Психология - Уильям Джемс

Можно предположить в этом смысле, что живые существа, занимающие низшее место в организованном мире по умственным способностям, имеют своего рода концепты. Для этого необходимо только, чтобы они обладали способностью узнавать явления предшествующего опыта. Полип можно было бы назвать существом, мыслящим концептами, если бы можно было допустить, что в нем есть способность узнавать явления минувшего опыта. Это чувство тождественности ощущений составляет основу, остов нашего сознания. В различных состояниях сознания мы можем мыслить об одном и том же. Другими словами, ум может всегда мыслить о том же и сознавать это.

Концепты абстрактных или общих и проблематических объектов мысли. Здесь мы рассмотрим совершенно специфический элемент мысли — одно из самых неуловимых, ускользающих от самонаблюдения явлений сознания, которое психолог не может анализировать подобно тому, как энтомолог исследует свойства насекомого, насаженного на булавку. Согласно моей терминологии, я сказал бы, что это явление связано с психическими обертонами данного объекта мысли, которым, без сомнения, соответствует множество зарождающихся и замирающих нервных процессов, не поддающихся наблюдению вследствие своей тонкости и сложности (см. главу XI). Геометр, имея перед собой одну определенную фигуру, отлично знает, что его рассуждения применимы так же успешно к бесконечному множеству других фигур и что, видя линии известной длины, известного цвета, в известном расположении, он при анализе их не имеет в виду этих деталей. Употребляя слово «человек» в двух различных значениях, я могу в обоих случаях произносить то же слово и представлять себе тот же образ, но в самый момент произнесения я могу разуметь две совершенно различные вещи. Так, когда я говорю: «Удивительный человек этот Джонс!»— я хорошо знаю, что под понятие «человек», которое я имею в виду в данном случае, не подойдут Наполеон Бонопарт или Адам Смит. Но когда я говорю: «Что за удивительное существо человек!», то знаю так же хорошо, что имею в виду всех людей без исключения. Связанное со словом осознание его значения представляет род чувства, благодаря которому простые звуки или зрительные образы становятся чем-то понятным; это нечто дает вполне определенное направление ходу наших мыслей, которые затем воплощаются в слова и образы.

Как бы ни были конкретны а определенны объекты нашего обычного воображения, они всегда сопровождаются «венчиком» отношений, и этот «венчик» играет такую же роль при познании данного объекта, как и сам объект. Путем, который хорошо известен всякому, мы доходим до того, что начинаем мыслить о целых классах предметов так же хорошо, как о единичных явлениях, об отдельных свойствах и атрибутах предметов так же, как и о целых объектах; другими словами, мы, выражаясь языком логиков, начинаем образовывать в нашем уме абстракты, или универсалии.

Мы начинаем мыслить о проблематических объектах, относительно которых нельзя иметь вполне ясного представления, так же как и о явлениях, представляемых нами во всех деталях. Проблематический объект мысли характеризуется только связанными с ним отношениями. Мы думаем о некотором явлении, которое должно быть вызвано другими известными нам явлениями. Но мы при этом еще не знаем, каково будет ожидаемое нами явление при своей реализации; иначе говоря, хотя мы и мыслим о нем, но не можем представить его себе. Это не мешает нам мыслить о данном объекте в его отношениях к другим явлениям и отличать его от всех других объектов мысли. Таково, например, для нас представление машины perpetuum mobile. Такого рода машина есть вполне определенное quaesitum (проблема), и мы всегда в состоянии сказать, может ли любая данная машина удовлетворить тем условиям, которые сделали бы ее perpetuum mobile. Вопрос о проблематичной мыслимости известной вещи не зависит от возможности или невозможности осуществить ее в действительности. «Круглый квадрат» или «черная белизна» — определенные понятия, и в процессе образования понятий совершенно случайно то обстоятельство, что в природе мы не находим ничего, соответствующего указанным понятиям, и потому не можем составить никакого их образа.

До сих пор между номиналистами и концептуалистами продолжается спор о том, может ли наш ум создавать всеобщие или абстрактные понятия, или, лучше сказать, идеи о всеобщих, абстрактных объектах. Но в сравнении с изумительным фактом, что наши мысли, несмотря на несходство в различных отношениях, могут быть о том же, для нас, право, несущественно, есть ли это «то же» в нашей мысли единичный объект, целый класс объектов, абстрактное свойство или нечто непредставимое. Наша мысль — беспорядочное смешение единичных, частных, неопределенных, проблематичных и всеобщих объектов. Отдельный конкретный объект так же мыслится нами, будучи выделен и обособлен от остальных объектов нашего сознания, как и самое бессодержательное и широкое по логическому объему свойство, которым он может обладать, например «бытие», если рассматривать это свойство подобным же образом.

С любой точки зрения манера приписывать поразительные мощные свойства общим понятиям должна вызывать у нас удивление. Едва можно понять, почему, начиная с Сократа и до наших дней, философы сходились в пренебрежении к познанию частного и в поклонении перед познанием всеобщего, если принять во внимание, что более привлекательным познанием должно быть, познание более привлекательных объектов, а такими будут только конкретные единичные явления. Единственное значение общих понятий в том, что они помогают нам открывать новые мысли об индивидуальных объектах. Направление мысли на индивидуальный объект, быть может, требует для своего возникновения даже более сложных нервных процессов, чем распространение известной мысли на целый класс объектов, и самое таинство познания равно непостижимо при познании как общих, так и единичных объектов. Таким образом, традиционный культ универсалий может служить лишь образцом фальшивого сентиментализма, философского idola specus («идола пещеры», заблуждения).

То, что мы познаем как тождественное, всегда познается нами в новом состоянии сознания. После сказанного в главе XI едва ли нужно это добавлять. Например, мое кресло есть один из предметов, о которых я имею определенное понятие: я видел его вчера и при взгляде на него теперь снова узнаю его. Но если я думаю о нем сегодня, как о том же кресле, на которое я смотрел вчера, то очевидно, что само представление этого кресла как того же самого есть уже некоторое осложнение мысли, благодаря которому ее внутренний психический состав должен был измениться. Короче говоря, логически невозможно, чтобы тот же объект мысли мы познавали как абсолютно тождественный при повторении той же мысли. На самом деле мысли, которые мы считаем имеющими то же значение, могут резко отличаться одна от другой. Тот же объект мыслится нами то в устойчивом, то в переходном состоянии, то в виде образа, то в виде одного символа, то в виде другого, но мы все-таки как-то умеем узнать, какой именно из всех возможных объектов мысли в нашем сознании. Психология самонаблюдения должна отказаться от выяснения этого факта: тончайшие перемены в душевной жизни нельзя описать при помощи грубой психологической терминологии. Психолог должен ограничиться, с одной стороны, простым засвидетельствованием того, что самые разнородные элементы сознания образуют психический субстрат, при помощи которого познается тождественное, с другой — фактическим опровержением противоположной точки зрения.

Глава XV

Различение

Различение и ассоциация. На с. 30 я говорил, что первый объект познания ребенка составляет тот зачаток, из которого впоследствии развивается познание Вселенной через присоединение новых элементов извне и различение других изнутри. Другими словами, опыт слагается одновременно при помощи ассоциации и диссоциации, и психологию следует излагать и аналитически, и синтетически. Наши первичные чувственные данные познания, с одной стороны, раздробляются при помощи внимания, а с другой — связываются с другими чувственными данными или посредством движений, перемещающих наши органы чувств в пространстве, или благодаря чередованию новых объектов, замещающих прежние.

«Простые впечатления» Юма, «простые идеи» Локка суть абстракции мысли, никогда не осуществляющиеся в опыте. Жизнь с самого начала дает нам конкретные объекты, смутно сливающиеся с остальным миром, который облекает их в пространство и время, и в то же время потенциально делимые на внутренние элементы и части. Эти объекты мы то разъединяем, то слагаем. И то и другое одинаково необходимо для развития нашего познания об объектах, и трудно сказать, какой из двух процессов мы чаще применяем. Но если допустить, что «простые ощущения», элементы, из которых традиционный ассоцианизм строит всю душевную жизнь, суть продукты различения, доведенного до высшей степени, то нам придется, по-видимому, начать разбор данного вопроса с анализирующих способностей внимания и различения.