Прянишников - Олег Писаржевский

— Боюсь, что вы преувеличиваете интерес публики к нашим сельскохозяйственным проблемам, — заметил Дмитрий Николаевич. — Все это происходит от наших постоянных качаний от полной самобытности к избыточному подражанию. Мы готовы заимствовать немецкое, еще. легче американское, применять часто неприменимые данные Небраски или даже Калифорнии и забывать о Петровско-Разумовском…

Стихия безразличия… Как тяжела она! Для того чтобы одерживать над ней моральную победу, надо было уметь сохранить светлую веру в грядущий революционный расцвет страны.

В одной из своих статей того времени Д. Н. Прянишников с грустью отмечает, что его задача тогда заключалась «лишь в том, чтобы подготовить основы для разрешения вопросов удобрения к моменту, когда страна предъявит соответствующие запросы, и сохранить от вымирания самый тип агронома, работающего в области соприкосновения химии и физиологии с земледелием».

Угроза самому существованию этого нового в мировой агрономии деятеля широкого, общенаучного профиля коренилась не только в общественных условиях того времени. Вот один, характерный для них, штрих: «выбившийся» из кулаков известный сахарозаводчик Терещенко и близко не подпускал петровцев к своим свекловичным плантациям, под которые ему удалось оттягать лучшие земли юго-востока России.

— Шибко грамотны, — жаловался он, — а рабочего как следует прижать не умеют!

Угроза вытеснения этого нового типа агронома углублялась и складывавшейся расстановкой сил в самой науке. В лагере противников «соприкосновения земледелия с химией и физиологией» мало-помалу обособлялась его идейная платформа. Не основу составляло учение о «едином биологическом почвообразовательном процессе», складывавшееся в сознании и в общественных выступлениях руководителя кафедры общего земледелия Московского сельскохозяйственного института Василия Робертовича Вильямса.

«ЭМПИРИКИ» И ОЛИМПИЕЦ

Мы сделали бы большую ошибку, если бы, называя успехи того направления, основу которого в России заложил Прянишников, ограничились упоминанием работ непосредственно им руководимой лаборатории. В том-то и состояла сила этого передового направления, что оно объединяло в себе усилия многих выдающихся ученых, работавших в тесном единении и постоянном содружестве.

«Школа Прянишникова» — это понятие несравненно более широкое и емкое, нежели то, которое обычно применяется к сложившимся коллективам ученых, долгое время совместно разрабатывающих идеи основателя или руководителя данного направления в науке. Прянишников воспитывал не сотрудников, а единомышленников. И больше всего ценил в начинающем ученом не исполнительность, а инициативу, не приверженность к установившимся взглядам, а свободу творческой мысли. Как и во всем остальном, его воззрения не расходились с делами.

— Я не должен держать около себя молодых исследователей больше пяти лет, — говаривал он, — иначе они потеряют самостоятельность: они начнут работать только в моем фарватере, будут подчинены моим мыслям и утратят оригинальность суждений.

Поэтому он с огромной настойчивостью выдвигал талантливую молодежь, которая вырастала вокруг него. И насколько он был скромен, нетребователен и даже застенчив во всем, что касалось его личных дел и потребностей, настолько же решителен и настойчив в тех случаях, когда речь шла о борьбе с непризнанием какого-либо молодого таланта. Его широкую, крепкую, ладную фигуру в несколько мешковатом и в то же время по-своему изящном профессорском сюртуке из мягкой шерсти можно было увидеть и в президиуме академии, и на заседаниях ученых советов, и в приемных вузовских директоров. Он ездил, говорил, выступал, убеждал и, наконец, добивался того, что молодому ученому открывалась возможность самостоятельной творческой работы. Мимо его внимания не проходил также ни один конкурс на замещение преподавательских должностей в самых отдаленных институтах страны.

Узенький круг его ближайших сотрудников составляли лишь те агрохимики, научные интересы которых настолько неразрывно сплетались с его собственными, что совместный труд никак не мог привести к утрате их научной индивидуальности.

Самозабвенная забота о расцвете молодых дарований у Прянишникова не имела ничего общего с предпочтительным покровительством «единоверцам». Этот мягкий и деликатнейший человек умел быть суровым и непреклонным гонителем тупиц и карьеристов, примазавшихся к науке, лишенных творческого горения и изыскательского дара. После того как этот вывод подтверждался жизненным трудовым испытанием, он вызывал к себе молодого вертопраха и мягко, но безоговорочно советовал ему если не переменить специальность, то поработать на практике в сельском хозяйстве, приобрести к нему вкус, поднабраться опыта, проверить свое призвание…

Но таких «хирургических операций» бывало немного. Он предпочитал «профилактику» и, вероятно, именно поэтому был исключительно строг и требователен на аспирантских экзаменах, на защитах дипломных работ. Когда он сам участвовал в отборе достойнейших из числа тех, кто желал себя посвятить науке, он почти никогда не ошибался. В сущности, это не было экзаменом в формальном смысле слова. Это всегда была проникновенная глубокая беседа, в которой раскрывались не только специальные знания, но и морально-этические убеждения юноши. «Науку нужно делать чистыми руками» — это присловие часто слетало с уст Дмитрия Николаевича.

Ни на один день не ослабевали творческие связи между лабораториями Прянишникова в Москве и Коссовича в Петербурге. И там и здесь работали над одной и той же группой проблем. Но постоянное общение, живой обмен мнениями и наблюдениями предохраняли эти лаборатории от «повторения пройденного».

Коссович тоже занимался фосфорным питанием растений, и в этой области ему удалось выполнить несколько новаторских работ, которые Тимирязев назвал «новой победой вегетационного метода».

Исследования Коссовича пролили свет на явление, которое долго служило загадкой для ученых. Если клевер часто сеять на одном и том же месте, то урожай его начинает неудержимо падать. Причина этого явления, называемого «клевероутомлением» почвы, была совершенно неизвестна.

Коссович достал образцы почвы с клевероутомленных полей и с полей, на которых клевероутомление еще не наступило. С этими почвами он поставил в теплицах вегетационные опыты. Клевер высевался в сосуды на утомленных и неутомленных почвах в совершенно одинаковых условиях, при этом в одном случае вносились удобрения, в других почва оставалась неудобренной. На неудобренных клевероутомленных почвах клевер действительно отказывался расти, но достаточно было удобрить эти почвы фосфором и калием, чтобы он стал давать высокие урожаи. Таким образом, основной причиной клевероутомления почвы оказался недостаток в ней питательных веществ, прежде всего фосфора и отчасти калия. А необеспеченность клевера питательными веществами делала его более чувствительным к другим неблагоприятным условиям роста. Эта «цепная реакция» накопления неблагоприятных влияний приводила к быстрому падению урожая.