Тот, кто убьет - Салли Грин

— А конфорка при последнем издыхании, от нее много не нагреешь.

Я смакую последние капли супа. Конечно, сандвич с беконом был лучше, но и это тоже хорошо. И тут я осознаю, что совсем расслабился. И понимаю, что все дело в нем. Он точно не Охотник.

— Нет, я серьезно, я бы хотел тебя нарисовать. Прямо сейчас. — Он машет рукой в мою сторону. — Как ты сидишь на простом деревянном стуле, такой молодой и голодный. Совсем, совсем молодой. И с такими глазами… — Он перестает махать рукой и подается вперед, чтобы заглянуть мне в глаза. — С такими глазами! — Он снова откидывается назад. — Может быть, когда-нибудь ты попозируешь мне. Но не сегодня, конечно. Сегодня у нас дело совсем другого рода.

Я открываю рот, чтобы ответить, но он тут же прикладывает к губам палец.

— Нет надобности.

Я улыбаюсь. Этот парень мне нравится. Я почти уверен, что его Дар — умение читать мысли — невероятно редкий и…

— Да, у меня есть кое-какие навыки, но они, как и моя живопись, в большой степени приобретенные, результат длительной практики, — скорее ремесло, чем… — Он умолкает и смотрит на меня. — Я не Сезанн. К примеру, мне приходится здорово напрягаться, чтобы выудить из каши у тебя в голове главные мысли. Тем не менее, мне ясно, зачем ты пришел. — И он постукивает себя по носу.

Я старательно формулирую мысль: «Мне надо найти Меркури».

— Вот теперь мне действительно все ясно.

«Вы можете мне помочь?»

— Я могу свести тебя со следующим в цепочке. Не более того.

Значит, прямо отсюда к Меркури не попасть. Но «у меня совсем мало времени. Всего два месяца».

— Этого хватит. Но ты должен понять, хотя, я уверен, ты и так знаешь это лучше многих. Главное для всех заинтересованных лиц — осторожность.

«Неужели он знает, кто я? Почему именно я должен знать лучше многих?»

— До меня дошли слухи, что из здания Совета сбежал пленник. Важная персона. Сын Маркуса.

— О!

— Его повсюду ищут Охотники. А они хорошо знают свое дело.

Он смотрит на меня в упор.

Я соображаю, что мысль как воробей: вылетит — не поймаешь.

— Можно посмотреть?

Я протягиваю ему руку, но он встает и выходит в соседнюю комнату. Я слышу, как там щелкает выключатель, и у меня над головой, дребезжа, оживает электрическая лампочка. Боб возвращается и садится напротив. Берет мою руку в свои. Ладони у него тонкие и прохладные; он натягивают мою кожу костлявыми пальцами так, что татуировка перекашивается.

— Вот ведь гадость, а?

Не знаю, что он имеет в виду: татуировки или Белых Ведьм.

— И тех, и других, милый, и тех, и других.

Он выпускает мою руку.

— А остальные можно посмотреть?

Я показываю.

— Так, так, так… — Боб возвращается на свой диван и снова начинает вертеть ногой. — Надо посмотреть, уж не прав ли ты и не следят ли за тобой через них. Если да, то моя песенка спета.

Он поднимает руку вверх и покачивает ладонью:

— Нет, нет. Никаких извинений… Наоборот, это я должен просить у тебя прощения, ведь нам придется кое-кого пригласить, чтобы он тоже взглянул на них. Подозреваю, что процедура будет не из приятных и не самая короткая. Человек, о котором я думаю, непосвященный.

Боб встает и относит чашки в мойку.

— Не буду, пожалуй, мыть посуду. Время дорого, надо двигать отсюда. Знаешь, мне всегда хотелось рисовать во Франции, отправиться на поиски сезанновского духа в тамошних холмах. Я ведь могу и лучше.

Да.

— Картины с собой взять?

Я пожимаю плечами.

— Ты прав, начинать лучше с чистого листа. Знаешь, мне сразу стало легче.

Он исчезает в дальней комнате и появляется снова с листком бумаги и карандашом в руках. Кладет листок на рабочий стол, наклоняется над ним и рисует. Приятно наблюдать, как он работает. Набросок выходит у него лучше, чем картина маслом.

— Спасибо. Я решил, что картинка скажет тебе больше, чем любые слова.

На картинке я стою на цыпочках и тянусь к верху какого-то шкафа вроде тех, что бывают в камерах хранения на вокзале. Там есть какая-то надпись, но я решаю не читать ее сразу. Потом разберу.

Он передает мне рисунок со словами:

— Ты ведь знаешь о том, что ты очень красивый, правда? Не дай им себя поймать.

Я смотрю на него и невольно улыбаюсь. Он напоминает мне Аррана, его мягкие серые глаза наполнены тем же серебристым светом, только лицо у Боба пепельно-серое и все в морщинах.

— Не будем вдаваться в подробности моей внешности. Да, вот еще что. Тебе же понадобятся деньги.

Тут я понимаю, что ничего не подарил Бобу.

— Ты подарил мне надежду на новую жизнь и капельку вдохновения. Ты — моя муза, но, увы, мне придется довольствоваться лишь этим беглым взглядом на тебя. Однако других куда меньше интересует эстетическая сторона жизни, больше — грубая пожива.

«Сколько это будет стоить?»

Но Боб только разводит руками и оглядывает комнату:

— Ты же видишь, я и сам в денежных делах не большой эксперт. Понятия не имею, правда.

Тут я вспоминаю про Никиту.

«Та девочка, которая помогла мне, — она ведьма?»

— Мой дорогой мальчик, надеюсь, ты понимаешь, что, если минут через двадцать после твоего ухода в мою дверь постучит какой-нибудь человек и начнет задавать вопросы о тебе, с моей стороны будет ужасно невоспитанно отвечать на них. Меньше всего мне хочется шептаться о тебе за твоей спиной, и также недопустимо проявлять подобное отсутствие такта по отношению к другому. И не важно, постучат в эту дверь через двадцать минут или через двадцать лет, мой принцип остается неизменным.

Я киваю.

«Спасибо, что послали ее мне на помощь. И за сандвичи спасибо».

— Я не просил ее кормить тебя. — Он улыбается. — Она крепкий орешек, но у нее доброе сердце.

Я улыбаюсь ему и поворачиваюсь, чтобы уйти.

Когда за мной закрывается дверь, я слышу его голос:

— Адьё, мон шер.

Я быстро шагаю по переулку, держась левой стороны и не сводя глаз с домов напротив, а про себя твержу: «Конец переулка. Конец переулка».

Деньги

Предупреждение Боба насчет Охотников я принимаю всерьез. Я и так знал, что меня ищут, но теперь, стоит мне увидеть человека в черном, как у меня зашкаливает адреналин. Какой-то собачник помогает мне прочитать надпись на рисунке, это оказывается «Эрлс Корт». А еще на рисунке есть человек, он сидит на лавочке и читает «Санди таймс». Собачник говорит мне, что сегодня среда, значит, у меня есть еще четыре дня, чтобы собрать как можно больше денег.

Я понятия не имею, с чего начать, но знаю, что поиски работы мне не помогут. Тут я вспоминаю Лайама, с которым когда-то был на общественных работах, и его совет насчет кражи: «Найди кого-нибудь побогаче и потупее — а таких полно — и грабь себе на здоровье».

Я у собора Святого Павла. Кругом все тихо. Те немногие люди, которых я видел, выходили из бара и шли прямиком к такси. А я караулю чуть дальше по улице.

Уже поздно, когда появляется одинокий джент — он идет осторожно и ругает отсутствующие такси. Одежда на нем нарядная, ботинки целые, и, судя по размеру его брюк на животе, о недоедании он понятия не имеет. Я плохо себе представляю, как именно это делается, но все же иду через дорогу к нему. Он делает вид, будто не замечает меня, и ускоряет шаг. Тогда я преграждаю ему дорогу, и он останавливается. Весу в нем, должно быть, раза в два больше, чем во мне, да и роста он не маленького, но он слабак, и сам это знает.

— Слушай, приятель, — говорю я ему, — мне правда не хочется причинять тебе боль, но мне нужна вся твоя наличка.

Он озирается, и я вижу, что он хочет поднять крик.

Тогда я подхожу к нему вплотную и толкаю его к стене. Он тяжелый, но, когда он ударяется спиной о кирпичи, из него как будто выходит весь воздух, как из проколотого шара.

— Я не хочу делать тебе больно, просто отдай мне все твои деньги. — Рукой ниже локтя я давлю ему на шею, прижимая его голову к стене. Он продолжает пялиться на меня.

Но вот он вытаскивает из кармана пиджака длинный узкий бумажник из черной кожи. Рука у него дрожит.

— Спасибо, — говорю я.

Я вытаскиваю из кошелька банкноты, кошелек закрываю и возвращаю владельцу и тут же сматываюсь.

Позже, свернувшись калачиком в дверях какого-то магазина, я вспоминаю того человека. Скорее всего, он лежит сейчас дома, в теплой мягкой постели, и за ним наверняка не гонятся Охотники, хотя, возможно, он и загремел на больничную койку с сердечным приступом. Я не хочу убивать людей. Мне просто нужны их деньги.

На следующий день я выясняю, где находится вокзал Эрлс Корт. Я не сразу нахожу нужную мне платформу и то место на ней, которое нарисовал Боб, но в конце концов и скамья, и камера хранения, и вывеска оказываются там, где надо. Через три дня надо будет просто прийти и забрать со шкафчика в камере хранения то, что на нем будет лежать. Я подхожу и провожу по нему ладонью, но там ничего нет, одна сажа.