Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов» - Евгений Владимирович Акельев

к пастве с обширным Окружным посланием в 24 «увещеваниях»[343], в котором он сформулировал свое ви́дение идеального устройства православного царства. Как мы помним, в составлении этого важного программного документа, несомненно, принимал участие Евфимий Чудовский, так же как Карион Истомин, а возможно, и другие книжники патриаршего круга.

Адриан начинает размышлениями о разграничении двух форм власти («начальств важнейших»), которые «устроил Бог на земли», – «священства» и «царства». Первая власть заботится о «Божественном», вторая – «о человеческом» («царство убо власть имать точию на земли»). Сфера полномочий «царства» определяется предельно конкретно:

1) обеспечение правосудия («между человеки суды управляти праведныя»; «судей поставляти», а «неправедно судящыя возсуждати и отмщати»; «защищения обидимых и отмщения обидящим творити»);

2) забота об интересах православного государства на международной арене («царство расширити, от врагов иноплеменных обороняти»);

3) забота о Церкви и защита общества от «еретиков» и «раскольников» («Церкви Святей Православней во всяких случаях и скудостех помощь подати, наипаче же еретики, и расколники, и всякия наветники отгоняти»);

4) борьба с преступностью («злодей унимати, и наказывати, и казнити»).

Сфера полномочий «священства» более обширна, так как, в отличие от «царства», «священство» «власть имать и на земли, и на небеси». Правда, реализуется эта власть иначе: главное средство – не меч, а архипастырское слово: «Моя овцы суть, и знают мя, и гласа моего архипастырскаго слушают, и аз знаю их, и душу мою должен полагати за ня, иже и последуют мне». Патриарх как архипастырь понесет ответ, «аще умолчит», видя где-то «неисправления», «самочиния», «безчиния» или «погрешения». «Глаголати пред цари свободноустно и не стыдетися долг имам», – заявляет Адриан. Но при этом все православные, будучи духовными детьми патриарха, должны его слушаться, ибо «не слушающии гласа моего, архипастырскаго, не нашего суть двора, не суть от моих овец, но козлища суть». Адриан не будет нести за них ответ перед Богом, ибо он свой долг исполнил, «слово рекох и волю Господню всем возвестих», но далее уже каждый принимает решение: «послушати же или ни». Но все православные христиане при этом должны помнить: «Слушай бо мене Христа слушает, а отметаяй мене и не приемляй глагол моих, рекше не слушаяй мене, Христа Бога отмещет и не слушает».

После такого пространного предисловия патриарх обращается к своей пастве с «увещеваниями, нужными ко спасению», сформулированными в 24 кратких пунктах (по числу дневных и ночных часов), которые всей пастве, как духовного, так и мирского чина, предписывалось «часто прочитати, на скрижалех сердец написати».

Лейтмотивом всех поучений была опасность, исходящая от католиков и протестантов, которых Адриан называет «врагами Божиими и веры православной», «человеками, ходящими в кожи овечей, иже внутрь суть волци, хищницы». По убеждению патриарха, ересь проникает в Православную Церковь постепенно и малозаметно: сначала происходит проникновение «чужестранных обычаев, помалу вкрадывающихся тайно в Святую нашу Православную Восточную Церковь от еретиков – латин, и лютеров, и иных», а потом дело дойдет и до их учения: «аще в начале, яко быль малая, не искоренится, удобно в великое возрастает».

Из программного обращения патриарха Адриана получается, что обе власти («священство» и «царство»), а также все общество должны были сплотиться в борьбе с этой главнейшей опасностью того времени – западными «ересями», проникающими незаметно, посредством чужестранных обычаев. Архиереи должны были приложить все усилия к тому, чтобы «чины и предания древняя церковная, от святых отец преданная, хранити непретворно и ненарушно», а «нововводных чужестранных обычаев, помалу вкрадывающихся тайно во Святую нашу Православную Восточную Церковь от еретиков – латин, и лютеров, и иных, – не приимати». Священникам следовало часто читать не только Евангелие, но также и правила апостолов и соборов, чтобы вверенных им христиан «право научати веровати во Отца и Сына и Святаго Духа и добре жительствовати», «души их управляти словом учителства, показующим собою и делы своими пути спасителныя», «увещевати хранити заповеди Божия и церковныя». «Еретиков» и «раскольников» следовало «увещивати и обращати ко православию и единомыслию Святыя Восточныя Церкви», а «не покоряющихся же упорников, по первом и втором наказании, церковный вход таковым возбраняти и ради мздовосприятия или человекоугодия таковых не таити, но возвещати нашей мерности или по месту архиереем». Всем мирянам – «овцам словесным» – предписывалось «слушати поучительных словес», «предлагаемых от Божественных Писаний» «от своих пастырей», которых необходимо «почитать, яко детем отцов, и яко удесем главу, и во всем повиноватися им». Главное, им следовало удаляться от общения с «еретиками»: «с еретики не сообщатися, ни любитеся: врази бо суть Божии и веры православныя». Патриарх умолял всех православных «жити благочестиво по отцепреданным Святыя Восточныя Церкве догматом», а «латинских, и люторских, и калвинских прелестных всяких учений и обычаев тлетворных весма не приимати, ниже сообщатися с ними, но яко скверных гнушатися их и отвращатися»[344].

Еще А. С. Лаппо-Данилевский обратил внимание на то, что в идеологию «эллино-греческой партии», сложившейся вокруг патриархов Иоакима и Адриана в конце 1680‐х – начале 1690‐х гг., был включен определенный политический субстрат. Это идеологическое течение «еще раз подчеркнуло значение старинных учений о Московском православном царстве, о самодержавной власти московского государя и т[ому] п[одобных] идей, слишком мало принятых во внимание западниками, и, следовательно, поддерживало ту религиозно-православную точку зрения на государство, которая в эпоху преобразований отступила на задний план перед чисто политическими его задачами»[345]. Действительно, мы видим, что в программном документе патриарха Адриана подчеркивается, что царь обязан защищать православный мир от еретических обычаев, прежде всего «латинских» (к числу которых, заметим, относилось и брадобритие). Важно отметить, что эти идеи разделяли и представители высших церковных кругов православного Востока. В марте 1691 г. Иерусалимский патриарх Досифей прислал Адриану грамоту, в которой, поздравляя его со вступлением на патриарший престол, напомнил о его архипастырских обязанностях: как глава Церкви единственного православного царства он обязан побуждать царя к защите православного мира от врагов, обращая особое внимание на «латинскую угрозу»: «папежницы, аще и вельми грешат во благочестии, но, видим, монаси их во всем мире обходят и превращают целые народы в папежство»[346].

Как было подмечено А. С. Лаппо-Данилевским, придавая исключительное значение «православно-греческой образованности», «восточники ставили соответствующие задачи и московской политике». По их представлениям, православный царь был обязан «заботиться о чистоте православной веры», а это значит, он был должен прилагать усилия к тому, чтобы распространять «эллино-греческое учение и, напротив, опасаться зловредной в исповедальном отношении латино-польской схоластики»[347]. Противостояние между «латинистами» и «грекофилами» имело, таким образом, не только мировоззренческий, но и в значительной степени политический характер. Во всяком случае, идеология «восточников» была