Пропавшая кузина (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — я изобразил самую издевательскую улыбку, какую смог, — но помощь баронессе фон Майхоффен я оказывал в освобождении ее из рук похитителей, которых возглавлял самозванец, выдававший себя за имперского офицера, а вооруженное сопротивление оказывал людям, одетым в цивильное платье и не имевшим никаких знаков принадлежности к полиции или иным государственным учреждениям, когда указанные лица пытались воспрепятствовать моему законному праву на свободу передвижения.

— Это мои люди, — на слово «мои» фон Прюлль нажал голосом, — и они под присягой подтвердят, что были надлежащим образом обмундированы.

— Несомненно, — согласился я все с той же улыбочкой, — а я потребую, чтобы их присяга сопровождалась соответствующим заклятием.

— Ваше упорство достойно сожаления, — покачал фон Прюлль головой, — и у вас будет возможность убедиться в его неуместности.

— Пока что, господин полицмейстер, я вижу лишь прискорбную неуместность в игнорировании с вашей стороны факта наличия между Царством Русским и Королевством Баварией консульской конвенции. Поэтому впредь отвечать на ваши вопросы буду лишь в присутствии русского консула, — ага, буду отвечать, да-да. Примерно как сейчас, хм, отвечаю.

Хорошо иметь в друзьях и соучастниках юриста, пусть и недоучившегося пока что. На такой аргумент у фон Прюлля возражений не нашлось, и он велел меня увести. Переживать я не стал, общение с этим деятелем не было в списке моих потребностей последним по той лишь причине, что вообще в этот список не входило.

— Тебя тоже фон Прюлль пугал заговором? — спросил Альберт, едва я к нему присоединился.

— Пугал, — подтвердил я. — А еще угрожал, что его подчиненные пойдут на ложь и скажут, что были в мундирах.

— Надеюсь, ты напомнил ему о присяге под заклятием?

— Конечно.

Разговор предназначался для тех, кто по долгу службы сейчас нас подслушивал. Не все же они дураки, кто-то же должен сообразить, куда приведет его слепое следование таким приказам такого начальства. Почему я вообще был уверен в том, что нас слушают? Да потому, что каким бы идиотом фон Прюлль ни был, сажать двух подследственных по одному делу вместе он бы не стал из опасения, что они сговорятся, какие давать показания. И раз нас посадили вместе, то ему как раз и интересно, о чем мы сговоримся. А поскольку сам фон Прюлль подслушивать не будет, у него есть на кого эту малоприятную обязанность переложить, то пусть блюстители порядка прикинут, что к чему. Глядишь, и призадумаются в выгодном для нас направлении, а то и выводы сделают соответствующие…

Ничего почитать у нас не имелось, поэтому заняться, когда наша с Альбертом беседа сама собой иссякла, мне было нечем. Однако же, умственную активность, даже проявляемую в лежачем или сидячем положении тела, называть занятием вполне допустимо, так что вот эту самую активность я и проявлял.

Я уже говорил, что больше всего меня занимали поиски ответов на два вопроса: как бы отсюда выбраться и что же произошло с предвидением, так вот, добавлю, что вопрос о предвидении волновал меня куда сильнее. В конце концов покинуть наше узилище мы могли и не прилагая к тому своих усилий — доктор Грубер почти наверняка добрался до Ландсхута и с помощью полицмейстера фон Штеккена уже пытается подтолкнуть бюрократическую машину в нужном нам направлении, а кто-то из наших тюремщиков мог начать зарабатывать себе прощение и откреститься от своего начальства не только словом, но и делом. Не стоит забывать и про близость семьи Майхоффенов к прусскому королю, который вполне может обратиться к своему баварскому коллеге и призвать его навести порядок у себя под боком. А вот с предвидением разбираться придется мне самому. Я, знаете ли, к нему уже привык, и такие сбои в его работе меня совершенно не радовали.

Нет, был в моей жизни период, когда предвидение действовало очень уж избирательно, что чуть не стоило мне жизни. Но там речь шла о моих же родственницах, умеющих к тому же скрывать свою одаренность, а здесь-то никакой моей родни и близко не наблюдалось! Сокрытие одаренности… А кто ее скрывать будет? Альберт? Не смешите, он и фигу-то в кармане толком не спрячет. Катя? Хм-хм-хм… По уму если, ее одаренность, с четвертым-то разрядом, должна быть очень хорошо заметной — сам с таким же, по себе и сужу. А что видел я в ее исполнении? Извлечение пули и иных инородных тел из раны доктора Грубера? Ну да, безупречно исполненный мануал — но и только. С воспалением справиться она уже не смогла. Или не захотела? Подумав и так, и этак, я решил, что все же не смогла. Подозревать в умении скрывать одаренность того же Грубера или Герхарда было бы просто нелепо — уж я бы их одаренность заметил, имейся у них таковая. Нет, эти двое тут вообще ни при чем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Они ни при чем, да. Но вот Катя… Если история с некой известной ей тайной не результат ошибки имперцев и в памяти девушки что-то и правда спрятано, то сделать это могли как раз доверенные люди прусского короля — больше просто некому. Как я понимал, работу свою такие люди выполняют качественно, и заклятие, лежащее на баронессе, должно быть очень крепким. Но раз так, то и на использование магии рядом с носителем заклятия обязательно будет какое-то влияние. И, кстати, если содержание тайного послания самой Кате известно и она сознательно его скрывает, это влияние должно быть еще более сильным. А ведь все то время, что предвидение старательно от меня скрывалось, Катя была рядом…

М-да, не порадовал меня такой вывод, более чем не порадовал. Если я прав и все так и есть, то помочь Кате я могу, только держась от нее подальше. Да и чтобы самому не вляпаться в неприятности, тоже придется соблюдать дистанцию. Нет, надо либо оказаться неправым, либо что-то придумать… Как-то не очень мне хочется отдаляться от нее, да что там «не очень», совсем не хочется!

Кстати, раз уж предвидение опять заработало, каким должно быть это самое отдаление от Кати? Насколько я понимал, если нас с Альбертом держали в здании, раньше, судя по всему, бывшим казармой для гарнизона крепости, то Катарину водворили в дом для гостей епископа, где она уже сидела до вывоза в Графенау. По моим прикидкам, расстояние между ею и нами составляло где-то под сотню саженей[32]. Много, слишком много…

На третий день нашего заключения, как раз во время вечерней прогулки, я вдруг отчетливо осознал, что завтра нас тут уже не будет. Интересно, как именно мы получим свободу? Или же нас куда-то перевезут, уж от фон Прюлля сейчас любой гадости ждать можно, из того положения, куда он сам себя загнал, нормального выхода нет. Ну, его-то мне было не жалко, а для нас оно могло обернуться и очередными неприятностями…

Да нет, похоже, не о неприятностях речь… Тюремщик, принесший нам ужин, между блюдами с хлебом и колбасой (то и другое уже нарезано, нечего, понимаешь, заключенным ножи давать) положил клочок бумажки и ткнул в него пальцем. На бумажке корявым почерком было написано пять слов: «Завтра утром ничего не пейте», при этом «ничего» было подчеркнуто жирной и несколько раз проведенной линией. Удостоверившись, что записку мы прочитали, он ловко скомкал ее и засунул за обшлаг. Так, значит, все-таки тюремщики решили проявить инициативу…

На завтрак нам полагались три ломтя ржаного хлеба и довольно большая чашка кофе каждому. Кофе, как я сильно подозревал, никакого кофеина в своем составе не имел, потому что делался из цикория. Впрочем, будь он даже натуральным, чего, конечно, в нашем случае не дождешься, мы бы все равно пить его не стали. Съев хлеб всухомятку, мы принялись ждать дальнейшего развития событий.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не прошло и часа, как в двери заскрежетал замок, дверь распахнулась и на пороге встал незнакомый человек в цивильном дорожном платье. Не скажу, что у меня такая прямо замечательная память на лица, но в полицейском управлении Пассау я его ни разу не видел. Лет, наверное, тридцати, лицом и сложением чем-то похожий на Альберта, он выглядел не особо и довольным.