Богатые — такие разные. Том 2 - Сьюзан Ховач

Я рассказал ей о пассивной роли Грэга.

— Но если деньги дал им не он, то кто же?

Я взвалил ответственность за это на советское правительство и уже начинал нервничать, когда она лучезарно улыбнулась и безмятежным голосом проговорила:

— Ну, а теперь, когда все кончено, Стивен, дорогой, не могу ли я получить обратно документ о праве собственности?

— Что за документ? — с облегчением переспросил я, радуясь, что она проглотила версию об иностранном правительстве.

— На право собственности, Стив. Документ, согласно которому Мэллингхэм был передан во владение Полу.

— А-а! Увы, Дайана, простите меня, но он никогда к вам не вернется.

— Как! — вся утонченность ее манер рассыпалась прахом.

— Погодите, я думаю, произошло следующее… — Я чувствовал себя виноватым в том, что совершенно забыл об этом проклятом документе, и храбро пытался объяснить, как обстояло дело. — Барту Мейерсу, который погиб вскоре вслед за Полом, было поручено уничтожить всю частную переписку Пола, находившуюся в секретных досье в подвальном сейфе. У меня нет никаких сомнений в том, что…

— Он сжег соглашение о Мэллингэхэме вместе с моими письмами к Полу. — Она пришла в неистовство. Потом внезапно сделала над собой усилие, стала снова прямой и естественной. — Но, Стив, что же мне теперь, черт побери, делать? Я должна довести это дело до конца. Может быть, мне следует обратиться к Корнелиусу…

— О, ни в коем случае, — возразил я. Я забыл, что находился в Европе. Перед моим взором снова встал Нью-Йорк. — Послушайте, — продолжал я, — вам не нужен этот документ, ведь вы не собираетесь ни продавать, ни сдавать в аренду, ни закладывать Мэллингхэм. Ведите себя так, как будто это имение ваше, и через полсотни лет, когда вы протянете ноги, никто уже не будет знать об этом ровно ничего. Все согласятся с тем, что Пол вернул вам эту собственность, а документ сочтут потерянным.

— Но юридически…

— Юридически в вашу пользу говорит Закон о сроках давности. Какой предел предусмотрен в Англии в отношении недвижимости? Двенадцать лет? Прекрасно, если вы будете сидеть тихо до тысяча девятьсот тридцать восьмого года, земля будет признана вашей в любом случае.

— Я так не думаю, Стив. Я уже изучила все это. Не думаю, чтобы Корнелиус не узнал, что Мэллингхэм принадлежит ему до того, как можно будет применить закон о сроках давности. Понимаете, я скрываю от него правду, и это уже преступный обман. Но если я уведомлю его о том, что владельцем Мэллингхэма является он, если напишу ему и предложу выкупить у него имение…

— Дайана, вы были совершенно правы, говоря об этом малом в тысяча девятьсот двадцать шестом году. Он коварен. Послушайтесь моего совета, сидите тихо, и через несколько десятков лет поместье будет чисто от всяких притязаний.

— Но…

— Посмотрите на все это с такой точки зрения: вы не совершаете ничего преступного. По закону держать язык за зубами иногда, может быть, и является обманом, но не уголовным деянием. Документ о передаче права собственности уничтожен. Почти три года вас в Мэллингхэме никто не беспокоит, и нет никаких причин к тому, чтобы так не продолжалось еще тридцать лет. Но если вы начнете переписку об этом с Корнелиусом, могу вам гарантировать, что вы раскупорите банку с червями. У меня есть несколько причин думать, что он был бы только рад дать вам такую пощечину.

— Это мог бы сделать и Пол. — Дайана пожала плечами, потом рассмеялась, стараясь выглядеть светской дамой. — Вы изменили свое мнение о нем, не так ли? — улыбаясь, сказала она. — Почему? Расскажите мне обо всем — или об этом нельзя рассказывать?

— Голубушка, я могу говорить об этом парне до тех пор, пока над Грин Парком не забрезжит рассвет. — Я вспомнил, как выглядит парк из моего номера в «Ритце», где на столе стояла недопитая бутылка наилучшего шотландского виски. — Почему бы вам не отправиться сейчас со мной туда и не выслушать все, о чем вы хотели бы узнать?

— Это очень любезно с вашей стороны, — растягивая слова, отвечала Дайана, ускоренным маршем отступая за свой светский фасад. — Но мне обязательно нужно вернуться домой. Я должна быть завтра по делам в Бирмингеме, а поезд уходит рано утром.

Меня озадачила острота моего разочарования.

— Ах, пойдемте, Дайана! — воскликнула я, мобилизуя все свое очарование. — Я готов рассказать вам всю историю моей жизни в банке.

— А я с радостью бы вас послушала! — подхватила она, подавляя унцию за унцией мое очарование. — Поедем на следующий уик-энд в Мэллингхэм, там мы сможем излить друг другу душу.

Я почти залпом проглотил портвейн и, осторожно поставил стакан на стол, проговорил со всей английской сдержанностью, на какую был способен:

— Как мило с вашей стороны пригласить меня туда! Я с удовольствием принимаю приглашение, благодарю вас.

Может быть, мне показалось, что я начинал говорить совсем как Пол.

Что ж, я понимал, что следую по стопам Пола — разумеется, понимал, и она тоже это понимала. Но теперь она была вполне взрослой женщиной, а не ребенком, которого соблазнил Пол. И я был готов к этому легкому уик-энду, который сулил мне многое. В конце концов, мне было уже почти сорок два года, и я не допускал, что обожгу пальцы, независимо от того, насколько новое пламя вскружит мне голову.

Я проводил Дайану домой, страстно поцеловал ее, пожелав спокойной ночи, и без всякой горечи на душе вернулся обратно в «Ритц». Впереди сладострастно маячил уик-энд, и я чувствовал себя счастливым, как щенок с шестью хвостами.

— Браво, Британия! — запел я, отваливая удивленному таксисту десять шиллингов, и, сняв шляпу, радостно подбросил ее в воздух, почти к самой луне.

Глава шестая

Поезд прибыл в Норидж в одиннадцать тридцать, и я спрыгнул на платформу еще до того, как замерли колеса. На мне был костюм из английского твида, и мне было очень жарко. Я забыл, какой теплый март в Англии, но в чемодане у меня была более легкая одежда. Мой слуга пытался навязать мне целый гардероб, но, поскольку самое важное дело, которым мне предстояло заняться в этот уик-энд, требовало лишь костюма Адама, я решил отправиться налегке.

Бросив ненужный больше проездной билет в урну, я покинул вокзал и сразу же увидел Дайану. Она сидела за рулем палевой «испано-сюизы». На этот раз в руке у нее был красный мундштук, под цвет ее губ.

— Дайана! — я устремился к ней через дорогу и едва не угодил под автобус. — Какая прекрасная машина! — запыхавшись, сказал я, вскочил в «испано-сюизу» и поцеловал ее хозяйку.

— Будем надеяться, что вам понравится и водитель!