Людовик XV и его эпоха - Александр Дюма

За два года до этого, в этот же самый день, то есть 10 декабря, под подушкой герцогини была найдена табакерка короля.

Людовик XV был очень опечален этой смертью и, чтобы развеяться, поехал на охоту. 8-го числа он не мог просидеть в совете до конца и, не желая никого видеть, заперся в своем великолепном замке Трианон в обществе маркизы Буффлер, герцогини Моденской и госпожи де Бельфон, дабы вдоволь там поплакать.

Королева имела смелость написать супругу своему письмо, в котором просила у него позволения приехать разделить его горе, но король послал ей ответ через камердинера своего Лебеля, что он увидится с ней не прежде, чем возвратится из Трианона в Версаль.

Глава 13.

1745 – 1747.

Вступление в брак дофина. – Опасения герцога Ришелье после смерти герцогини Шатору. – Молчание короля. – Герцог продолжает быть в немилости. – Госпожа де Флавакур у короля. – Госпожа де Рошшуар. – Праздники, даваемые жителями Парижа. – Городской бал. – Охотница. – Переодевания. – Ножка герцогини Шатору. – Ужин 22 апреля. – Господин Ленорман д'Етиоль. – Переписка с мужем. – Переписка с королем. – Мир нарушается снова. – Англичане и голландцы. – Арест графа Бель-Иля. – Граф Маврикий Саксонский. – Битва при Фонтенуа.

1745 год начался вступлением в брак дофина с инфантой Марией-Терезией-Антуанеттой-Рафаэлою, дочерью Филиппа V и Елисаветы Фарнезской.

Весь Париж ликовал. Но, может быть, король, глубоко огорченный смертью герцогини Шатору, чувствуя сильную скуку, составлявшую болезнь его жизни, – скуку, которую пустота, оставленная в его сердце прекрасной герцогиней, сделала еще глубже, – может быть, говорим мы, король не принял бы участия ни в одном общественном увеселении, если бы герцог Ришелье не возвратился из Лангедока, чтобы утешить его хоть немного.

Смерть герцогини Шатору была для герцога Ришелье причиной не только большой печали, но еще и большого страха. У герцогини Шатору, задушевного друга герцога, – женщины, на честное слово которой он всегда мог положиться, – была в особенном портфеле вся его переписка с ней, и в этой переписке Ришелье давал ей многие советы насчет короля. Почти все эти советы были направлены против слабостей короля. Чтобы прекрасная фаворитка могла держать короля с своих оковах, герцог рассчитывал более на его пороки, нежели на его добродетели. Итак, в этой переписке короля нисколько не щадили, и если бы этот портфель случайно попал в руки его величества, то Ришелье очень легко мог бы лишиться его благорасположения.

Надобно полагать, что Ришелье боялся, если он признается, что при известии о смерти Шатору он упал на колени и с благоговением, а еще более с эгоизмом, сказал:

– Господи! Не допусти, чтобы король нашел портфель герцогини!

Король, однако, ничего не нашел или, быть может, притворялся, что ничего не нашел. Поэтому герцог Ришелье, не слыша ни слова об этом портфеле, не видя никакого тайного повеления себе от короля, успокоился и возвратился в Париж, где король, которого рассказы герцога чрезвычайно занимали, принял его гораздо ласковее, нежели прежде.

Герцог Ришелье, видя, что король так печален и уединен, старался, разумеется, прежде всего найти ему подругу. Сперва он попытал счастья у маркизы Флавакур, что было бы продолжением связи короля с той же фамилией: четыре сестры были уже его фаворитками, весьма естественно было иметь фавориткой и пятую. Итак, он отправился к прекрасной маркизе и искушал ее всеми возможными способами. Хотелось ли ей богатства? Людовик был богатейшим государем на свете. Министры всех государств являлись бы к ней для заключения предварительных условий войны и мира. Хотелось ли ей возвысить свою фамилию? Она сделалась бы раздавательницей королевских милостей и должностей. Маркиза с улыбкой глядела на искусителя.

– Все это очень хорошо, – сказала она, – я это знаю, но…

– Но что же? – возразил герцог.

– Но я всему этому предпочитаю уважение современников.

Вот все, чего герцог смог от нее добиться.

Тогда он обратился к маркизе Рошшуар. Она была из фамилии Мортмаров, то есть была умна и недурна собой, но, несмотря ни на свой ум, ни на свою красоту, маркиза Рошшуар не имела успеха.

Между тем король становился все более и более печален и скучен.

Герцог, дабы развлечь чем-нибудь короля, обратился к общественным увеселениям.

Это были увеселения чисто простонародные, устраиваемые от города Парижа. Но они были тем забавнее, тем оригинальнее для короля, потому что король привык к одним только придворным увеселениям. Старшины ремесленных цехов устраивали в складчину бальные залы то в одном месте, то в другом – сегодня на Вандомской площади, завтра на площади Побед. Каждый вносил свою долю: плотники строили зал, обойщики его меблировали, владельцы фарфоровых заводов доставляли лучшие свои вазы, цветочники устраивали в них исфаганские или багдадские сады. Таким образом, промышленники объединялись и общими силами устраивали все с такой роскошью, какой невозможно было достигнуть обладающему величайшим богатством. Торговцы винами среди этих цветов устроили фонтаны, из которых лились жемчужной пеной шампанское и бордоское вина; лимонадчики приготовили пуншевые чаши и прохладительные напитки; занимающиеся приготовлением мороженого воздвигли на снежном основании альпийские горы с верхушками того розового цвета, который заходящее солнце обыкновенно разливает по вершинам гор. Одним словом, эти увеселения представляли собой что-то очаровательное, волшебное.

Но короля в особенности развлекала непринужденная веселость молодых девушек простого сословия, которые сначала бывают обыкновенно робки, но вскоре какой-нибудь комплимент, одно слово, одна улыбка ободряют их, и они пускаются в немецкие и английские танцы с такой радостью и с таким увлечением, каких он никогда не видел ни в Версале, ни в Трианоне, ни в Шуази. На балы, даваемые от городского общества, допускались все сословия. Преимущество же отдано было женщинам, и женщинам молодым и красивым.

Среди этих-то увеселений король нашел то, чего ожидало его неутешное сердце, – новую любовь.

Это случилось в маскараде, происходившем на Гревской (лобной) площади. С некоторого времени в Париже все делалось по-восточному – по-восточному, как это понимали в царствование Людовика XV. Галлан переводил свои «Тысячу и одну ночь»;

Монтескье писал свои «Персидские письма»; Вольтер ставил на сцене свою «Заиру». Так и на этом бале было множество гурий, множество султанш, баядерок. Вдруг король заметил, что среди этих парчовых с золотом и серебром нарядов к нему подходит в простом, неизысканном костюме Диана-охотница, с луком в руке и с колчаном за плечами. Как видно, она гордится своей пухлой ручкой, тонкой ножкой, грациозностью движений. Прекрасная Диана в маске, однако король, по какому-то тайному предчувствию, угадывает, что это не иностранка. Она начинает говорить, открывает прелестный ротик и обнаруживает свои жемчужные зубки, сквозь которые сыплется множество шуток самого утонченного кокетства, много остроумной лести. Она еще не снимает маски, но король уже без ума от нее. А когда она ее снимает, то будет еще хуже, потому что в прекрасной Диане-охотнице король узнает нимфу Сенарских лесов – ту, которая являлась ему то быстро несущейся верхом на лошади, то полулежащей в одной из тех жемчужных раковин, которые Буше избрал колесницей для своих Венер и Амфитрит. Одним словом, в этой Диане-охотнице король узнает ту прекрасную д'Етиоль, за которую в один вечер бедная герцогиня Шатору так крепко наступила на ногу, конечно как бы ненарочно, госпоже де Шеврез.

Что ж, надобно сказать правду – женщины одарены подобными предчувствиями.

Госпожа д'Етиоль не была знатной дамой, как Вентимиль или Мальи, о которых мы уже говорили, но она не была и простой девушкой, как Жанна Вобернье, о которой мы будем говорить после. Это была Антуанетта Пуассон. Одни говорят, что она была дочерью богатого ла-ферте-су-жуарского откупщика; другие же утверждают, что отец ее был держателем мясной лавки в Доме Инвалидов. Как бы то ни было, но она вышла замуж за господина Ленормана д'Етиоля, богатейшего из откупщиков. Ей было двадцать два года, она была отличной музыкантшей, писала на холсте прелестные ландшафты масляными красками и на картоне сухими, любила охоту, удовольствия, роскошь, искусства – одним словом, это была женщина, которую тщетно искал герцог Ришелье и которая представилась хорошо сама собою.

Для короля и госпожи д'Етиоль приготовлен был ужин. Бине, родственник прекрасной Дианы и камердинер дофина, был посредником в этой новой любви. Ужин происходил 22 апреля 1745 года. Герцог Люксембургский и Ришелье на нем присутствовали.

Отличный вкус придворного, никогда не изменявший Ришелье, на этот раз изменил ему. Он не видел в госпоже д'Етиоль ни того, чем она обладала, ни того, чем она могла впоследствии сделаться. Он был хладнокровен к ней, не восхищался ее умом, был нечувствителен к ее красоте, чего она никогда не могла ему простить.