Зеркало смерти, или Венецианская мозаика - Марина Фьорато

Тихий стук в дверь его не удивил, весь вечер он ждал чего-то подобного. Джакомо бережно положил виолончель на скамью, и его вдруг посетило жуткое видение: сейчас он отворит дверь Смерти, которая наконец-то пришла за ним. Но поздний гость оказался не Смертью. Это был Коррадино.

Они сердечно расцеловались, хотя Джакомо заметил, что друг чем-то взволнован. Войдя в дом, тот не находил себе места: не мог ни сидеть, ни стоять, сперва отмахнулся от вина, но тут же взял бокал и осушил одним глотком.

— Коррадино, что с тобой? У тебя лихорадка? Ты отравился ртутью?

Последнее время Коррадино сильно кашлял. Это был признак отравления ртутью, которую использовали при серебрении зеркал. На прошлой неделе Джакомо настоял, чтобы друг положил под язык четыре перчинки. Он верил, что они способны отогнать болезнь легких. Как и все венецианцы, Джакомо с большим уважением относился к таинственным восточным специям. Но даже специи не могли предотвратить отравление. Серебряный дьявол довел до могилы немало стеклодувов: их погубило собственное ремесло. В ответ Коррадино покачал головой, но глаза его лихорадочно блестели.

— Я пришел… — начал он и замолчал.

Джакомо схватил Коррадино за руку и усадил на скамью.

— Успокойся, Коррадино. В чем дело? У тебя неприятности?

Коррадино рассмеялся и покачал головой.

— Я пришел сказать… Не знаю, что… Я очень многого не могу вам сказать! — Он глубоко вдохнул. — Я хотел сказать, что обязан вам всем: вы заменили мне отца, вы неоднократно спасали мне жизнь. Мне нечем вам отплатить. Что бы со мной ни случилось, я хочу, чтобы вы не думали обо мне плохо. — Он отчаянно схватил старика за руки. — Обещайте, что не будете думать обо мне плохо.

— Коррадино, я всегда буду хорошо о тебе думать. Что случилось?

— Еще одно. Если увидите Леонору, если когда-либо ее увидите, скажите, что я всегда любил ее и по-прежнему люблю.

— Коррадино…

— Обещайте!

— Обещаю, но ты должен объяснить, что все это значит. Что на тебя нашло? Что ты задумал?

Коррадино встрепенулся.

— Ничего я не задумал. Ничего. Я… — Он рассмеялся и уронил голову на руки, запустив пальцы в черные кудри. — Простите, — произнес он более спокойно. — Просто настроение такое, точно морок. Должно быть, подросшая луна так на меня влияет.

Он махнул рукой в сторону окна. Джакомо увидел, что луна почти полная, к тому же странного оттенка. Возможно, она виновата и в его сегодняшней тревоге.

— Да и я что-то не в себе. Давай выпьем, и все пройдет.

Коррадино отказался.

— Я должен идти. Но запомните все, что я сказал.

— Хорошо, — пожал плечами Джакомо. — Завтра утром увидимся в стекловарне.

— Да, завтра. Увидимся завтра.

Он крепко обнял Джакомо и долго не отпускал. Потом Коррадино ушел, и Джакомо снова остался один. Он смотрел в окно и думал, действительно ли видел слезы на глазах друга. Завтра они договорились встретиться, но весь их разговор больше походил на прощание.

И в самом деле прощание. Когда на следующее утро Коррадино не пришел в стекловарню, тревога Джакомо достигла пика, в его голове зазвучали ужасные голоса. Он отправился в дом Коррадино, побежал так быстро, как могли нести его старые ноги. Он без стука вошел в маленький дом, ворвался во вторую комнату, в спальню. Там его ожидало страшное зрелище. Друг лежал на постели полностью одетый и неподвижный. Сначала он подумал, что Коррадино покончил с собой и в этом заключалось значение их вечернего разговора. Но затем сквозь слезы он увидел красноречивую черную струйку, вытекшую из уголка открытого рта на покрывало.

Он взял холодную руку Коррадино — кончики пальцев тоже почернели. Джакомо встречал такие признаки чаще, чем хотелось. Ртуть. Чума стеклодувов забрала Коррадино. Джакомо сел в ногах у мертвого друга и зарыдал.

Он знал.

Коррадино знал, что умирает, когда пришел к нему накануне. Он прощался. Джакомо наконец поднялся и опустил покрывало на дорогое ему лицо. Он оплакивал его так, как оплакивают отцы любимых сыновей.

— Господи, почему ты не забрал меня?

Вечером Джакомо вернулся домой. Это был самый черный день в его долгой жизни. Ему хотелось уснуть и больше не просыпаться. Он сообщил о смерти Коррадино мэру Мурано. Пришел врач засвидетельствовать смерть. Он очень осторожно осмотрел Коррадино, отрезал прядь волос и пустил кровь. Должно быть, того требовала Десятка, подумал Джакомо. В темной одежде и белой маске с длинным крючковатым носом, набитым травами, берегущими от заразы, врач казался вампиром, пришедшим полакомиться мертвечиной. Но когда умирали великие мастера, Десятка хотела убедиться, что смерть произошла естественным путем. Только осознание этого помешало Джакомо взмолиться не беспокоить прах его мертвого друга. Врач удивился, когда Джакомо попросил позволения подготовить покойного к погребению. Свидетельство о смерти было составлено, врач не видел причины отказать старику в его капризе, и Коррадино перенесли в дом Джакомо.

Джакомо пригласил женщин и заплатил им, чтобы те подготовили покойника. Они поставили вокруг свечи, вымыли мертвецу лицо, причесали волосы, спутали ноги, подвязали челюсть. Последний раз взглянув на Коррадино, Джакомо подумал, каким красивым был его сын. Кудри блестели в пламени свечей, на щеках сохранился легкий румянец, ресницы по-прежнему были густыми и черными. Казалось, он спит. Джакомо осторожно положил на закрытые глаза по золотому дукату, без раздумий отдав свою годовую выручку. Он отдал бы все: дом, свое мастерство стеклодува и любовь, переполнявшую старое сердце. Коррадино был его наследником во всем, и Джакомо заплатил за последнее путешествие мальчика. Женщины положили покойника в мешок и зашили. Джакомо видел, как любимое лицо исчезает в темноте. Он отвернулся, сердце его было разбито.

Потом пришли два констебля — перевезти тело на Сант-Ариано, кладбищенский остров. Джакомо просился поехать с ними, но ему не позволили.

— Синьор, — сказал тот, что повыше, и глаза его сочувственно сверкнули в прорезях маски, — у нас кроме него еще два покойника, оба чумные. Мы не можем рисковать вашей безопасностью.

Итак, Коррадино ушел вместе с констеблями. Ушли и женщины, благодарно пробуя на зуб монеты, данные им Джакомо за труды.

Он снова остался один, как и в прошлую ночь, до того как произошло несчастье. Он мог поплакать теперь об ушедшем друге — о сыне, — но слез не было, не было ничего, кроме опустошенности от страшной потери. Он взял виолу: все повторялось в точности как тогда, когда мир перевернулся. Но нет, не все: под струнами оказался заткнутый клочок пергамента. Пергамент Джакомо тотчас узнал — тонкий, флорентийской выделки листок, вырванный из записной книжки Коррадино. Сердце Джакомо подскочило к горлу: он вспомнил, как накануне усадил Коррадино рядом с инструментом. Джакомо трясущимися пальцами вынул из-под струн записку. Коррадино не больно-то ловко писал, его слишком рано вырвали из рук месье Луази, но буквы на листке были выведены довольно четко — посреди страницы Джакомо увидел латинские слова: