионе и не смогу вернуться. Скорее всего, заночую в гостинице.

– Это та девушка? Та, которую ты встретил?!

Голос матери был так возбужден, что не хотелось давать ей удовлетворение.

– Нет, это старый приятель по факультету, мы поужинаем вместе. А поскольку я без машины… В общем, сама понимаешь.

– Хорошо. Надо же тебе развлечься, сынок. Я рада, что ты развлекаешься.

– Ладно. Вы тоже развлекитесь там как следует! И не беспокойся, я вернусь поздним утром. Все в порядке, ты уверена? Ничего ненормального?

– Все хорошо, Натан, я тебя уверяю. Вообще-то, Эдуар мне звонил. Зря я на него грешила: он отдал-таки нож на экспертизу. Разумеется, никаких отпечатков.

– Тот человек мог быть в перчатках…

– Эд то же самое сказал.

– А как с ремонтными работами?

– У меня уже новые стекла, но малютки наверняка останутся в комнате твоей сестры.

– Да, так проще… Спасибо, мама.

– Я тебя умоляю. Проведи хороший вечер, сынок.

Я отключил телефон. Некоторое время рассматривал средства по уходу за телом на стеклянной полочке над раковиной. Это тоже напомнило мне тебя, Кора. Уже давно на стеклянной полочке в моем новом мире почти ничего нет, только две зубных щетки на присосках с изображением машинок из мультика «Тачки» да земляничная зубная паста «Тагада».

Я вздохнул и сунул телефон в карман.

Клер курила, сидя на своем диване, составленном из трех маленьких красных кресел – наверняка из какого-то театра или кинозала, поставив два бокала с шампанским на замысловатый журнальный столик из листа алюминия, сложенного на манер оригами, возможно, творение 60-х годов. Студия, какой бы маленькой ни казалась, была обставлена со вкусом, и во всем чувствовалась индивидуальность, довольно контрастное сочетание винтажа и современных вещей. Я говорю это не ради того, чтобы извиниться, но тебе бы очень понравилась эта квартирка.

– Извини. Детей контролирую.

Я устроился напротив нее в белом кожаном кресле. Клер подняла свой бокал. Я взял свой, мы чокнулись. Она отпила глоток, посмотрела мгновение, как поднимаются кверху пузырьки, потом на арабески дыма, растворяющегося в воздухе.

– Что ты тут делаешь, Натан?

У меня не было ответа на этот вопрос, я и сам это не слишком хорошо понимал. Я посмотрел на огромный рисунок над красными креслами – рыба, заглатывающая рыбу, заглатывающую рыбу, заглатывающую рыбу – одинаковые, повторяющиеся, но все более мелкие изображения.

– Это твое?

– Ах, это… Да. Это старое.

– Неплохо. Даже очень хорошо.

– Что ты в этом понимаешь?

– Немного разбираюсь. Кора… Моя жена. Она была антикваром и коллекционером. Поверь мне, я знаю, когда работа хороша. Впрочем, я помню твои рисунки. Те, которые ты мне показывала в тот вечер, когда… Ну, ты понимаешь.

– Нет, не понимаю. Я ведь сказала: я тебя едва помню. Я в то время много пила, много трахалась и много рисовала. Теперь успокоилась по всем пунктам. Но никто во всей Франции не знает, что у меня звездочка на заднице, так что…

– Почему ты не продолжила? – Казалось, она не поняла. – Рисовать. Ты была одаренной. В самом деле. Могла бы делать что-нибудь.

Она отпила еще один глоток – долгий глоток. Музыка из ее компьютера казалась еще более печальной. Это было на английском, но речь шла о пустынных улицах, об утраченных воспоминаниях и о неудавшейся любви.

– Мои родители умерли, пришлось выкручиваться. Художницей быть очень мило, но без поддержки этим холодильник не наполнишь. Я много всего перепробовала, и в конце концов подвернулся этот бар. Я там уже шесть лет. Не так уж плохо, видишься с людьми, и не только со старыми пьянчугами. Устаешь только, вот и все, а я не молодею. Когда-нибудь придется подыскать себе что-нибудь другое. Стареть за стойкой это так…

Она не нашла слова или не захотела его произнести – патетично . Прервалась, потушила сигарету, допила вино. Я допил свой, чтобы поспеть за ней, потом снова наполнил бокалы. Клер не жила, она функционировала, и печаль делала ее неотразимой для меня. Мне хотелось обнять ее, прижать к себе, утешить, но она играла роль женщины, которой никто не нужен, роль, которую я и сам играл после твоей смерти. Зачем подвергать себя риску снова страдать? Оно того не стоит. Это причиняет слишком много боли и того не стоит – мог я прочитать в ее мыслях. Тогда я сказал вслух:

– Конечно да, оно стоит того.

Она не спросила, о чем я говорю, она знала. Допила свое шампанское одним духом, взяла бутылку. Я рассеянно рассматривал полки, заставленные книгами, фильмами на дисках и журналами – моими любимыми книгами и фильмами. Между «Над пропастью во ржи» [17] и «Чтобы ветер не унес все это прочь» [18] стоял странный предмет, яйцеобразная штуковина высотой, наверное, сантиметров тридцать, из бирюзового металла, увенчанная посредине большой красной кнопкой. Это напоминало шейкер 50-х годов, элемент american diner, американской закусочной, но тоже уменьшенная версия.

– Что это за штуковина?

Она отпила немного шампанского и обворожительно улыбнулась. Это была первая настоящая улыбка, обращенная ко мне; она озарила ее лицо, как восход солнца.

– Машинка, чтобы устраивать конец света. – У меня отнялся язык, но взгляд остался чертовски вопросительным. Она встала. Обезьянки на ее шароварах ожили, голые груди под майкой колыхнулись. – Видишь ли, – сказала она, подходя к штуковине, – если у меня выдался ужасный день, я подхожу к этой машинке. Закрываю глаза, концентрируюсь и нажимаю на кнопку. И воображаю тогда, что это конец света. За окнами больше ничего. На улицах – ничего. В пабе – ничего. И завтра – ничего. Мне от этого становится безумно хорошо.

– Умеешь ты чернуху нагнать.

– Я так не думаю. Не говори мне, что ты сам об этом никогда не мечтал – не быть больше здесь, и чтобы после тебя – ничего.

– Не быть больше здесь – да, правда. Но апокалипсис?.. Думаю, это из-за детей. Не могу им пожелать конца света.

Она пожала плечами.

– Понимаю. Эта машинка – игрушка для одиночек. Для людей, кому уже нечего терять… Но как ты заметил, сегодня вечером я на кнопку не нажала. Это как девиз верующих, знаешь? «Не поминайте имя Господа всуе». То же самое. Нельзя этим пользоваться невпопад, абы как. Я знаю, это кажется немного придурью, но я отношусь к этому на полном серьезе. У меня впечатление, что всякий раз, когда я нажимаю на кнопку, в самом деле что-то где-то происходит.

Я подошел к ней, встал напротив штуковины, коснувшись ее руки, сам того не желая.

– Клер, хочу предложить тебе сделку.

– Хочешь ею воспользоваться?

– Точно. Но иначе, потому-то мне и нужно твое разрешение. Вдвойне нужно.

Она нахмурилась. Ее глаза стали как засахаренные каштаны, пересыпанные отсветами, наверняка потому, что она начала пьянеть. Я находил ее все более и более красивой. Не такой красивой, как ты, Кора. Ты была настоящая красавица, признанная, дерзкая. Клер – другое дело, ее красоту надо было сперва научиться замечать. Должен тебе признаться, что я учился очень быстро.

– Ммм-м… – сказала она, облизнувшись, как кошка. – Пока еще никто никогда ее не касался… Но думаю, если кто-то использует ее иначе, это не должно ставить под сомнение мое личное использование.

– Это значит да?

– Что «да»?

– Значит, ты даешь свое разрешение?

Она отодвинулась влево своего рода балетным па шассе [19] , потом вместо приглашения протянула свою великолепную руку:

–  Be my guest [20] .

Я встал перед бирюзовой штуковиной, пристально посмотрел на красную кнопку. Что за странный предмет все-таки. Я подумал: откуда он вообще у нее взялся, а главное – каким было его первоначальное назначение? Позже я спросил ее об этом, но она сама ничего не знала: купила через Интернет, и даже продавец не имел об этом ни малейшего представления. «Машинка» располагалась на идеальной для ее роста высоте, но мне пришлось изрядно наклониться. Клер была маленькая, едва метр шестьдесят, и чтобы оказаться на одном уровне с кнопкой, пришлось согнуться почти пополам. Клер я не видел, но чувствовал спиной, что она едва сдерживает смех. Я закрыл глаза, сосредоточился. Изначально я хотел просто пошутить, чтобы обольстить ее, – мальчишество, конечно, но потом и сам увлекся игрой. В общем, я очень серьезно сосредоточился. Вдруг это перестало быть игрой: я поверил в то, что собирался сделать, по-настоящему втянулся . Я вновь открыл глаза и нажал на кнопку. Клер за моей спиной, казалось, затаила дыхание. Наконец я повернулся к ней и заявил:

– Вот.

На ее лице было написано ожидание, вопросы, даже, как мне показалось, возбуждение.

– Для меня это не машинка конца света. У меня другая интерпретация.

Она пошла за своим бокалом, отпила глоток. Я заметил, что она была немного раздражена, чем очень возгордился. У меня появилось чувство, что мне удалось ее разбудить – как принц оживил Спящую красавицу.