«…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы) - Андрей Платонов

Сегодня я приехал из пустыни и получил твое письмо, где ты меня ругаешь. Я послал вам много писем. И тебе послал 50 р[ублей] еще 4 или 5 апреля. Неужели ты не получил еще денег? Это виноват не я, а почта. При этом посылаю в 2-х конвертах растения и цветы. Я их собрал в самой середине Каракумской пустыни. Они цвели, некоторые пахли. Но теперь уже посохли и их трудно узнать. Они живут мало, только весной; потом сохнут и ветер их сметает.

Сейчас я ехал трое суток и очень устал. Завтра отдохну и напишу большое письмо тебе и маме.

Твой отец.

Андр. Платонов.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 511. Публикация Е. Роженцевой.

Датируется условно – по содержанию письма.

{185} М. А. и П. А. Платоновым.

28 апреля 1934 г. Ашхабад.

Ашхабад, 28/IV 34. Дорогие Муся и Тотик!

Я вернулся из своих поездок по Туркмении. Больше, может быть, не поеду никуда. Возвращаться думаю.

2 или 3 мая. 2-го кончается мой срок. Но здесь в обязательном порядке оставляют пробыть на съезде туркменских писателей, который откроется 8/v[544], тогда я выеду в Москву.

10 или 11/v (поезд идет в Москву 2 раза в неделю). Однако я думаю вырваться и уехать еще до съезда – 2 или 3 мая, тогда приеду 8, 9 или 10 мая в Москву. Как это выйдет – на днях сообщу.

От своих путешествий я сильно утомился. Ездить очень трудно, в особенности по пустыне, хотя я очень терпеливо переношу жару. В юго-восточных Каракумах (на карте ниже Чарджуя[545] по р[еке] Амударье) я первый увидал два ярких глаза в темной песчаной норе[546]. Бывший со мной директор песчаной станции[547] сказал, что это каракурт – редкий черный паук. А узбек-инженер, тоже бывший в нашей группе, убежал от страха: каракурт прыгает и укус его, говорят, смертелен.

Здесь еще сильно утомляешься оттого, что весной Туркмения как теплица под стеклом – трудно дышать от горячего влажного воздуха. Чтобы жить, здесь надо еще долго привыкать.

Сегодня мне привили черную оспу – другим привили ее раньше. Говорят, здесь это обязательно.

Я сильно соскучился по тебе и Тотику. Вы мне почти не пишете: ты написала только одно письмо, Тотик два. Мне трудно понять, что это значит. Я вам послал в три приема (как только получал деньги) 500 + 400 + 250 = 1150 р[ублей]. А Тотик в письме от 18/IV пишет, что еще и первых 500 р[ублей] не получали и что он там голодает, а я пьянствую. Когда я был 18–19/IV в Репетеке[548] (потом был два дня в Байрам-Али, откуда посылал телеграмму[549]), то мне пришлось почти два дня не есть, а пить я хотел только воду.

15 или 16 я послал в чужой посылке сапоги Тотику. Открыткой я написал, где и когда нужно получить эти сапоги. Получили вы эту открытку?

Рассказывать о Туркмении в письме слишком длинно и может выйти даже непонятно. Например, был случай на днях. Женщина-туркменка, член партии, известный работник, развелась со своим мужем, тоже туркменом, и стала жить одна. Проходит время. Туркменка сходится с другим туркменом и выходит, кажется, за него замуж. Тогда бывший муж приходит к ней, застает ее одну и начисто, в один удар, отрезает бывшей жене голову[550]. «Изменя», жена, даже оформленная по советскому закону в виде развода, здесь не всегда прощается. Вместе с тем нигде, наверно, нет такого уважения к женщине, нигде она так высоко не ценится, как здесь, но взамен от нее требуется абсолютная верность. Здесь нельзя, например, спросить обычную вещь у знакомого туркмена: как здоровье вашей жены? Он ответит: а тебе какое дело? – и станет врагом, а то и пустит в дело силу[551].

М[ожет] б[ыть], это мое последнее письмо, если я не останусь здесь дольше. Я тебя ведь спрашивал в одном письме – оставаться ли мне дольше или нет? Ты по обычаю ничего не ответила. Все это чудно, но неприятно.

Попроси Тотика, чтобы он не баловался там, не попадал ни в какие [часть листа утрачена] пусть он слушается тебя и бережет мать, а ты береги его.

Скоро я приеду домой. Целую вас обоих.

Поздравляю тебя с днем рождения вторично.

Целую крепко…

Андрей.

Вот на всякий случай еще раз сообщаю адрес, где нужно получить сапоги Тотика:

Старая Башиловка, д. 8, кв.1, Ел[ена] Як[овлевна] Новицкая (жена Трабского[552]) – остановка у бегов. Телеф[он] Д-1-75-81.

Впервые: Волга, 1975. С. 169 (фрагмент).

Печатается по: Архив. С. 511–513. Публикация Е. Роженцевой.

{186} М. А. и П. А. Платоновым.

1 мая 1934 г. Ашхабад.

1 мая, Ашхабад[553]. Дорогие дети!

С утра сегодня ясная и уже жаркая погода. На горах лежит нежный туман, на верху их – ослепительный снег. Я ушел один за город, на холмы, лежащие перед горами, где пасутся верблюды. Я часто, когда нахожусь в Ашхабаде, совершаю длинные, одинокие прогулки. Они мне доставляют большое удовлетворение. Так же я поступал когда-то в юношестве. Потом я смотрел местный парад. Зрелище красивое и яркое по одеждам. Остальной день прошел довольно скучно. Собираюсь уезжать домой, но вопрос решится только 3-его. Разная тут архимудия. Дело свое – сбор матерьяла – я сделал. Причем нашел – правда, в еле уловимой форме – фольклорную тему. Так же как когда-то Апулей нашел где-то в Азии тему Амура и Психеи. Не знаю, что еще у меня выйдет, – это сказка о Джальме[554]. Сильно стосковался о тебе – душевно и физически. Дни идут всё более долго и тягостно. Стоит тягостная жара, от писателей изжога и т. п. Однако это к Азии не относится, она велика и интересна. Если бы ты с Тотиком могла хорошо переносить жару и пустыню, мы бы легко могли здесь устроиться на 2–3 месяца все вместе. Для тебя это многое бы дало.

Целую – твой А.

Впервые: Волга, 1975. С. 169 (фрагмент).

Печатается по: Архив. С. 513. Публикация Е. Роженцевой.

{187} Л. А. Инденбому.

17 июня 1934 г. Москва.

Тов. Инденбом!

Как условились, к 17/VI я приготовил темы. Одну из них – наиболее надежную и универсальную[555] посылаю Вам через т. Металлова, т[ак] к[ак] ехать ради одной передачи на фабрику[556] ни к чему. Ожидаю Вашего ответа.

С т. прив[етом] А. Платонов.

Вообще можно сделать много тем, но дело не в темах, а в сценарии.

17/VI 34. А. П.

Печатается по автографу: ИМЛИ, ф. 629, оп. 3, ед. хр. 39, л. 1–1 об.

Инденбом Лев Аронович (1903–1970) – режиссер, директор 4-й студии художественных фильмов киностудии «Мосфильм». Его имя встречается в записной книжке Платонова 1934 г. (Записные книжки. С. 384).

1935

{188} К. Л. Зелинскому.

1 января 1935 г. Москва.

Дорогой Корнелий!

При этом посылаю Вам сборник рассказов «Такыр»[557]. Там не хватает одного рассказа (8-го по оглавлению), я не могу найти его рукописи. Если найду, добавлю, если нет – пойдет без него. В сборнике есть пьеса «Почтальон»[558] Вы ее знаете и Вам она не нравилась, но имейте в виду, что предлагаемый вариант в очень сильной степени разнится от того, который Вы знали.

Я на днях уезжаю в Азию[559]. Мне хотелось бы, чтобы по сборнику было уже решение изд[ательст]ва[560] до моего отъезда.

С Новым годом! Привет Вашей супруге и Бор[ису] Никол[аевичу][561].

А. Платонов. 1/I 35.

[На полях]: В рукописях, наверно, есть ошибки, опечатки машинистки. Я их не правил, т[ак] к[ак] спешу, выправлю в том случае, если сборник будет принят.

Впервые: Страна философов, 2011. С. 620. Публикация Н. Корниенко.

Печатается по автографу: РГАЛИ, ф. 1604, оп. 1, ед. хр. 775, л. 1.

К. Л. Зелинский был членом редсовета издательства «Федерация», а после его реформирования работал редактором издательства «Советский писатель» (см.: Список сотрудников издательства «Советский писатель» на 1 марта 1935 г. // РГАЛИ, ф. 1234, оп. 2, ед. хр. 7, л. 1).

{189} М. А. и П. А. Платоновым.

15 января 1935 г. Самара.

Дорогая Муся и умный Тотик!

Второй день[562] я в мутных снегах, в скуке и всё больше тоскую по Мусе и Тотику. Ехать мне еще долго-долго. Но – ничего. Зато я вас кормлю и одеваю. Позвони Чернявщуку[563] (1-43-31) – я ему забыл сказать на вокзале, – не может ли он по тещиной книжке или через Шарика[564] (он приехал в Москву) достать для Тотика стол и кровать, а также приличный патефон. Особенно – патефон.

Тотик шалить меньше будет, меньше скучать, когда будет патефон.

Купила ли ты себе пальто, и нравится ли оно тебе? Что случилось нового? Как ведет себя Тотик? Как наш дом?

Берегите друг друга, не психуйте, живите настолько смирно, как будто у вас обоих случилось большое горе. Пишите мне сегодня же в Ашхабад до востребов[ания].

Целую и обнимаю обоих. Прилагаю маленький рассказ для Тотика.

15/I 35, вагон. Андрей.

Билет[565] (рассказ).

Неизвестно на какой станции, ночью, в поезд сел мужичок-старичок. В руках он держал маленькую синюю бумажку и от волнения все время совал ее кудато в бороду.