Светлые крылья для темного стража - Дмитрий Емец

Улита опустила глаза. Докапываться до истины ей не хотелось. Работа у Арея научила ее, что откопанная правда пахнет в большинстве случаев плохо. Надо семь раз подумать и только один раз браться за лопату.

Вернулся Эдя с тремя маленькими пузатыми стаканчиками текилы. Грошиков слизнул с руки соль, выпил текилу, проглотил кружок лимона и пришел в хорошее настроение.

— Ты где-нибудь работаешь? — покровительственно спросил он у Улиты.

— Фирма «Рай-Альтернатива», — не моргнув глазом, сказала Улита. Так порой называл их организацию Арей, когда у него случалось настроение поюродствовать.

— А-а… — протянул Грошиков, явно пропуская мимо ушей первое слово и акцентируясь на втором. — И чем занимается ваша «Альтернатива»?

— Оптовой торговлей бельевыми прищепками.

— О-о! Это разве выгодно? — удивился Грошиков.

У него и раньше было неважно с чувством юмора. За исключением тех случаев, когда шутил он сам.

— Ну уж не знаю. Это начальству решать, — равнодушно сказала Улита. — У меня работа простая. По телефону ответил, печать шлепнул и гуляй себе.

— Это правильная позиция, — одобрил Грошиков. — Рабочие проблемы не стоит спускать на эмоциональный уровень. С эмоционального уровня нерешенные проблемы проваливаются сразу на телесный уровень и вызывают болезнь. Их надо отзеркаливать на уровне мозговой абстракции.

— Этому тоже в вашей секте учат? — поинтересовался Хаврон.

Грошиков навалился на столик.

— Я тебе уже говорил! У нас не секта! — вспылил он.

— А три капли крови зачем?

На измятом жизнью лице Грошикова нарисовалось сильное желание распрощаться с Хавроном как с человеком конченым и бесполезным.

— Говорят, на «Маяковке» открылся новый итальянский ресторанчик. Там отлично готовят спагетти. Кто со мной? — спросил он, интонационно демонстрируя, что Хаврон в понятие «кто» не входит.

Эдя был не дурак и намек понял.

— Не люблю спагетти! Это же лапша, только с претензиями, — отказался он.

— А я вот с удовольствием! — томно промурлыкала Улита, вставая.

Грошиков, пыхтя как паровоз, заспешил за ней. У дверей он вспомнил об Эде и вернулся, чтобы в очередной раз сунуть ему свою переднюю конечность. Правда, на этот раз передняя конечность «пастушка» была вялой.

— Она просто ангелочек! — сказал он, целуя себе пальцы.

— Что, прямо-таки с уменьшительным суффиксом? — усомнился Эдя.

— Ну и что! Зато настоящая женщина! — заявил Грошиков.

— Ага. И крови явно больше, чем три капли. Твоему гуру понравится… — не удержался Эдя.

Грошиков позеленел, неожиданно злобно посмотрел на Хаврона и вслед за Улитой выскользнул из бывшего бомбоубежища.

Глава 8

Vera rerum vocabula[2]

Это одна из добрых сторон живописи: она сохраняет вам молодость. Тициан жил до девяноста девяти лет, и понадобилась чума, чтобы свести его в могилу.

На другой день рано утром Ирка открыла глаза и сразу увидела свое копье. Оно стояло в углу вагончика — там же, где с вечера оставил его Антигон. Выглядело копье очень буднично и казалось не опаснее швабры. Ирка подошла и осторожно протянула руку. Просто протянула, не пытаясь насильно поймать древко.

Копье отстранилось как обиженный ребенок.

— Прости меня! — тихо сказала Ирка. — Я виновата. Я не горячая, а лишь чуть теплая. И свету служу лениво, вяло, точно делаю одолжение. Нет ничего хуже поверхностного добра. Оно как травка, посаженная поверх снаряженной мины. Кто-то прыгает через пропасть, надеясь ухватиться за протянутую руку друга, а другу в этот момент приходит на ум поковырять в носу или вытянуть из попы «заевшиеся» штанишки.

Ирка говорила, а копье отодвигалось от нее вдоль стены, как от чужой. Отчаяние захлестнуло валькирию. Она ощущала себя человеком, который по злой неосторожности упал в открытом море с корабля и, вынырнув, видит, как залитый светом корабль медленно удаляется от него. Пытается догнать — не может. Старается докричаться — не слышат. Раньше человек не ценил корабль, на котором плыл. Он казался ему тесным, медлительным, мешала качка. И лишь теперь стало ясно, что корабль был для него всем.

— Я знаю, я полна сомнений, я редко тебя вызываю, я слабая, но прости меня! Дай мне шанс! Пожалуйста! — крикнула Ирка всем сердцем, уже зная, что это бесполезно. Что она не заслужила того огня, который все время давал ей силы.

Слеза быстро скатилась по щеке, не оставив следа. Ирка торопливо сморгнула ее, ощутив, как нечто соленое коснулось ее языка.

Внезапно копье остановилось. Перестало отодвигаться. Ирка осторожно сделала к нему шаг. Копье ждало. Ирка недоверчиво протянула руку. Копье не отстранилось, и она взяла его. Копье лежало в ладони доверчиво и послушно, как детская рука. Ирка поняла, что ей дали еще один шанс. Шанс незаслуженный, невыстраданный, опасный тем, что, быстро получив желаемое, Ирка могла обо всем забыть. Но все же с корабля ей сбросили веревку.

У Ирки накопилось много вопросов, чудовищно важных и не терпящих отлагательства. Валькирий, к которым она могла обратиться, было три — Бэтла, Фулона и Гелата. Фулоны Ирка немного побаивалась. Бэтла была известная болтушка. В результате Ирка выбрала Гелату.

Тратить время на дорогу Ирка с Антигоном не стали и телепортировали сразу в квартиру. Дом Гелаты в подмосковном Королеве Ирка запомнила с прошлого раза.

Оруженосец Гелаты сидел за столом на кухне. Появление Ирки и Антигона ничуть его не удивило.

— О, привет! Сразу предупреждаю: на подоконник не садиться! Он оторван. Вчера на него уже уселась одна такая, — словоохотливо сообщил он.

Почти сразу путем расспросов выяснилось, что «одна такая» — это Таамаг.

В тесной кухне оруженосец был не один. Под отрывным календарем на стульчике паиньками жались два пленных комиссионера — тощенькие, большеухие, с умными, часто моргающими глазками. Насколько можно было судить по выдвинутому козырю и прикрывавшей его колоде, оруженосец собирался резаться с ними в подкидного дурака.

— А где Гелата? — спросила Ирка.

— Ее нет, но вот-вот будет, — заявил оруженосец, лихо щелкая по носу ближайшего комиссионера.

Тот укоризненно замигал.

— Га! Видала этих? Десять раз подряд продули! Сейчас одиннадцатый сыграем — и одиннадцатый продуют. Все носы им колодой отбил! Ничего в картах не соображают! — похвастался оруженосец.

— А ты поставь свой эйдос на кон, авось сообразят! — ехидно посоветовал Антигон.

— Эйдос?! Да не, брехня! Что они там могут сообразить? — со странной задумчивостью протянул оруженосец и, привстав, подозрительно уставился на комиссионеров. Те замахали руками и разом залопотали, некстати пытаясь поклясться мамой.