В горах Кавказа. Записки современного пустынножителя - Меркурий

— Ты не можешь себе представить, брат, как в первое время моего пребывания в этом дупле диавол ополчился на меня своими страхованиями. Прежде всего, каждую ночь все это громадное дерево без конца стало трещать. Казалось, вот-вот оно исторгнется из земли вместе с корнями и рухнет. И все это время я в паническом страхе ожидал его неизбежного падения и своей гибели. Это продолжалось довольно долго, пока я, наконец, не привык к этой диавольской шутке, заметив, что днем дерево никогда не трещит. Но стоит мне только в полночь стать на молитву, сразу же начинается устрашающий треск. Уразумев, что это обычное диавольское страхование, я перестал обращать на него внимание. Треск прекратился. Прошло некоторое время, враг применил другие страхования. Как раз в те дни я взял у вновь пришедших братьев книгу пустынножителя схимонаха Иллариона «На горах Кавказа», в которой он описал одно диавольское видение:

Однажды, в глухую полночь, когда пустынник совершал службу, вдруг раздался какой-то странный шум, вроде топота ног многолюдной толпы, проходящей возле кельи. Положив молитвослов на стол, схимник подошел к двери, открыл ее и увидел ужасную картину: мимо проходит похоронная процессия в сопровождении многочисленного сборища. Люди держат в руках тускло горящие свечи и поют: «Раба твоего, раба твоего». Отец Илларион, не помня себя, закричал на весь лес: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его…» От этого крика толпа всколыхнулась. Произошло всеобщее смятение: шедшие за гробом побежали кто куда. Несшие гроб уронили его и тоже разбежались. Покойник, поднявшись из гроба, побежал вслед за ними. Остались только гроб и крышка.

Отшельник поспешно захлопнул дверь кельи, сел на табурет и попытался несколько успокоиться. Через полчаса, побуждаемый любопытством, он решил вновь посмотреть на брошенный гроб, но когда выглянул в приоткрытую дверь, не увидел ни гроба, ни крышки; только где-то далеко-далеко в лесу слышался голос рыдающей женщины…

После прочтения этого повествования, в ту же ночь, когда я начал совершать полунощницу, вдруг услышал приближающиеся шаги целой группы людей и еле слышный, приглушенный разговор. Подойдя к моему дуплистому дереву, они остановились, как бы выжидая. Я замер от страха при мысли, что это пришла толпа бесов, чтобы расправиться со мною. Вслед за этой мыслью мгновенно мелькнула другая: они теперь оравой ворвутся внутрь дупла и задушат меня. Потом, вытащив мертвое тело, разорвут на части и разбросают во все стороны. Кишки размотают, как телефонную проволоку, вокруг по кустам. Голову насадят где-нибудь на воткнутый заостренный кол. И на этом закончится мое отшельничество. Как сейчас помню эти глубоко потрясшие меня минуты. Оцепенев от ужаса, я ждал неминуемой смерти и даже не мог прочитать всем известную молитву «Да воскреснет Бог», словно на ум мой и язык кто-то наложил невидимые оковы молчания…

Не знаю, сколько времени продолжалось это состояние полного пленения. Опомнился я только при громком крике совы, усевшейся на огромную липу, в которой живу. Я несколько ободрился. Ко мне возвратилось присутствие духа, потому что я сразу понял, что возле дупла никого нет, иначе сова, прекрасно видящая ночью, не села бы на это дерево. После этого вразумления трижды прочитал молитву «Да воскреснет Бог…» Осмелел, однако не только выйти наружу, но даже взглянуть в окно еще боялся. И так сидел без движения до самого рассвета с твердым намерением в тот же день покинуть дупло и уйти жить на свое прежнее место. Но вот, наконец, рассвело. Защебетали птички. Я вышел из дупла наружу, обошел дерево вокруг. Там повсюду был песочек, но на нем не было видно никаких следов. Настроение мое переменилось. Ум озарила догадка, что все это есть диавольское ухищрение, цель которого — изгнать меня из уединения. Тотчас вспомнились слова кого-то из святых Отцов: «Аще дух владеющего взыдет на тя, места своего не остави». Припомнилось также и другое наставление: «Не должно во время искушений оставлять кельи, изобретая какие-нибудь благовидные предлоги; но надо сидеть внутри и терпеть, мужественно встречая всех нападающих». К тому же, решил я, схимонаху Иллариону было попущено искушение гораздо больше этого, однако ж он из кельи своей никуда не ушел… При этих мыслях появилось намерение воспротивиться всеми силами злым козням диавола и неколебимая решимость остаться жить в своем дупле.

Вечером, прочитав свое обычное правило и молитвы на сон грядущий, лег на лежанку и уснул. В полночь, проснувшись по звонку будильника, приготовился совершать обычное бдение. Мысленно проговорил первые слова: «Молитвами святых отец наших, Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. Аминь». И опять услышал тот же приглушенный топот идущей толпы с ее тихим разговором, как и в минувшую ночь. Меня вновь объял неописуемый страх и досада, что не убрался из этого вертепа в минувший день подобру-поздорову. И как-то бессознательно, автоматически я произнес запомнившиеся из повечерия и междочасия слова: Боже, в помощь мою вонми, Господи, помощи ми потщися. Да постыдятся и посрамятся ищущие душу мою, да возвратятся вспять и постыдятся хотящии ми злая (Пс. 69). И сразу же успокоился. При свете горящей свечи раскрыл Псалтирь и начал читать 26-й псалом: Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся? Господь Защититель живота моего, от кого устрашуся? — прочитав его до конца, перелистнул вспять несколько страниц и, найдя 17-й псалом, продолжил поспешное чтение: Возлюблю Тя, Господи, крепосте моя. Господь утверждение мое, и прибежище мое, и Избавитель мой, Бог мой, Помощник мой, и уповаю на Него, Защититель мой, и рог спасения моего, и Заступник мой. Хваля призову Господа и от враг моих спасуся… Окончив чтение, прислушался. Вокруг была мертвая тишина: ни топота ног, ни тихого разговора: ни единого звука. Немного подождав, стал читать 45-й псалом: Бог нам Прибежище и Сила, Помощник в скорбех, обретших ны зело. Сего ради не убоимся, внегда смущается земля и прелагаются горы в сердца морская. Возшумеша и смятошася воды их, смятошася горы крепостию Его…

Потом довольно долго читал из Псалтири все подряд и, наконец, воспрянул духом. Посмотрел на часы. Было уже далеко за полночь. Прилег на лежанку и замотал голову одеялом, чтобы ничего не слышать. Долго лежал и уснул, видимо, только перед рассветом, судя по тому, что пробудился намного позже обычного времени своего утреннего правила. Поднявшись с постели, вышел наружу и осмотрел опять, как и вчера утром, всю территорию вокруг дуплистого дерева, желая увидеть на песке какие-либо следы, и снова ничего не обнаружил.

Прошел по своей тропе далеко в глубь леса, надеясь, что, может быть, по сторонам ее увижу на кустах какие-либо случайные заломы веточек, но тщательные поиски не дали никаких результатов. Вернувшись назад, приступил к утреннему правилу. Молиться было очень трудно. Потрясения двух минувших ночей вызвали целую бурю мыслей. При всем моем старании ум мой не мог от них освободиться. Кое-как закончив молитву, занялся житейскими делами. Но вот день начал клониться к вечеру, и настроение испортилось. Я боялся приближения третьей ночи. Появилось желание уйти отсюда, чтобы уклониться от сатанинского наваждения. Душа томилась в ожидании страшного неотвратимого искушения. Я взял в руки книгу Исаака Сирина и, полистав, обратил внимание на тридцать седьмое слово: «Потому попускает Бог, чтобы святые Его искушаемы были всякою печалию, и также опытно изведывали помощь Его и то, сколько промышляет о них Бог, потому что вследствие искушений приобретают мудрость. Попускает, чтобы, оставаясь невеждами, не лишились они обучения в том и другом, но из опыта приобрели ведение о всем, и не потерпели осмеяния от демонов; потому что, если бы упражнял их в добром, то не доставало бы им обучения в другой части, и во бранях были бы они слепы <…> Как приятно знание, заимствованное самым делом из опыта и из упражнения, и какую силу доставляет тому, кто долговременным опытом своим обрел оное в себе самом. Познается сие теми, которые изведали содействие знания, равно как немощь естества и помощь Божеской силы, и уверились в этом. Ибо тогда только познают, когда Бог, удержав сперва силу Свою от содействия им, приводит их в сознание немощи естества, трудности искушений, лукавства вражеского, и того, с кем у них борьба, каким облечены они естеством, и как были охраняемы Божескою силою, сколько совершили пути, сколько возвысила их Божия сила, и сколько бывают немощны в борьбе со всякою страстию, если удаляется от них эта сила, так что из всего этого приобретают смирение, приближаются к Богу, начинают ожидать Его помощи и пребывают в молитве <…> В искушениях, многократно испытывая Божию помощь, человек приобретает и твердую веру; отчего делается небоязненным, приобретает и благодушие в искушениях от самого упражнения, какое имел он» (Слово 37, с. 229–231). Вспомнились утешительные слова апостола Иакова: противостаньте диаволу, и убежит от вас (Иак. 4,7). Чтение немного возвеселило меня, так как я действительно чувствовал на опыте помощь свыше, но мрачные мысли все-таки угнетали. Вспомнил книгу «Посмертные вещания преподобного Нила Мироточивого Афонского» (издание Кельи Благовещенской старца Парфения на Афоне, часть 2-я, гл. 3-я, 1912 г., с. 137–138). Там говорится, как прельщенному иноку Кунаву явился падший дух в виде одного брата. Затем появились бесы в виде сияющих Ангелов и Богоматери. Наконец, два демона: один в образе Архангела Гавриила, другой — Михаила, подняли Кунава в заоблачные выси и бросили с громадной высоты вниз, на каменную плиту. Несчастный распался на 600 кусков и навеки погиб!